Страница 43 из 82
В протоколах допросов яйвинских свидетелей, а затем в признательных протоколах арестованных остались следы важной для следователя информации о доказательствах антисоветских настроений или контрреволюционной деятельности. Подчеркнутые предложения — это воспоминания о бывших когда-то разговорах и произнесенных в них критических высказываниях в адрес власти и начальства.
Надо отметить, что такие разговоры до развертывания кампании по приказу № 00447, т. е. пока репрессии затрагивали в основном начальство, были естественным элементом рабочего быта. Критика советской власти звучала повсеместно. Ее невозможно локализовать территорией трудпоселков или ограничить социальный состав критикующих жизнь и быт рабочих людей кругом «озлобленных» бывших кулаков.
О том, как рабочие, не стесняясь в выражениях, давали самые нелицеприятные характеристики властным органам и персонам, можно судить по имеющимся в архивах документам — донесениям «секретных сотрудников» НКВД. Наиболее подробный цитатник таких высказываний, который был обнаружен автором, касался Лысьвенского горотдела УНКВД. Но и содержание следственных дел из самых разных регионов края свидетельствует, что подобные настроения были общими для рабочих всех предприятий и районов области.
13 марта 1936 г. Лысьвенский горотдел УНКВД по Свердловской области завел агентурное дело «Недовольные», по которому проходили рабочие Лысьвенского завода. Два осведомителя, упоминающиеся в архивных материалах под псевдонимами «Тверский» и «Рогачев», докладывают начальству о контрреволюционных высказываниях рабочих:
«…Пятилетки-то строишь, так шея то у тебя почему оторваться хочет, что ты хорошего получил? Ты зарабатываешь 3–4 рубля в смену, а купить сахару, так надо отдать 4 р. 60 коп., если сравнивать 1926 год, так пачка папирос стоила 14 коп, а теперь 2 р. 50 коп., стало быть, мы работаем за 18 копеек в смену, а еще говорят, благосостояние рабочих поднялось. Вот так бы подняли благосостояние рабочих, как живут Дитердинг(!) и Ратфеллер(!), тогда бы можно сказать об этом»[363].
До 1937 г. следователи — сотрудники карательных органов понимали, что использовать эти сведения нет смысла. Руководство не одобрит раскрытие «дела», в котором только и есть что предъявить: доносы «агентов» о разговорах человека, в которых он критикует власти за плохое снабжение продуктами или маленькую зарплату. Проблемы со снабжением, бытовые неурядицы были естественным фоном жизни. Удивить ими кого-то было невозможно. В августе 1937 г. следователи получили санкцию на широкое использование при подготовке доказательного материала вольных пересказов, разговоров, которые велись за полгода до допроса свидетеля. Фактически они напоминали рассуждения на темы, обсуждавшиеся в рабочих кругах.
Типичный пример использования следователем информации от свидетеля есть и в деле яйвинских повстанцев:
«В апреле месяце 1936 года на квартире Ефанова Николая, в присутствии Ефанова Ивана, Гладкова Ивана. В разговоре Ефанов Николай заявил: „Советская власть только на дураках и проезжает […] Как найдется хороший человек, который направляет на правильный путь жизни рабочих и крестьян, во всю Европу Троцкист! Троцкист!; а мы — бараны, и рты разинем, слушаем, как обедню агитаторы служат. Мы вот с вами живем без цели, а вот взять Троцкого, Тухачевского, они имели цели и, конечно, пока будет жив Троцкий, он своей цели достигнет, у него много друзей, и авторитетный человек, не как наши руководители — дураки, на них смотрят везде, как на волков. Раз Троцкий больше имеет друзей, и авторитет значит за ним сила, которая имеется и у нас. Вы не смотрите на то, что кричат ура Сталину, это потому что народ запуган, особенно мы, трудпоселенцы. Мы ждем освобождения, поэтому больше надо молчать. Вот только сейчас поднимись что-нибудь, получится, как Пугачевское восстание, но только с победой, ведь каждый честный человек зубы точит и ждет своего время. Такие люди найдутся и у нас в карьере, хватит господам коммунистам на закуску, но только зубы поломают!“. Эту контрреволюционную повстанческую агитацию проводил Ефанов Николай и Ефанов Иван, а Гладков поддакивал и частично добавлял»[364].
Примечательно, что эта информация, оформленная как полученная от свидетеля Воробьева А. А., зафиксирована дважды, в этом же стиле оформляется его допрос от 2 августа 1937 г., только разговор тех же лиц уже был датирован ближе к августу 1937 г. — 16 июня т. г.[365]
В материалах дела против Ефановых собрано несколько показаний различных свидетелей, причем почти все они относятся к периоду до 5 августа 1937 г., когда официально начались аресты по интересующей нас операции[366].
Фундаментом обвинения в этом случае стали антисоветские разговоры, которые велись там-то и тогда-то. Так же строятся обвинения и против остальных яйвинских повстанцев.
Недостатки описанной схемы конструирования социальной сети из знакомых и коллег арестованных и обвинения в антисоветских настроениях проявились почти сразу. Следователь должен был вести скрупулезный сбор самой различной информации. И лишь на ее основе формулировать итоговое обвинение. Собственно допросы участников контрреволюционной группы в рамках этой схемы не имеют особого значения, так как их признание подтверждает уже доказанную вину, а отказ свидетельствует о естественном запирательстве виновного. Еще одним и, пожалуй, самым крупным для той ситуации недостатком было медленное развитие событий по этой модели. За полтора месяца работы два следователя смогли «вскрыть» повстанческую сеть всего из 36 человек. Эти темпы не устраивали свердловское руководство, которое стремилось не просто в срок выполнить план по арестам 10000 человек, но и перекрыть нормативы[367].
Следуя первоначальной схеме ведения дела, помощник оперуполномоченного 4-го отделения УГБ Кизеловского горотдела Герчиков подготовил обвинительное заключение на 36 человек лишь к 10 сентября. В нем было указано, что
«…в пос. Карьер Известняка и Яйвинского Лесозавода, Кизеловского р-на, существовали контрреволюционные повстанческие вредительские группы, имеющие между собой организационную связь и возглавляемые активными членами повстанческой вредительской организации „правых“ на Урале, директором карьера Известняк Волковым Василием Андреевичем и директором Яйвинского Лесозавода Сысоевым Алексеем Михайловичем»[368]. Иными словами, арестом и осуждением рядовых участников повстанческой организации работа следователя не завершалась, а создавала основания для разоблачения организаторов этой контрреволюционной организации и других звеньев «повстанческой сети».
Спустя три дня, 13 сентября 1937 г., директор карьера «Известняк» Волков В. А. был арестован, включен в «разоблаченную» повстанческую сеть, которая объединяла руководителей различных предприятий и некоторых партийных работников районного уровня. Он до ноября отказывался признать себя виновным, но затем все же подписал показания, сообщив, что был завербован в контрреволюционную организацию в 1936 г. бывшим секретарем Кизеловского ГК ВЛКСМ — Калининым. В списке людей, завербованных в повстанцы под его руководством, было 23 человека, причем большинство из них проходили по описываемому августовскому делу. На суде он отказался от этих показаний, но выездная сессия Военной Коллегии Верховного Суда СССР 19 января 1938 г. приговорила Волкова В. А. к расстрелу. О Сысоеве А. М. в деле достаточных материалов не представлено — лишь замечено, что в ходе допросов Волкова он упоминался как известный тому «со слов Калинина» член контрреволюционной повстанческой организации — наряду с бывшим секретарем Кизеловского РК ВКП(б) Борисовым, бывшим секретарем РК ВЛКСМ Гарником, бывшим председателем районного совета Осовиахима Шерстобитова, директора Александровского завода Голубева и др.[369]
363
Спецзаписка Лысьвенского Горотдела УНКВД по Свердловской области. По агентурному делу «Недовольные». Составлена 29.11.1936 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 16880. Л. 100.
364
Протокол допроса свидетеля Воробьева от 1 августа 1937 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12567. Т. 2. Л. 74–75.
365
Протокол допроса свидетеля Воробьева от 2 августа 1937 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12567. Т. 2. Л. 95–96.
366
Т. к. по делу проходило трое Ефановых: Василий — отец и двое сыновей — Иван и Николай, то протоколы допроса Воробьева А. А. были оформлены против каждого из них. См.: Протокол допроса свидетеля Воробьева от 1 августа 1937 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12567. Т. 2. Л. 74–75; Протокол допроса свидетеля Воробьева от 2 августа 1937 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12567. Т. 2. Л. 95–96, 98-100. Помимо Воробьева А. А. по делу об антисоветской деятельности Ефановых был допрошен в качестве свидетеля Поставалов П. С. Основной акцент был сделан на высказываниях против советской власти Василия Ефанова. См.: Протокол допроса свидетеля Поставалова П. С. 2 августа 1937 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12567. Т. 2. Л. 101 (с оборотом).
367
Необходимо отметить, что для следователей до августа 1937 г. вполне обычным делом был сбор доказательств на группу в течение полугода или даже больше. Ускоренные темпы работы означали: завершить следствие в шесть недель. Так, во всяком случае, понял Герчиков новые инструкции, пересказанные ему начальством на летних совещаниях.
368
Обвинительное заключение от 10 сентября 1937 года // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12567. Т. 2. Л. 320. Уместно отметить, что директор карьера «Известняк» был арестован спустя три дня после подготовки обвинительного заключения, но так как по должности он принадлежал к руководству, то «оформлен» был органами НКВД по другой линии — его судила не тройка.
369
Обзорная справка по архивно-следственному делу № 958460. От 28 мая 1957 года // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12567. Т. 3. Л. 16–19.