Страница 64 из 82
Между тем интрига заворачивалась все круче. Когда слухи о связи Кукшинова и Тамары дошли до сожительницы дьякона Осинниковой, та из ревности взяла да и написала заявление заведующей детсадом Загайновой, в котором обвинила соперницу… в связи с дьяконом![496] Из детсада Тамару немедленно уволили. Но этот демарш лишь поспособствовал реализации матримониальных планов Кукшинова. Тамара оказалась без работы, денег на жизнь не было, а дьякон тут как тут — ты, мол, из-за меня пострадала, как честный человек предлагаю тебе руку и сердце. Вначале Тамара ему отказала, и тогда за нее принялись Лыхина с Механошиной. Ходили, расхваливали дьякона, воздействовали через религиозную мать, и, наконец, в марте добились своего. Сговор состоялся честь по чести:
«пили чай, приносили им вина 1/2 литра, по свадебному обычаю, дома были все, в том числе и дьякон Кукшинов»[497].
Вскоре после этого Тамара перестала ходить в клуб, забросила агитбригаду, стала чаще бывать в церкви. Нашим кумушкам это льстило и провоцировало их на необдуманные демонстративные действия.
11 апреля 1936 г., на Святую Пасху, когда церковь была забита народом, они заставили будущую дьяконицу публично исповедоваться и причаститься у священника Колмогорова, что, по мнению попа Пастухова (которого в данном случае можно считать экспертом), противоречило церковной практике[498]. На следствии в этот эпизод буквально вцепятся — как же, контрреволюционная группа церковников в действии: заставили активистку-общественницу принародно отречься от комсомола, продемонстрировали влияние церкви на молодежь. Одержали, так сказать, символическую победу, совершили первую идеологическую диверсию, «скомпрометировав Тамару в глазах общественности».
По-видимому, успокоившись, активистки ослабили давление на Кукшинова, и дьякон «задурил» — раздумал жениться «и месяца два не ходил к Механошиным под влиянием порочащих слухов, которые распускала о Тамаре сожительница дьякона Осинникова»[499]. Дело растянулось до осени — традиционного времени деревенских свадеб. По поселку пошла новая волна слухов, и, чтобы покончить с ними, в октябре молодых повели к венцу. Тамаре отдали принадлежащую церкви шелковую шаль «как подарок в знак солидарности в связи с выходом взамуж за дьякона»[500], которую, впрочем, после свадьбы забрали обратно (когда следствие будет доказывать версию о том, что вся свадьба — не более чем инсценировка, это «отбирание шали» станет одним из аргументов). Любопытство публики было подогрето настолько, что соседку Кукшинова Феклу Старцеву замучили расспросами: «Когда же? А платье у Томки какое?». Та не выдержала и повесила на заборе возле поселковой почты самодельное объявление:
«Сегодня венчается дьякон при полном свете, при участии хора певчих. Платье невесты из шелка по 40 р. метр»[501].
Но как ни старались потом оперуполномоченные НКВД, представить это как агитацию контрреволюционной группы церковников не удалось.
Перед венчанием для невесты по старинному обычаю истопили баню. Когда этот эпизод впоследствии всплыл в показаниях попа Пастухова, шаловливое перо ведшего допрос капитана госбезопасности Костина прибавило скабрезную подробность: мытье в бане носило, мол, унизительный для Тамары характер, поскольку сопровождалось «подглядыванием церковников». Но на этом эротические фантазии капитана Костина не закончились. Для того чтобы показать исключительно фиктивный, пропагандистский характер свадьбы, он двумя строками ниже недрогнувшей рукой поместил следующий пассаж:
«Дьякон Кукшинов, занимавшийся онанизмом, не способен к нормальной половой жизни, и вся эта процедура с его женитьбой была направлена на то, чтобы дискредитировать комсомол и общественность и показать влияние церкви»[502].
Это была полная чепуха, так как к началу следствия у Тамары живот на нос лез — она прижила от дьякона сына Юрия.
Народу в церкви в тот день, 25 октября, собралось столько, что яблоку было некуда упасть. Пировали три дня. Гуляли широко, все упились, в том числе и попы. «Провокация» и впрямь получилась шикарная, на свадьбе было замечено четыре комсомольца. Из заводского клуба принесли гармошку, на которой играл клубный баянист Полушин[503].
Тут бы и истории конец, дескать, «и я там был, мед-пиво пил»… но не тут-то было. Жизнь у молодых не заладилась. Невестку, как водится, невзлюбила свекровь. Тиранила, заставляла сыну в ноги кланяться. В покаянном письме, направленном впоследствии в редакцию «Уральской кочегарки». Тамара будет и вовсе страсти рассказывать: мать Кукшинова неоднократно подкладывала ей в постель иголки![504] Сам дьякон беспробудно пил, стал пропадать ночи напролет — старая любовь не ржавеет — у Осинниковой. На почве пьянства и комплекса вины стал чудить. Тамара рассказывала:
«ревновал меня без малейшего повода, устраивал инсценировки самоубийства. Как, например, разведет уксусную эссенцию в мое отсутствие, а при мне льет ее в стакан и пьет, затем инсценирует отравление. Уходил из квартиры во двор, надевал петлю на шею, пытался заколоть себя вилкой, зарезать ножом, как например, в первых числах января мес. 1937 г. взяв нож, хотел перерезать себе горло, но в этот момент в квартиру зашла моя мать и пыталась у него нож отобрать, но он ударил ее кулаком по голове и побежал топиться, а когда я пошла за ним, то он ударил меня кулаком в спину и убежал в квартиру моей сестры Антониды»[505].
Такая супружеская жизнь не могла продлиться долго. Но что именно произошло в феврале 1937 г. с нашими героями, выяснить точно не удается. Анонимный автор заметки «Преступление в поселке Александровск» утверждал, что коварный дьякон бросил беременную жену. Тамара в своих показаниях, данных уже в ноябре 1959 г., скажет, что она сама ушла от Кукшинова, уличив его в супружеской измене[506]. Как бы то ни было, они развелись, а неделю спустя вся эта история попала в газеты — сначала в районную, потом в областную. Скандал получился громким, «общественность» требовала примерного наказания виновных. И «компетентные товарищи» приступили к расследованию.
После того как временно исполняющий должность начальника 1 отделения УГБ сержант госбезопасности Тюрин завел следственное дело № 6276, бытовая драма стала быстро превращаться в высокую трагедию. Начало следствия удивительно точно совпадает с рассылкой упоминавшегося ранее секретного письма секретаря обкома Кабакова. То, что история «приобрела звучание», подтверждает и факт прибытия в г. Кизел помощника начальника 4 отделения УНКВД по Свердловской области капитана госбезопасности Костина — на «усиление».
Капитан, похоже, изначально знал, что искать. Факт демонстративной «черной свадьбы» и наличия в ней умысла, предварительного сговора в подтверждении не нуждался — он подтверждался приобщенными к делу свидетельскими показаниями Тамары Механошиной и священника Пастухова от 19 апреля. Из них же можно было выудить и банальную уголовщину (вроде принуждения к браку), и «бытовое разложение». Но о контрреволюционной организации упоминалось только в показаниях Тамары, да и то как-то вскользь. Между тем, в секретном письме Кабакова утверждалось, что организации церковников есть и действуют. Первый допрос попа Колмогорова, произведенный сержантом Тюриным 23 апреля в присутствии прокурора г. Кизел, не привел в этом отношении ни к чему. Костин немедленно приступил к делу, и буквально сразу же ему улыбнулась удача.
496
ГОПАПО. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 16996. Л. 85 об.
497
ГОПАПО. Показания Лыхиной. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 16996. Л. 66.
498
ГОПАПО. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 16996. Л. 27
499
Показания Анны Механошиной//ГОПАПО. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 16996. Л. 73.
500
Показания Тамары Механошиной//ГОПАПО. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 16996. Л. 87.
501
Показания Старцевой // ГОПАПО. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 16996. Л. 80 об., 1 ГОПАПО. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 16996. Л. 85.
502
ГОПАПО. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 16996. Л. 34.
503
ГОПАПО. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 16996. Л. 66.
504
ГОПАПО. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 16996. Л. 104.
505
ГОПАПО. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 16996. Л. 89 и 89 об.
506
ГОПАПО. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 16996. Л. 172.