Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 60 из 85

Странный рваный ритм музыки вызывал у коммодора совершенно определенные ассоциации. «Точно инерционный двигатель, который вот–вот заглохнет», — с отвращением подумал он. Зато юный Павани наслаждался от души — как и подавляющее большинство собравшихся. Но настоящее «всеобщее качение» еще не началось.

Оно началось чуть позже.

В музыке появился новый ритм — непокорный и неотразимый. Толпа начала двигаться по залу, словно ее мешали огромной ложкой — по часовой стрелке, загипнотизированная настойчивым ритмом барабанов, высоко поднимая ноги и с грохотом опуская их на вибрирующий пол. К этому движению было невозможно не присоединиться, и душой, и телом. Они двигались в такт реву гитар, громовым ударам барабанов, упругим басам неистового пианино, фразам, которые хриплым басом выкрикивала толстая девица на сцене:

Прокатись, прокатись!

Пусть трясутся чурбаны — раз, два, три!

Мы собьем ублюдков с ног,

Разотрем их в порошок!

Прокатись, прокатись, прокатись!

Граймс обнаружил, что громко распевает вместе со всеми. Павани тоже пел. Биллинхарст бормотал себе под нос без всякого энтузиазма.

Круг за кругом, и еще круг. Павани каким–то образом освободился от рубашки. Граймс взмок и был не прочь последовать его примеру, но в давке это не представлялось возможным. Однако он заметил, что многие женщины умудрялись раздеваться догола, проявляя чудеса ловкости.

И по суше, и по волнам мы покатимся свободно!

Нас ничто не остановит —

Нет, нет, нет!

На холмах и на равнинах мы в пыли оставим след!

Нас ничто не остановит —

Нет, нет, нет!

Круг за кругом, и еще круг.

Топ, шлеп, топ, шлеп!

Огни над головами мерцали в такт грохоту басов.

Пусть заткнутся чурбаны —

Это мы, это мы!

Шары должны катиться,

Мы созданы катиться!

Мы катимся сквозь вас!

Мы катимся сквозь вас!

— Я надеюсь кое–кого здесь поймать, — тяжело дыша, прошептал Биллинхарст, переходя на шепот.

— Вон тот вроде ничего, — предложил Граймс. У него явно открылось второе дыхание. — Немного потный, но здесь все такие.

— Нет… не то… Вот! Информация!

— Катящиеся шары не обрастают мхом, — ответил ему Граймс.

Круг за кругом, и еще круг.

Топ, топ, топ! Шлеп, шлеп, шлеп!

Когда шары закатятся

Когда шары закатятся,

Мы хотим быть в их числе,

Когда шары закатятся!

Справа от Граймса танцевала полуобнаженная девица, тощая и плоскогрудая. С каждым кругом она все теснее прижималась к нему.

Черт возьми, неужели она собирается его закадрить?! Надо как–то отказать ей, в то же время не обидев… Девица была совершенно не в его вкусе. И тут какой–то толстяк, обливающийся потом, протолкался к ним, не переставая танцевать, — к слову сказать, танец все больше напоминал марш. Граймс услышал, как толстяк шепнул девице:

— В два пополуночи у переправы Фицрой. Передай дальше!

Передав сообщение, он растворился в толпе танцующих. Каким–то образом тощая девица оказалась между Граймсом и чуть живым от усталости Биллинхарстом, тихонько напевая в такт музыке.

Загляните за травой,

Загляните за травой.

В два ноль–ноль,





В два ноль–ноль,

Переправа Фицрой.

Загляните за травой!

Музыканты заиграли другую тему, но она продолжала напевать как ни в чем не бывало:

Помечтаем на свободе,

Помечтаем на свободе,

Трава мечтаний,

Трава мечтаний,

Свободно помечтаем…

Она скорчила рожу Биллинхарсту, одарила Граймса очаровательной улыбкой и скрылась в толпе.

Круг за кругом, и еще круг, постепенно приближаясь к выходу.

Мы закатимся в ворота!

Мы закатимся в ворота!

Мы закатимся в ворота!

И когда вы будете на подходе,

Мы будем уже там!

Биллинхарст, набрав в легкие побольше воздуха, с большим энтузиазмом пропел заключительную фразу: «Мы будем уже там».

8

Но они едва не оказались совершенно в другом месте.

Около Домини–Холла произошла небольшая разборка. Мнения о причинах их возникновения были различны. В одной утренней газете писали, что толпа, распевая «Мы прокатим по ублюдкам», налетела на группу полицейских. В другой газете сообщили, что полицейские набросились на небольшую группу молодых людей, возвращавшихся с «Всеобщего качения», хотя те вели себя вполне миролюбиво.

Однако на самом деле главным виновником инцидента был Граймс. Громкие песни, напоминающие песнопения людей каменного века, воскресили в нем воспоминания юности, когда он был кадетом ФИКС, в меру буйным, как и все его сверстники. В те славные времена они с приятелями частенько развлекались, распевая различные песенки в пределах слышимости какого–нибудь стража порядка. Он стал решительно убеждать Биллинхарста выучить слова (последнему это совсем не понравилось). Зато Павани мгновенно поддался на агитацию и запел, а полдюжины парней и девушек, очень кстати проходивших мимо, с удовольствием подхватили:

Вот полицейский на посту —

Вон там, вон там!

Вот полицейский на посту —

Вон там, вон там!

Вот полицейский на посту —

Носки воняют за версту!

Вот полицейский на посту —

Вон там, вон там!

Когда они затянули песню по третьему разу, при каждом повторе прибавляя громкости, несколько полицейских попытались угомонить певцов. Однако дубинками дело не ограничилось. В ход были пущены электрошоковые ружья, отрегулированные так, чтобы причинять максимальную боль, но не приводить к потере сознания. На помощь Граймсу и его товарищам бросилась целая толпа гуляк. Тут над улицей застрекотал полицейский аэробот, и сеть, сброшенная с него, накрыла дерущихся.

Серебристые метки на форме полицейских действовали как индикаторы, и проволочная паутина соскальзывала с них, зато остальные крепко завязли. Аэробот проплыл над улицей, как рыболовецкий сейнер над стаей рыб. Сеть с уловом, болтающаяся под днищем, была с позором доставлена в участок. Граймс, Биллинхарст и Павани могли запросто провести ночь в камере. Однако дежурный лейтенант опознал Павани, который часто выступал в роли связующего звена между полицией и таможней. Он отозвал троих граждан Лорна, словно для допроса, и те последовали за ним под сочувственные и ободряющие возгласы остальных арестованных. Биллинхарст наконец–то получил возможность дать волю чувствам.

— Ты чуть было все не испортил, коммодор, — прорычал он.

— Если ты «шар», то должен катиться! — без тени раскаяния отозвался Граймс.

— Эй, лейтенант, как–там–вас! — заорал Биллинхарст. — Я начальник таможни порта Форлон, занимаюсь расследованием контрабанды наркотиков. Это Джон Граймс, — он испепелил коммодора яростным взглядом, — коммодор Флотилии Миров Приграничья, он работает со мной… или против меня, судя по сегодняшнему концерту. С субинспектором Павани Вы знакомы.

— Чем могу помочь, сэр?

— Мне нужен транспорт и люди. Вооруженные, слышите?

— И карта, — вставил Граймс. — И вся информация о географии местности, какую ты сможешь предоставить. — Он подождал, не добавит ли чего Биллинхарст, и продолжил: — Похоже, что сегодня к двум пополуночи на переправу Фицрой доставят партию наркотиков.

— В офисе капитана есть карта, — сказал лейтенант. — Прошу за мной.

На крупномасштабной топографической карте, которая украшала стену офиса, был изображен порт Дальний и окрестности в радиусе пятидесяти километров от центра города.

— Переправа Фицрой недалеко отсюда, — Офицер ткнул пальцем в карту. — Вот мост — автодорожный и монорельсовый одновременно. К северу от моста расположена деревня Дэвидшем. Там служит один–единственный младший констебль… — лейтенант фыркнул, — который в данный момент наверняка закутался в теплое одеяльце и смотрит десятый сон. Я проходил там службу до того, как получил сержанта. В Дэвидшеме никогда ничего не случается. Так что… с трудом верится, что к северу от переправы Фицрой будут раздавать наркотики. Далее… что мы видим на юге? Ага, мы видим пшеничные поля. А тут, — он снова ткнул пальцем в карту, — находится ипподром. Надеюсь, джентльмены найдут время и побывают на Кубке Ультимо. Незабываемое зрелище.