Светлейший лорд Тьмы

Пойдет по этажам хозяйничать: то больному утку вынесет, то водички нальет да напоит, то вообще от грустных мыслей начнет старикашку какого-нибудь отвлекать. Непорядок. По условиям клиники вампирской – лечение не в этом заключается… Взбесится Натусик-вампирюсик, крови у сестриц попьет, чаю себе крепкого нальет и капустный лист начнет есть, чтобы от вампирских наклонностей избавиться. А то вот замуж соберешься, и женишка в первую брачную ночь съешь.

А Мушка и Светик, наоборот, Бэну вроде даже потакали в его доброте, и даже на деньги стали смотреть свысока. Соберутся втроем, шушукаются, накупят себе вкусностей, разложатся на скатерке в комнате отдыха и давай там хохотать и байки травить. Эльфийка косу расчесывает, стихи читает. Гномиха песни заводит, а потом как начнет отплясывать… Вот времечко и пробежит…

– Ты расскажи, что на селе у вас интересного? – глазки у Мушки так и горят, когда она новым чем интересуется. – У вас харчевни и таверны есть?

– Есть, а то! – кивает Бэн, бутерброд с мясом, огурцами и луком уминая. – Такие шумные, что ночью только успевай дружинников вызывать. Погрузят разбушевавшихся орков да визгливых ведьм в телегу, увезут на участок до выяснения личности, а они ночь отсидят, проспятся и опять на гулянку…

– Весело! Вот бы и мне туда… – загадочно Мушка отвечает.

– Куда? В вертеп разврата? Тебя главврач найдет, станет измерительным прибором выяснять, сколько на грудь приняла, и оторваться, как следует, не даст. – гордо заявляет Светик-конфетик. – Ты лучше, Бэн, про салоны красоты расскажи. Народ у вас за собой ухаживает.

– Не, ухаживает, конечно… – заморгает Бэн. – В бане помоется, выбежит красный. Станет квас хлебать и волосы причесывать… Иногда вот принарядится и там праздник организует…

– Я тебе говорила, – толкается Мушка. – Везде праздник, только мы, как в больнице! Стоны, вздохи…

– Больных больно жалко, – заметит мальчишка, а сестрицы его по голове потреплют и подумают: «Маленький еще, жизни не нюхал. Со временем всякое сострадание выветривается, а озлобленность на мир остается». Но ведь не так все на самом деле? Нет?

А, махнут девчонки рукой, снимут халаты белые, отпросятся у главврача погулять, пойдут с «женишком» по столице воздухом чистым дышать и радуются. Не от того, что папенька заставил повелителя завлечь да на себе женить, а потому что просто хорошо… Весело и лепо вместе…

Только Натусику-вампирюсику это неведомо. Она сразу, как девицы удаляются, позвонит Вальдемару Вальдемаровичу по связи волшебной, поднесет трубку из вьюна к уху, начнет жаловаться, что долго еще до свадебки будет. Что мал жених и не по возрасту. А в ответ только одно слышит – вот вырастет, тогда и будете решать, кому добро такое достанется, а пока глаз с Бэна не спускать… Будущее завсегда сегодня строиться должно.

И то верно… Сегодня. Возьмет Натусик трубу дальнозоркую, наведет на дворец Гороха. Там в окошке мальчишка белокурый, сын княжеский. Тоже возраста небольшого, но такой… такой аппетитный. Прям вот сейчас бы его съела…

Отведет очи в сторону. Нельзя! Сначала от особенностей вампирских избавиться. Вгрызется в лист капустный и начнет худеть не на шутку. Какая уж тут работа, когда на душе неспокойно.

41

Вышел Лексей Горохович утром красным на крыльцо золоченное, сел на ступеньки и заплакал горючими слезами. Не от обиды заплакал, а от великого огорчения. Кулачками по щекам слезы размазывал, размазывал да приговаривал:

– Почему же судьба такая жестокая? Отчего нету на свете счастия, а есть лишь горести и печали?

Но стражники, на посту стоявшие, мальчику не отвечали. Потому как для одного горе, а другому – ерунда. И вообще не нюхал еще князюшка молодой пороху. Вот и придумывает себе несчастья. И действительно, все есть – терем высокий, казна, войско, папка знатный. Гуляй – не хочу. А он ваньку валяет… Эх, Лексей!

Но не все так просто было, и печаль, князя настигшая кусала его за самые чувствительные места. Ведь дело касалось Рысюни, которой мальчик даже стихи посвещал. Вот достал он из кармана свернутый листок, взглянул в него уныло, захлюпал, забормотал, строчки перечитывая:

– На лице солнышки играют,

Милую Рысюню украшают.

Она улыбается,

Солнце поднимается.

Вздохнул тяжело, заприметил на площади какое-то движение и рукой глаза от лучей прикрыл, чтобы лучше разглядеть, а это дружок – котомедведь. По настилу каменному новенькому бежит, с ним две девчушки резвые. Веселые. Смеются, общаются, мороженое лопают.

– Привет, – Бэн князю молодому замахал, бросился к нему, на ноги рывком поднял и обнял по-братски. – Прости, – говорит, – за мое упрямство! Ни за что поругались… Простишь? А? – и глаза уморительные сделал. Как дурачку откажешь?

– Да, – Лексей кивнул да так на плечо повелителю маленькому и упал, и заплакал навзрыд.

Подружки Бэна – одна в костюме в горошек, кругленькая такая, а другая – длинная и худая, с косой вокруг головы – на рыдания удивлялись, плечи непонимающе приподнимали. Мол, чего случилось? Вроде никто не обижал. Чего, как девчонка, плачет?

У нас, типа, в лесах темных никто не рыдает, а только делами занимаются… Чувства – вообще признак слабости.

– Чего случилось-то? – котенок Лексея за плечи затряс. И тот вроде в себя пришел, и даже осознанность в лице проявил: вылупился глазюками голубыми, аккуратный носик наморщил, сунул другу листок в руки: – Вот, почитай!

Бэн стишки глянул, потом на князя воззрился и девчонок рукой попросил в сторонке подождать, чтобы разговор не подслушивали и не встревали со своими глупостями:

– Втюрился что ли? – заявил с манерой, присущей только Лейзирету, и даже в такую же гордую позу встал.

Лексей утвердительно кивнул.

– Понимаешь, она такая замечательная. Красивая. Умная.

– Ну-ну, – Бэн хитро подмигнул.

А мальчишка белокурый прям весь покраснел от стеснения.

– Первый раз со мной такое случилось, – признался он. – Я ей каждый день стихи читаю, прихожу ранехонько, жду часами у двери, когда она проснется…

– А сегодня чего ж опаздываешь?

– Понимаешь, – в глазах Лексея опять появились слезы. – Свадебку папенька недавно сыграл. И невеста такая хорошая, и дома у нас пряники да мед, но вот когда Горох Горохович с Рысюнином дедом разговорился, услышал я страшную весть. Всю ночь не спал… Все думал… думал…

– Ночью спать положено, а не размышлять и планы строить!

– Да знаю, – князюшка ручкой белой холеной махнул. – Но тут дело политическое. Дознались папенька и Черномор, что они родственнички. Да не какие-нибудь, третья вода на киселе, а братья двоюродные. Вот ведь, и фигурой, и лицом даже похожие…

Бэн вспомнил круглые фигурки правителей, на Мушку со стороны взглянул, заулыбался. А может, все пухлячки и вправду одного роду-племени?

– Так-ть это замечательно, Черномор таким знатным колдуном показался… Вон как стильно и весело дрался! Эх, не ведаешь ты выгоды в отношениях.

– То-то и дело, ведаю! – затопал ножками в сафьяновых сапожках с пряжками серебряными Лексей. – Ведь коли у князя и колдуна папеньки – братья родные, то мне Рысюня сестрицей приходится! – сказал это и как отрезал. Сел опять на ступеньки, надулся индюком. По сторонам не смотрит, в землю вперился. И сам такой потерянный и вялый, что вообще удивительно, как раньше дружили, как драки устраивали и хулиганили вместе. Вона, стихи для девчонки кропает. А он, Бэн, только с девчонками плюшки кушает да в игры играет: то мячик гоняют, то в салочки, то в соловья-разбойника – и вперед по холмам с прибаутками и шутками.

– Не дело это – дружбы сторониться, – помолчав, заметил котенок рыжий. – Ведь Рысюня тебя ждет и меня она погулять пригласила.

– Потому ты столько народу с собой приволок? – насупившись, спросил Лексей.

– Вместе же веселей. В салки можно поиграть… Или там в прятки… А? Пойдем уже…

– А как же стихи? – засомневался друг и нерешительно с места поднялся, отряхиваясь и в порядок штаны приводя.