Страница 87 из 106
Под стать Тищенко, Пушкареву, Речкалову, Мисану был и подсудимый И. Котомцев. Осужденный в прошлом за хулиганство на два года лишения свободы, бывший военнослужащий Советской Армии, он добровольно в сентябре 1942 года сдался в плен, совершив тем самым измену Родине. Находясь в лагере для советских военнопленных, Котомцев поступил в немецкую полицию при этом лагере, а в ноябре того же года добровольно перешел в зондеркоманду СС-10А, в составе которой активно помогал гестаповцам уничтожать советских людей. Котомцев был в трех карательных экспедициях по борьбе с партизанами. В январе 1943 года он в составе карательного отряда из зондеркоманды СС-10А участвовал в вылавливании, арестах и расстрелах партизан в Крымском районе Кубани.
При активном участии Котомцева за связь с партизанами в станице Крымской было повешено шестнадцать советских патриотов. Как выяснилось на суде, эту карательную экспедицию возглавлял шеф гестапо Кристман.
Затем допрашивался уже пожилой седовласый человек по фамилии Ластовина. В прошлом кулак, он в свое время поселился в Краснодаре, устроился в Березанскую лечебную колонию. А с приходом немецких войск стал их ревностным прислужником.
В декабре 1942 года Ластовина участвовал вместе с гестаповцами в расстреле шестидесяти больных граждан. Он служил у гитлеровцев палачом в буквальном смысле этого слова: выводил своих земляков-кубанцев по четыре-пять человек, ставил их в ряд лицом ко рву и расстреливал. Судом установлено, что при его участии было расстреляно около ста краснодарцев.
Перед судом предстал и Ю. Напцок, тайный агент гестапо. Он добровольно поступил на службу в зондеркоманду СС-10А, где нес охрану находившихся в застенках гестапо советских граждан. Много раз выезжал с карательными экспедициями, участвовал в выявлении и истреблении партизан и других советских граждан. В январе 1943 года при активном участии Напцока в станице Гостагаевской и на хуторе Курундупе были повешены несколько советских патриотов.
Немалая «заслуга» в этих злодеяниях принадлежала и подсудимым И. Кладову, Г. Тучкову, В. Павлову и И. Парамонову, служившим в той же карательной команде.
Вслед за подсудимыми трибунал допросил двадцать два свидетеля, непосредственных очевидцев кровавых зверств немецких оккупантов.
Первой допрашивалась свидетельница Климова. Она рассказала суду о том, что ей довелось видеть и пережить в период ареста и пребывания в подвалах гестапо.
— Женщин, — говорила Климова, — сидевших в нашей камере, приводили после допроса в таком состоянии, что их невозможно было узнать. Врезался в память страшный рассказ одной девушки, возвратившейся с допроса. Немецкие офицеры приказали раздеть ее и обнаженную привязать к столу. Завели патефон и, пока он играл, девушку били плетьми. Потом начался допрос. Поскольку она ни в чем не признавалась, палачи снова заводили патефон и снова жестоко избивали ее. Так продолжалось несколько часов.
Свидетельницы Корольчук и Талащенко жили недалеко от места свалки убитых. Душегубка ходила ко рву мимо окон их дома. Однажды машина застряла в грязи. Тогда фашисты и их прихвостни, сопровождавшие машину верхом на лошадях, стали из машины выгружать трупы на подводы и отвозить в ров.
Свидетель протоиерей Георгиевской церкви Краснодара Ильяшев показал:
— На второй день после бегства немцев из Краснодара меня пригласили совершить погребальный обряд в семью фотографа Луганского. Только что привезли труп их единственного сына, убитого фашистами. Я не мог совершить обряда, слезы безудержно катились из глаз, думалось о русских людях, безвинно погибших на своей родной земле от рук немецких извергов. Погибла от их проклятых рук и моя соседка Раиса Ивановна. Немцы удушили ее каким-то отравляющим веществом. Все, что творили здесь фашисты, окончательно убедило меня в том, кто они такие. Я свидетельствую перед всем миром, перед всем русским народом, что это дикие звери, и нет у меня слов, которые бы выразили всю ненависть и проклятие этим извергам.
С огромным волнением слушали присутствовавшие на процессе показания свидетеля Козельского — врача Краснодарской городской больницы.
Он рассказал, что в первые дни оккупации в их больницу явился немецкий врач, а попросту говоря, гестаповский палач Герц. Он спросил, сколько больных и кто они. 22 августа в коридорах больницы раздался топот кованых сапог. По приказу Герца в кабинете главного врача собрались все служащие больницы. Герц снял с пояса револьвер, положил на стол и на ломаном русском языке спросил: «Коммунисты, комсомольцы, евреи есть?» Услышав, что среди врачей коммунистов и евреев нет, Герц продолжал: «Я немецкий офицер, мне приказано изъять отсюда больных. Немецкое командование приказало, чтобы больных во время войны не было. Все. Я приступаю к делу».
Выйдя во двор, Козельский увидел, что, пока Герц собирал служащих больницы, погрузка в душегубку уже началась. Сначала больные не догадывались, в чем дело. Им сказали, что перевозят в другую больницу, но потом они все поняли. Машину загружали до отказа. Через некоторое время она возвращалась обратно, за новой партией.
О трагедии, разыгравшейся в Березанской лечебной колонии, рассказала свидетельница Мохно:
— Однажды в колонию ворвался немецкий офицер и приказал больных отправить во двор. Тем, кто сопротивлялся, фашисты скручивали руки. Их избивали и насильно бросали в кузов душегубки. Это повторялось несколько раз. В общей сложности из Березанской колонии было вывезено и истреблено триста двадцать больных. Их закопали в противотанковом рву, расположенном в пяти километрах от колонии.
Свидетельствует Котов, который был брошен гитлеровцами в душегубку и спасся только благодаря своей находчивости и хладнокровию. 22 августа 1942 года Котов пришел за справкой в третью городскую больницу, где раньше находился на излечении. Когда он вошел во двор, то первое, что ему бросилось в глаза, это большая машина с темно-серым кузовом. Он не успел сделать и двух шагов, как какой-то гитлеровец схватил его за воротник и втолкнул в переполненный кузов. Дверь захлопнулась. Котов почувствовал, что автомашина тронулась. Через несколько минут ему стало плохо, он начал терять сознание. В свое время Котов обучался на курсах ПВХО и сразу понял, в чем дело, — травят каким-то газом. Он разорвал свою рубашку, смочил ее мочой и приложил к носу и рту. Дышать стало легче, но все же сознание потерял. Очнулся он в яме среди сотен трупов. Кое-как выбрался и с большим трудом дополз домой.
О зверском истреблении немецко-фашистскими оккупантами советских детей рассказала на суде свидетельница Иноземцева — работница краевой детской больницы. В этой больнице на излечении находилось сорок два ребенка. Но душегубка докатилась и сюда. 13 сентября 1942 года в больницу приехала группа немецких офицеров: Эрих Мейер, Якоб Эйкс и другие. Они остались на несколько дней в больнице, шныряли по всем палатам, следили за детьми и медицинским персоналом. 23 сентября, выйдя на дежурство, свидетельница увидела во дворе большую темно-серую автомашину, внешним видом напоминавшую товарный вагон. Высокий немец спросил, сколько детей находится в больнице и кто они по национальности. Это оказался «доктор», офицер германского гестапо Герц, один из самых лютых садистов и гестаповских палачей.
Приехавшие вместе с ним солдаты по его приказу начали грузить детей в автомашину. Одевать их не разрешили, хотя и сказали служащим больницы, что везут детей в Ставрополь.
Дети были только в трусиках и майках. Они сопротивлялись, молили о помощи, о защите, цеплялись ручонками за санитаров и врачей. Фашист Герц улыбался им, забавно шевеля усами. А потом дверь душегубки захлопнулась, заработал мотор. Машина тронулась, и горячий газ пошел по шлангам. Дети, задыхаясь, колотили в стенку душегубки. За ней шла легковая автомашина, в которой сидели гестаповцы. Через 20—25 минут они вернулись и начали пьянствовать.
— Никогда не забуду, — сказала Иноземцева, — как маленькие дети, среди них были и годовалые, плакали, кричали, инстинктивно чувствуя недоброе, страшное.