Страница 4 из 113
Изоляция, да еще в одиночной камере, не проходит бесследно и оказывает негативное воздействие на здоровье и психику человека. Об этом свидетельствуют те, кто, как и Бокий, сидели в одиночной камере длительное время. Так, В.К. Воробьев — революционер, арестованный в декабре 1905 года, не один день просидевший в одиночной камере в «Крестах», пишет: «…тишина доводит до тоски, до мрачного отчаяния, чувствуешь себя нравственно разбитым и надломленным, ведет к расстройству нервов, бессоннице» (см. его книгу «Воспоминания»).
Чтобы лучше понять те изменения, которые произошли с Бокием после тюрьмы, обратимся к книге «Плен в своем отечестве» Льва Разгона. Будущий писатель работал в Спецотделе ОГПУ под руководством Бокия и был женат на его дочери. «Глеб Иванович не принимал участия в застольном шумстве, но с удовольствием прислушивался к нему и никого не стеснял. Сидел, пил вино или что-нибудь покрепче и курил одну за одной сигареты, которые он тут же скручивал из какого-то ароматного табака и желтой турецкой бумаги. Глеб Иванович… никогда не вел аскетической жизни. Но зато имел свои «странности». Никогда никому не пожимал руки, отказывался от всех привилегий своего положения: дачи, курортов и пр. Вместе с группой своих сотрудников арендовал дачу под Москвой в Кучино и на лето снимал у какого-то турка деревенский дом в Махинджаури под Батумом. Жил с женой и старшей дочерью в крошечной трехкомнатной квартире, родные и знакомые даже не могли подумать о том, чтобы воспользоваться для своих надобностей его казенной машиной. Зимой и легом ходил в плаще и мятой фуражке, и даже в дождь и снег на его открытом «паккарде» никогда не натягивался верх. Его суждения о людях были категоричны и основывались на каких-то деталях, для него решающих…»
Уже упоминавшийся выше писатель АлАлтаев вспоминает, что Глеб увлекался простотою привычек и самодеятельностью в быту, пропагандируемой романом «Робинзон Крузо». Он ходил в старой холодной шинели и в мягких рубашках и блузах, как в старые студенческие годы. В углу его номера помещался стол с сапожными инструментами. Он сам починял свои сапоги, чинил башмачонки детям и твердил, что стыдно искать для починки обуви сапожника, когда можно легко обслуживать свою семью самому, нужно лишь под рукою иметь резину, а достать ее можно без затруднения, так как в учреждениях есть старые автомобильные шины, вполне пригодные для подошвы. Позднее он узнал отрицательную сторону такой починки и теперь уже каждого отговаривал от резиновых подошв.
Глава третья
Глеб Иванович Бокий и семья
Софья Александровна Доллер — дочь обрусевшего француза Доллера и участницы движения народовольцев Шехтер. Бокий женился на Софье Александровне в июле 1905 года. Спустя 15 лет они расстались. Татьяна Алексеева и Николай Матвеев по данному поводу высказывали такую точку зрения (см. их книгу «Доверено защищать революцию»): «Не будет поставлено нам в упрек повторение истины: жизнь сложна. В 1919 году Глеб Иванович Бокий был Один. С Софьей Александровной Доллер они расстались после стольких лет сложной, но общей жизни. Отношения двоих близких людей — их тайна».
После длительного перерыва Ал. Алтаев, встретившись с Бокием, пишет: «В первое же посещение он в разговоре нарисовал свой новый, уже установившийся определенный образ. Это был теперь не прежний задорный мальчик, а отец двух девочек, женатый на дочери известной политической ссыльной, встреченной им в Сибири, Софье Александровне Доллер, красивой, живой, тяготевшей к эсерству курсистке.
Мы виделись редко; он был слишком занят. Впрочем, я бывала иногда у него в номере «Националя», видела его нескладную, неуютную жизнь занятого человека и двух детей, связанных нежной трогательной любовью друг к другу, причем старшая заменяла маленькой мать. Жена Бокия обычно была занята своими делами, кроме того, она слишком любила удовольствия жизни.
Глеб Бокий очень любил детей и животных. Он был нежным отцом, особенно же любил свою старшую дочь Леночку.
Помню ее маленькой восьмилетней девочкой, такой же красивой, и такой же упрямой, как отец, и с таким же любящим, доступным жалости ко всему слабому сердцем. Помню, как заботилась она о сестренке, маленькой Оксане, которой тогда было не больше двух-трех лет. Впоследствии, когда сестра тяжело болела, Леночка самоотверженно ухаживала за ней.
Бокий, сильно привязанный к Леночке, не расставался с ней и во время работы. Она ему помогала. Он научил ее писать на машинке, и она выстукивала пропуска, мелкие распоряжения, а попутно слушала доклады и разборы разных дел, мнения об арестованных, проекты и решения. Она имела свое понятие об отношениях отца к тому или иному товарищу; от нее не укрывалась ни одна неприятность, ни одна трагедия, происходившая при свидании отца с родственниками арестованных. С детских лет, постигая по-своему психологию судей ЧЕКА и обвиняемых, девочка выросла волчонком, недоверчивым и замкнутым. Умная не по возрасту, она, в сущности, была лишена радости детства, ребяческой беззаботности».
Софья Александровна вышла замуж за Ивана Михайловича Москвина. С ней осталась младшая дочь Оксана. Лена же осталась с отцом.
В 1937 году, когда были арестованы Бокий и Москвин, Софья Александровна и дети тоже были подвергнуты аресту.
Глеб Иванович Бокий вторично гражданским браком женился на Добряковой Елене Алексеевне (1909–1956). От этого брака в 1936 году родилась дочь Алла. Внук Бокия Глеб Бокий родился в 1970 году, он был удачливым бизнесменом. Убит в 1999 году.
Глава четвертая
Революционная деятельность до Октября 1917 года
Летом 1909 года Глеб Иванович Бокий вышел на свободу и сразу же включился в подпольную революционную деятельность (легально он работал гидротехником в министерстве земледелия). Годы, проведенные в крепости, не сломили Глеба Ивановича, хотя впереди у него новые аресты и ссылки. Он продолжает оставаться одним из руководителей Объединенного комитета, координирующего деятельность большевистских и других демократических организаций высших учебных заведений столицы.
Вот как оценивал деятельность Бокия в годы реакции старый большевик Василий Михайлович Бажанов: «Огромную роль сыграл Г.И. Бокий, направляя работу Москвина и некоторых других. Без его руководства, инструктирования, без его участия в работе, вероятно, многие из нас не прошли бы необходимой школы, совсем не втянулись бы в работу или скоро выдохлись бы».
Умелый организатор, страстный пропагандист Бокий активно участвует в работе большевистской «Правды» вплоть до Октября 1917 года.
Когда началась Первая мировая война, Бокий безоговорочно принял ленинскую оценку войны. В это трудное для партии время остро стояла задача возрождения всероссийского центра, руководящего работой. В связи с этим и было создано Русское бюро ЦК РСДРП(б), членом которого стал в 1916 году Глеб Иванович.
В апреле 1916 года Бокий вновь был арестован в связи с ликвидацией «Студенческого социал-демократического комитета. При обыске, по данным директора департамента полиции: «…У Бокия Г.И., студента Горного института, найдено: переписка, расписка Владимира Орлова в получении от Г.И. Бокия кружка № 2 с деньгами и оставшейся в столовой». А осенью 1916 года последовал его новый, двенадцатый арест. В декабре 1916 года был вновь освобожден, принял участие в Февральской революции.
В апреле 1917 года Глеба Ивановича избрали секретарем Петербургского комитета РСДРП(б) и членом его исполнительного комитета, который располагался в особняке Кшесинской. О том, в каких условиях и как работал Бокий в то время, рассказывает Маргарита Ямщикова: «..Бот он, дворец Кшесинской, облицованный эмалированными глянцевитыми кирпичиками, какие мы привыкли видеть на молочных лавках Чичкина». Особняк Кшесинской принадлежал до Февральской революции 1917 года балерине Матильде Феликсовне Кшесинской, фаворитке императора Николая II. В марте-июле 1917 года здесь помещался ЦК и Петербургский комитет РСДРП(б). В 1957 году в здании разместился Музей Октябрьской революции (ныне Государственный музей политической истории России). Мраморная лестница с пятнами от пролитых чернил. «Я вхожу в большую комнату со столами, заваленными папками. На одном из столов, в стороне, таз с водой; 2 женщины моют типографский шрифт. За другим столом Глеб что-то записываег в книгу, разговаривая с человеком, по виду рабочим. Как я потом узнала, Бокий выписывал ему партийный билет. Женщины у таза оказались: одна — жена старого большевика Нина Августовна Подвойская, сама тоже член партии, молчаливая, деловая и в тоже время приветливая той простой приветливостью, которая встречается у некоторых школьных учительниц, а другая — молчаливая курсистка, имя которой я забыла».