Психомех

Много лет назад, в другом мире, был такой же котенок. Гаррисон вспомнил его сейчас. Котенок был его любимцем, и когда Гаррисон сильно провинился, вернее, потому что он сильно провинился, — котенка убили. И его сломанная шея, его смерть были виной Гаррисона. Его виной.

Да, он помнил потерю... Тигра! Тигра, маленького Тигра.

И котенок на розоватой стене был точно таким, как его Тигр, и шея у него была изогнута под прямым углом, а розовый язык болтался, как тогда у мертвого Тигра.

Гаррисон сел, мурашки побежали у него по спине. Он ощущал, что что-то грядет, но ничего не мог поделать.

Фигурка котенка на стене вдруг начала увеличиваться, стала трехмерной, разрастаясь во всех направлениях и принимая форму.., тигра!

Тигр, переживающий агонию от сломанной, свернутой шеи, но больше не мертвый. Тигр-зомби, и Гаррисон был виноват в страдании этого существа.

Его преступление. Его вина. Его наказание!

Животное выпрыгнуло из стены и налетело на Гаррисона, желтые глаза сверкали, огромные челюсти щелкали. Гаррисон откатился, используя инерцию движения зверя, чтобы протолкнуться через вход в маленькую пещерку и спрятаться за Психомехом. Тигр, царапая когтями, приземлился на все четыре лапы, его голова неуклюже болталась. Он повернулся мордой к Гаррисону. И теперь в розоватом сиянии стен Гаррисон насчитал еще дюжину таких зверей или, по крайней мере, дюжину пар диких глаз. И все они была полны боли, ненависти и мести. Они, как один, крадучись, подбирались к нему.

Загнанный в ловушку, Гаррисон отчаянно искал выход. Телепортация? Нет, потому что если у нею и найдутся силы телепортироваться, то он попадет всею лишь в другое место внутри этою коралловою лабиринта, и он знал, что огромные кошки будут ждать ею там. Левитация? Не может быть и речи, потому что потолок пещеры над головой был сплошной твердой массой, без единого просвета. Но...

Тигры прыгнули на него. Они прыгнули, как один, их головы ужасно болтались, смертоносные лапы выпустили когти.

Гаррисон поднял Машину с розового песчаного пола и закрыл ею вход в пещерку, удерживая ее там, пока тигры ревели в агонии, наваливаясь скребущим, царапающим, кусающим весом на нее. Они пытались выбить Психомех и таким способом добраться до него, и вдруг Гаррисона охватил панический страх, когда он понял, что экстрасенсорные силы убывают. И действительно, он с напряжением удерживал Психомех в таком положении. Что-то ослабляло его, и он уже не мог так легко пользоваться левитацией.

Более того, совершенно сюрреалистический характер происходящего проявлялся теперь более резко. Иначе говоря, он в первый раз почувствовал себя не в своей тарелке в этом измерении лихорадочных снов. Очень немногое из того, что он сейчас переживал, казалось теперь реальным. Он все еще понимал, что находится в снах и кошмарах, да, но он также туманно осознавал, что это не было его естественным местом. Короче говоря, он чувствовал, что переживает кошмар в кошмаре, очень плохую поездку по странной чужой земле, — вот чем в точности был этот случай! АСД в его организме работал, чтобы подчеркнуть то, что он находится в другом мире. И нисколько не сомневаясь, что это была совершенно чужая среда обитания, он ясно понимал, что ею шансы выжить здесь действительно очень малы.

Вот почему, пока у него оставались какие-то экстрасенсорные силы, он инстинктивно напряг сознание и послал SOS на другой уровень существования, в тот мир за пределами его психики, внешний мир, где он когда-то жил.

SOS, мысленный крик о помощи, телепатический сигнал бедствия, который кто-то где-то каким-то образом должен услышать.

Иначе Гаррисон обречен...

Десять минут пополудни. В клетке из стали и бетона в питомнике в Мидхесте Сюзи обезумела. Она вдруг стала метаться, все ломая в клетке, и высоко прыгать, воя, как банши — дух, предвещающий смерть. За несколько мгновений она превратилась из тихого печального животного в дикого зверя. Ее глаза навыкате налились кровью, клыки покрылись пеной, а ее вой леденил душу.

Через несколько минут Сюзи рухнула в углу совсем без сил, дрожащая и скулящая, ее грудь поднималась и опускалась, бока покрылись пеной. Похоже, в этом приступе сумасшествия она сожгла всю свою энергию, вот так внешне выглядела она, пытаясь выполнить свой план.

Смотритель, привлеченный ее припадком, подбежал к двери клетки и, задыхаясь, стал что-то говорить по своему мобильному телефону. Вскоре появилась одетая в защитный костюм фигура со шприцем в руке. Поведение Сюзи в прошлую среду было взято на заметку, и этот внезапный рецидив не был таким уж неожиданным. Если оставить его без внимания, собака могла легко покалечиться, поэтому ей следовало сделать успокаивающий укол. Но доберман-пинчер — это доберман-пинчер, а не крошечный терьер или надушенный пекинес, с которыми справиться не представляет труда.

Когда засов на двери ее клетки отодвинули, глаза Сюзи резко открылись, она словно хотела вскочить, а затем снова упала на бок. Но как только дверь открылась, она вылетела из своего угла, как черная пуля, пролетев прямо между ногами смотрителя со шприцем и опрокидывая его. В следующий миг она была вне клетки. Затем Сюзи все быстрее и быстрее понеслась прочь между рядами клеток, заставляя всех собак лаять и выть.

Она бежала вдоль улицы клеток. В дальнем конце появились смотрители, державшие в руках шесты с петлями, Сюзи замедлила бег, оценивая положение. За ней — бегущие и кричащие люди. Впереди — эти смотрители, специалисты, которые сразу же поймают ее. Она запрыгнула на край тачки, собралась с силами и прыгнула на проволочную крышу питомника. К счастью, проволока была толстая и прочная; она немного пружинила под весом собаки. Сюзи вприпрыжку бежала над клетками, а затем спрыгнула на землю на дальней стороне.

С высоты она видела высокую проволочную изгородь, вьющуюся полукругом по периметру всего питомника. Изгородь заканчивалась у поросшего камышом озера, за которым виднелся густой лес. Низко припадая к земле, Сюзи побежала к озеру. Ее чувство направления влекло ее на запад, а озеро находилось на севере. Она бежала, скуля, отчаянно сопротивляясь желанию повернуть на запад. Тогда ей пришлось бы перепрыгивать через высокую изгородь. Нет, она должна сначала переплыть озеро, а затем можно будет сменить курс.

На запад, в ответ на зов Гаррисона, отголоски которого эхом отдавались в ее голове; этот отчаянный крик о помощи, этот возлюбленный голос, зовущий ее из ниоткуда.

Она откликнется на этот зов или умрет, пытаясь это сделать...

Прошлой ночью Вилли Кених устроил попойку. Он выпил столько пива и шнапса, что самые отъявленные пьяницы показались бы, по сравнению с ним, новичками, и побывал во всех заведениях, начиная от “дешевого ресторана” и “бара” через “ночной клуб” до самого дорогого борделя в Рипербане. Там, все еще пьяный, как какая-то ненасытная, работающая на алкоголе машина, он, в конце концов, выбрал себе женщину и в два тридцать утра увел ее наверх.

Хотя он плохо помнил, что было дальше, он заплатил за ее услуги, а утром, в девять тридцать, проснулся с ясной головой, хотя и немного пересохшим горлом, — такой уж был железный организм Кениха.

Девица с радостью согласилась провести с ним весь остаток дня, так как он лениво занимался любовью и в то же время заказывал в невообразимом количестве шампанское, шнапс, хрустящее печенье, мед и кофе с коньяком, — последнюю привычку он перенял у Гаррисона. Лицо Кениха все еще было покрыто щетиной, и он уже совсем было решил пойти умыться и побриться, когда, где-то около полудня, вдруг сел, выпрямившись, в просторной витиевато украшенной двуспальной кровати.

— Вилли! — повторил голос в его голове. — Вилли, помоги!

У Кениха заледенела кровь, и он содрогнулся. Голос был настоящим, кристально чистым.

— Вилли? — поинтересовалась девушка, касаясь его плеча и побуждая начать.

— Тихо! — резко ответил он, напряженно прислушиваясь. Ничего не было слышно. Он повернулся к голой девушке, лежавшей раскинувшись поверх покрывал. — Ты слышала.., что-нибудь?