Страница 1 из 12
Глава 1
МАЛЛА
Это — рассказ о смерти и о границах человеческого существования. Те, кому не пришлось пройти через все это, как это случилось со мной, могут прочитать его и возблагодарить судьбу. Те же, кто в свое время разделил мою участь, почти все мертвы, и немногим из нас удалось выжить и вернуться из Сибири в цивилизованное общество.
Я пишу эту книгу в память о казашке Малле, в память о том, как мы любили друг друга. Она была пухленькая, со смуглой кожей, с черными волосами и глубокими таинственными глазами. Эта девушка обладала дикой жаждой жизни, и даже мысль о ней в бескрайних просторах за Уральскими горами со всеми ужасами происходившего там была для меня как глоток воды в пустыне.
Итак, как мы встретились. Было лето, один из тех теплых безоблачных дней, о которых мы, заключенные, мечтали всю зиму. Я решил спокойно, наслаждаясь одиночеством, искупаться в протекающем поблизости канале. С любезного позволения охранника я покинул зону, огороженную колючей проволокой территорию исправительно-трудового лагеря. В некоторые дни нам официально разрешалось в определенное время выходить за пределы зоны, но сейчас был не тот случай. Я пообещал вернуться до наступления темноты. Охранники, которые зачастую сами были бывшими заключенными, прекрасно сознавали, что у меня не было никаких шансов совершить побег: тысячи километров безлюдной территории Сибири охраняли заключенных гораздо эффективнее, чем ограждение из колючей проволоки.
Канал, к которому я направлялся, был частью ирригационной системы, питающей водой близлежащие поля, на долю которых в летние месяцы приходилось всего четыре или пять дождей. Это вовсе не был живописный журчащий ручеек из романтических историй, и деревья, возвышавшиеся по обоим берегам, очень походили на всех нас, обитателей лагеря. Они стояли, будто бы раздумывая о том, стоило ли им вообще появляться на этом свете. Я шагал вдоль берега, что-то напевая и выискивая, где бы мне поплавать, когда вдруг увидел перед собой женский силуэт. К каналу с двумя ведрами в руках спускалась девушка. По длинной цветастой одежде я легко опознал в ней казашку.
В поселке Алматинка казахи являются коренным населением. Некоторые девушки и женщины очень хороши собой. Они живут в убогих избушках или в небольших округлых юртах, обеспечивая себе существование разведением на степных пастбищах овец и лошадей. Некоторые, не особо удачливые в ремесле скотовода, подаются на работу в шахты, где добывают уголь в основном русские. Казахи не очень любят советскую власть, ведь прежде, до того, как их завоевали русские, они были свободны и могли кочевать там, где им нравилось, не подчиняясь ничьим законам и не выплачивая налогов. (Казахов русские не завоевывали. Перед лицом уничтожения со стороны Джунгарского ханства в 1731 г. Младший жуз, а в 1740-м Средний жуз приняли российское подданство. Поэтому, когда в 1741-м джунгары вторглись, уничтожая все на своем пути, в пределы вышеупомянутых жузов, их встретили русские военные посты, и джунгары были вынуждены повернуть назад. А в 1756— 1758 гг. Джунгарское ханство было захвачено маньчжурским Китаем, и казахи снова оценили преимущества российского подданства, когда китайцы поголовно вырезали джунгар (тогда же в российское подданство срочно (и добровольно) обратились и алтайцы). В 1846 г. в российское подданство добровольно обратился Старший жуз (Семиречье), до этого находившийся под властью Кокандского ханства. В 1854 г. здесь было построено укрепление Верное (позже город Верный, ныне Алма-Ата). Естественно, что присоединение казахских земель к империи влекло за собой значительные изменения в жизни. Было ликвидировано рабство, постепенно упразднена власть ханов, заработала русская администрация областей, на которые было разбито Туркестанское генерал-губернаторство. Некоторые казахские земли, пригодные для земледелия, заселялись русскими переселенцами. Но в целом присоединение к России было для казахов (кроме потерявших власть и привилегии ханов) положительным процессом, сохранившим их как народ и приобщившим к достижениям цивилизации. — Ред.) Дети казахов никогда не ходили в школу, и лишь примерно двое или трое из сотни умели читать и писать.
Забыв о своем намерении побыть в одиночестве, я поспешил к девушке. Когда она обернулась, я увидел, что ей примерно восемнадцать лет и она невероятно мила. В казахских девушках есть какая-то дикая красота, которую европейцы находят очень привлекательной. Малла сразу же сумела вызвать во мне те чувства, каких никто больше и никогда не вызывал. Я обратился к ней сначала на русском, а потом на немецком, но она говорила только на своем языке и не понимала меня.
Но в делах любви слова — это совсем не главное. Мы общались знаками и постепенно стали понимать друг друга. Она жестами объяснила мне, что хочет искупаться и что я тоже могу искупаться вместе с нею.
— Снимай одежду. — Она подкрепила слова жестом, и мы оба засмеялись.
— А ты? — не остался я в долгу, правда постаравшись, чтобы мои жесты были достаточно скромными.
— Снимай и это тоже, — смеясь, показывала она, видя мои колебания.
Я повернулся к ней спиной, снял с себя пиджак, рубашку, брезентовые туфли (которые сшил сам из куска брезента от палатки) и штаны, оставшись в самодельных плавках, изготовленных по той же технологии, что и туфли. Я снова обернулся к девушке и обнаружил, что она по-прежнему стоит все еще в своей длинной хламиде и все так же смеется. Обуви на девушке не было, и я просигналил ей, чтобы она снимала верхнюю одежду и шла купаться в том, что было под ней.
Девушка подошла ко мне и пристально посмотрела прямо в глаза. В ответ я быстро обнял ее, но, неожиданно выскользнув из моих объятий, она сбросила одежду. Под верхней одеждой у нее не было ничего, кроме короткой красной рубашки, закрывавшей снизу не больше, чем мои импровизированные плавки. Я был хорошим солдатом, но в данном случае колебался, раздумывая, следует ли мне идти в атаку или, наоборот, будет лучше отступить. Моя нерешительность понравилась девушке. Подавшись вперед, она слегка укусила меня за кончик носа, потом оттолкнула меня и прыгнула в воду. Я последовал за ней. Мы плавали, громко плескаясь и дурачась, но, поскольку глубина там была не более метра, а тело Маллы выглядело очень соблазнительно, я в смущении отводил взгляд.
Искупавшись, мы лежали на берегу под ветвистыми деревьями и загорали на солнце. Когда мне пришло время возвращаться в лагерь, мы договорились встретиться в четыре часа на следующий день. Часть дороги назад я помогал ей нести ведра с водой. Вместе с поцелуем на прощание я подарил девушке колечко, которое сделал из русской монеты и которое носил на пальце.
Во время смены на шахте с десяти утра до шести вечера я не мог думать ни о чем, кроме своей новой подруги, о предстоящей новой встрече с ней. Работа давалась мне вдвое легче, чем обычно, и вместо того, чтобы, как всегда, подняться после той ночной смены наверх вместе с последними, я неожиданно для себя оказался среди первых. Мои товарищи заметили, что со мной происходит что-то необычное. Начались расспросы, и вскоре мой секрет стал всем известен.
— А ты не боишься? — спросил меня один из знакомых.
— О чем ты? — недоуменно спросил я, хотя на самом деле очень хорошо понимал, что он имел в виду.
Все засмеялись. В лагере ходили слухи о том, что, если кто-то смел вступить в связь с девушкой-казашкой, это значило для него реальную перспективу лишиться головы, которую отрежет ее отец. Казахи были гордым народом с жестокими обычаями, которые они неукоснительно соблюдали. И среди этих обычаев была месть за бесчестье.
Пока мы смывали с тел угольную пыль, мне жестами показывали, что могло случиться со мной, но я был слишком счастлив, чтобы все это меня хоть немного беспокоило. С трудом дождавшись второй половины дня, я снова миновал охранника у забора и отправился к месту назначенной встречи.
Малла была уже там и ждала меня. Вместе мы долго прогуливались через заросли кустов вдоль берега канала к пруду, посередине которого находился маленький островок. Мы шли по воде, не обращая внимания на то, что происходит в это время в мире. Казалось, вокруг нас таинственный мир, а в самом центре его, полностью изолированный от всех, лежал наш остров счастья. Мы были так счастливы, что не замечали, как все быстрее бежит время. Вдруг стало совсем темно.