Страница 13 из 23
Московские старожилы до сих пор вспоминают страшный пожар на товарной станции Казанской железной дороги, вспыхнувший 26 мая 1918 года. День был ветреным, и огонь быстро распространялся, охватывая деревянные пакгаузы, штабеля леса, дома. Вскоре станция превратилась в гигантский костер. Горели склады с теми самыми товарами, в которых так нуждалась зажатая в блокадное кольцо Республика. Полыхали дрова, которые в те времена были единственным топливом и для заводских, и для паровозных котлов, не говоря уже о жилых домах. И, наконец, огонь подобрался к стоявшему у платформы составу со снарядами, предназначавшемуся для отправки на фронт.
Пожарные части работали героически. Это была настоящая битва. Нестерпимый жар, тяжелый, жгучий, всепроникающий дым и непрерывные разрывы снарядов в охваченных огнем вагонах… Многие пожарные были ранены. Целый день около четырехсот бойцов сдерживали яростный натиск огня, лавина которого грозила ворваться в город. И люди выстояли.
Пожар начался от загоревшегося хлопка, но от чего загорелся хлопок, осталось неизвестным. На возможные причины указывает опубликованное в те дни обращение народного комиссара внутренних дел Г. И. Петровского.
«Чрезвычайные политические события текущих дней, — говорилось в нем, — могут вызвать еще ряд бедствий в виде громадных пожаров, как это было уже 26 мая в Москве, в Туле, что может повториться и в других городах и селениях. Выход из этого положения только один — охрана народного достояния от пожарных бедствий… Эта охрана требует сильнейшего напряжения сил, в особенности в данный момент, когда сторонники старого порядка, мракобесы, кулаки, живущие чужим трудом, эксплуататоры-собственники готовы на почве мести совершить еще новое гнусное дело — зажечь свои прежние имения, усадьбы и угодья…»
Обращение призывало трудящихся принять активное участие в охране страны от поджогов и пожаров.
Прошло немногим больше месяца после пожара на товарной станции Казанской железной дороги — и в Москве произошел новый большой пожар. Его подробно описала в своей книге «Черные сухари» Елизавета Драбкина, работавшая в то время секретарем в приемной Я. М. Свердлова.
Утром 2 июля в кабинете Свердлова ежеминутно звонил телефон: ему сообщали, что попытка меньшевиков организовать забастовку провалилась, рабочие повсюду вышли на работу.
В начале одиннадцатого снова зазвонил телефон. Далекий невнятный голос что-то кричал. Можно было разобрать лишь слово «пожар».
Драбкина побежала на крышу «Метрополя». Небо было в легких белых облаках. Только в той стороне, где находилась Симонова слобода, оно казалось сероватым. И вдруг на этом сером фоне взметнулся вверх огромный столб дыма и пламени и донесся глухой взрыв. Белые кудрявые облака окрасились снизу огненно-красным, а потом утонули в дымной мгле.
Горели товарные склады, пакгаузы и железнодорожные постройки на станции Симоново. Взорвалось несколько баллонов с кислотами и эфирными веществами; возникла опасность взрыва находящихся поблизости симоновских пороховых погребов.
Яков Михайлович спокойно отдавал распоряжения. На борьбу с огнем были брошены все московские пожарные части. На помощь пожарным послали красноармейцев. По поручению Свердлова Драбкина поехала на пожар. Уже у Таганки чувствовался запах гари. Население Воронцовской высыпало из домишек на улицу. Люди с тревогой всматривались в серо-багровое небо. Повсюду слышались взрывы.
Над фабрикой Жако клубились облака пара, сквозь которые смутно виднелись человеческие фигуры. Рабочие фабрики, встав в цепь, из рук в руки передавали на крышу ведра с водой.
Пожар в Симонове бушевал весь день. Порой пламя удавалось примять, но через несколько минут оно вспыхивало с новой силой. Изнемогавших от нечеловеческих усилий пожарных оттаскивали в сторону, обливали водой, и они снова бросались в огонь.
К вечеру огонь утих. На огромном пожарище дымились обломки железа и груды тлеющего дерева. Временами по ним пробегали синие язычки пламени.
Наутро город был затянут душной пеленой дыма. По угрюмому небу плыло тяжелое багряное солнце, тоже похожее на отблеск пожара.
Еще один пожар начался в Москве 9 мая 1920 года. Это было время третьего похода Антанты против Страны Советов, и война шла не только на фронтах, но и в тылу.
Вечером город потряс оглушительный взрыв. В небо медленно вполз и распластался над домами огромный, отовсюду видный шатер дыма. По Тверским и Садовым, Марьиной Роще и Арбату пронесся ураган, обдирая листву с деревьев, опрокидывая скамейки в скверах, со звоном вышибая стекла в окнах квартир и витринах магазинов.
За первым невиданным по силе взрывом последовали другие. Казалось, что где-то на окраине, за Тверской заставой, началась артиллерийская перестрелка.
А во Всехсвятской, Пресненской, Сущевской, Сретенской, Тверской и Арбатской частях уже звучал сигнал тревоги, оповещая о взрыве и пожаре на Хорошевских артиллерийских складах, расположенных на Ходынском поле.
… Из здания вырвался огромный столб огня, и далеко вокруг разлетались осколки снарядов.
Когда брандмайор А. А. Понофидин и его помощник В. К. Ванке объехали на автомобиле место пожара, обстановка и план действий в общих чертах уже были ясны. Горящий склад был обречен, следовало отстоять соседние склады, где сосредоточены основные запасы вооружения, спасти расположенную поблизости радиостанцию, не дать огню перекинуться на жилые массивы города. Для этого необходимо было огромное количество воды. Пожарные части располагали мощными насосами, и до Москвы-реки было не больше километра, но подступы к реке — голое, ничем не защищенное место, непрерывно осыпаемое градом осколков, берега реки круты, подъездов нет, подогнать к реке насосы практически невозможно, водопровод выведен из строя взрывами.
Понофидин отдает распоряжение тянуть двухкилометровую линию от пруда, расположенного в другом конце поля, а затем вместе со своим помощником Ванке, старшим помощником брандмейстера Пресненской части Беляковым и машинистом Сретенской части Егоровым исследуют пути возможного распространения огня, намечают места расположения стволов. Б это время пожарные, показавшие высокую слаженность и сноровку, уже завершали прокладку рукавной линии, подведя ее почти вплотную к очагу пожара. Но хотя для перекачки воды использовали две мощные по тому времени пожарные машины, воды все же не хватало. Пруд находился в низине, большое расстояние и большой перепад уровней оказались не по силам тогдашней технике.
Понофидин допускал возможность такого поворота дела, а потому еще в процессе разведки разработал другой план. Он решил разобрать ближайшие к месту пожара сараи и хозяйственные постройки радиостанции, чтобы преградить дорогу огню. Для этой рискованной работы нужны были добровольцы. Понофидин не сомневался, что они найдутся. И он не ошибся. Пожарные, курсанты военных училищ, охранявшие склады, и многие местные жители проявили готовность пойти на самый важный и опасный участок. В нестерпимой жаре, под грохот взрывов, с риском для жизни они растаскивали стропила, разбирали срубы, уносили из опасной зоны все, что могло загореться.
Работа пожарных на Ходынке получила высокую оценку советских органов. Президиум Московского Совета рабочих и крестьянских депутатов отметил их исключительную самоотверженность, истинно революционную выдержку и дисциплину, выразил им глубокую благодарность.
Брандмайор Понофидин был награжден именным золотым портсигаром, а пожарным, участвовавшим в самой тяжелой и опасной работе, были вручены серебряные часы с выгравированной на них надписью:
«От Московского Совета Р. и К. Д. за самоотверженность и героизм. 9.V-1920 года».
Среди участников тушения ходынского пожара не было Марка Тимофеевича Елизарова. За год с небольшим до этого он умер от сыпного тифа. Но он внес свой весомый вклад в победу на Ходынском поле. За короткий срок работы на посту главного комиссара по делам страхования и борьбы с огнем он много сделал для укрепления пожарной охраны, повышения ее боеспособности. В самое трудное для Советской Республики время он заложил фундамент государственных мер борьбы с огнем, на котором построено здание сегодняшней пожарной охраны.