Страница 15 из 19
— Прикажи принести воды. Ведро.
Воду принесли. Зачерпнув прямо из реки, разумеется.
Коршунов осторожно приблизился, протянул кожаное ведерко…
Красный учуял воду, в глазах мелькнуло подобие мысли.
— Возьми, — сказал Алексей. — Пей.
Гепид пил долго, шумно и много. Остатки выплеснул на голову — грязные потоки потекли по широкой груди. Ни лицо, ни грудь от этого чище не стали. Чтобы отмыть гепида, не ведро требовалось — цистерна.
— Я — Аласейа, — медленно и четко произнес Коршунов по-готски. — Я пришел за тобой, Красный. Ты узнаешь меня?
— Да, — хрипло проговорил гепид. — Узнаю.
— Сейчас тебя освободят, и мы уедем. Ты понял меня?
— Да… — Красный покосился на Ачкама.
— Тебя освободят, но если ты нападешь на кого-нибудь, снова окажешься на цепи, — предупредил Коршунов. — Ты понимаешь?
Красный мотнул спутанной гривой:
— Ты меня выкупил?
— Да, можно так сказать.
— Тогда скажи, пусть пожрать принесут, — потребовал Красный, усаживаясь на землю.
— Скажи Ачкаму, — обратился Алексей к Скубе, — что он хочет есть.
— Его накормят, — последовал ответ. — Он успокоился, да?
— Думаю, да, — подтвердил Коршунов. — Но мне бы не хотелось, чтобы кто-то его… раздражал. Он — немного бешеный.
— Дразнить его не будут, — пообещал Ачкам. — Но он и твои друзья должны уехать немедленно. Моим воинам они не нравятся. Но ты, целитель моего сына, можешь остаться.
— Я уеду с ними, — сказал Коршунов. — Но если ты позволишь, завтра я вернусь. Посмотрю, как твой парень себя чувствует.
Ачкам кивнул:
— В моем шатре для тебя всегда найдутся войлок и чашка къю-ута. Приезжай.
Глава двенадцатая
«Не будем мы с ними драться»
— А я говорю: мы не будем с ними драться! — заявил Коршунов. — Не вижу смысла. Крови прольется много, а добычи — никакой.
— А поселение? — вякнул кто-то из младших вождей, тоже гот, но не гревтунг, а другого племени. Звали вождя… кажется, Беремодом? Коршунов так и не научился их толком различать: все здоровые, бородатые, увешанные побрякушками. И имена одинаковые: Беремод, Берегед… хрен запомнишь.
— А что поселение? Который день мы тут стоим? Тамошние аланы уже все повывезли да попрятали.
— Да там и не было ничего, — вмешался Скуба. — Бывал я там. Когда ярмарка, тогда товаров много. Но все — привозные.
— Из-за такой мелочи с сарматами драться не резон, — рассудительно произнес Агилмунд. — Прав Аласейа: даже и побьем, что толку? Гривны с шей поснимаем да шлемы с голов? Даже доспех ихний не взять или копья — ими только сами сарматы драться могут.
— А лошади? — подал голос тот же младший вождь. — Вона Аласейю какими славными конями одарили!
Сарматские кони и впрямь были знатные. Готские лошадки рядом с ними, как какой-нибудь кулан — рядом с призером стипль-чеза.
— Так то Аласейю конями одарили, — усмехнулся Агилмунд. — А тебя, Беремод, не конем — копьем в брюхо обрадуют.
Все задумались. Копьем в брюхо — никому не хотелось. Стало слышно, как шагах в сорока от фургонов, между которыми проходило почтенное собрание, гепиды разделывают добытых утром степных быков. Вечером намечался пир по случаю благополучного возвращения их доблестного вождя.
Затем раздался сердитый окрик Сигисбарна, шуганувшего любопытного воина, вознамерившегося узнать, о чем совещается начальство.
Коршунов, разместившийся вместе с Агилмундом на платформе собственного фургона, оглядел «высокое общество». Всего здесь собралось человек тридцать, хотя реальными фигурами были только пятеро: Одохар, Комозик, Травстила, выполнявший по совместительству обязанности жреца, Красный и, конечно, он сам, Аласейя. Некоторым авторитетом обладали также Скулди с Агилмундом и Скуба. Остальные — так, мелкие вожди. Хотя не стоит забывать, что за этими «мелкими» в совокупности почти тысяча копий.
— Значит — что? — прервал молчание Комозик. — Спустим сарматам обиду? Аласейа драться не хочет. Понимаю. Он получил от сарматов дар. Может, и еще получит…
— Не то говоришь, рикс! — вступился за родича Агилмунд. — Знаешь ведь, за что Аласейа дар получил! Ссоры ищешь?
— Не дело это нам — ссориться! — прогудел Травстила. И посмотрел на Одохара: мол, ты что молчишь?
Но Одохар от реплики воздержался.
«Хитер, — подумал Коршунов. — В верховные вожди целит. Грамотно».
Действительно грамотно. Формально Алексей — человек Одохара. Если рикс Комозик на равных соперничает с Коршуновым, а Одохар выступит в роли арбитра, значит, Комозик — ниже Одохара.
В принципе, верховное лидерство Одохара Коршунова устраивало. Одохар — правильный мужик. И опытный. Но это — в принципе.
— И какие же обиды причинили тебе сарматы, рикс герулов? — осведомился Коршунов. — Что битва у нас была, так это не обида. Верно я говорю?
Собрание ответило одобрительным ворчанием: ясное дело, битва — не обида. Битва — нормальное развлечение храбрых воинов.
— Или, может, твоя обида в том, что пленных сарматы отпустили без выкупа? — поинтересовался Коршунов. — Может, хотелось тебе, чтобы мы в плену сарматском томились? Или чтобы в битве захваченный рикс гепидов отважных не с нами сейчас сидел, а у сарматов на цепи? Тогда скажи, рикс, почему тебе этого хочется? Мне интересно об этом узнать. И всем интересно. Особенно — нашему другу, риксу гепидов. Скажи, Красный, интересно тебе узнать, почему рикс Комозик желал бы тебя на цепи видеть, а не на свободе?
— Еще как интересно! — прорычал простодушный гепид, с недавнего времени полностью доверявший Коршунову и принимавший все им сказанное как абсолютную истину. — Еще как интересно! — И одарил Комозика недружелюбным взглядом.
— Много говоришь, Аласейа, — буркнул рикс герулов. — Много и по-пустому. Не то мне обидно, что отпустили Красного, а то, что равного нам рикса на цепи держали, словно медведя.
— Ну уж тебя-то, рикс герулов, на цепи держать бы не стали! — усмехнулся Коршунов. — Это для Красного, даже и безоружного, железную цепь сыскать пришлось. Тебе, Комозик, и обычной веревки хватило бы!
Терпение рикса герулов иссякло. Он уже начал приподниматься, набирая в грудь воздуха…
Но тут вмешался наконец Одохар.
— Не прав ты, Комозик, — веско произнес он. — Красному ты не родич. Даже и обидели бы его — не тебе за его обиды искать. И на Аласейю моего не кричи. Хочешь доблесть свою показать, ярость священную излить — с сарматами схватиться? Никто тебе не препятствует. Доблесть явить — дело славное. Вон и Скулди твой тоже доблесть готов проявить. Верно, Скулди?
Скулди угрюмо молчал…
Комозик, впрочем, не обратил на это внимания.
— А что ты предлагаешь, Одохар? По домам бесславно разойтись?
— Я предлагаю послушать, что Аласейа скажет, — ответил хитрый гот. — Ведь не только за то ценим мы Аласейю, что он — небесный герой и обилен удачей. Еще и за то мы его ценим, что мудр он и слова его всегда делом оборачиваются. Говори же, Аласейа, — произнес он повелительно. — Мы ждем!
«Хрен с тобой, — подумал Коршунов. — Хочешь быть главным — будь. Главное — мне не мешай».
— Я хочу только одного, — заявил Алексей. — Чтобы наш поход великой славой увенчался и чтобы от груза добычи трещали оси наших телег. Не боюсь я сарматов. Но вижу в этом волю богов. Знак, что не на аланах надо славу и добычу искать. Это как когда боги посылают ненастье и ливни, от которых земля в болото обращается и вязнут в грязи колеса даже пустых повозок. Мудрый поймет знак и повернет на правильную дорогу. Глупый скажет — не хочу отступать. И пойдет дорогой неправильной. Сарматы — не враги нам. Они — знак. Я вижу его! — Коршунов спрыгнул на землю, выбросил вверх руку. — Я вижу: много неправильных путей. И только один правильный! Только один! — Он сделал патетическую паузу. — Только один правильный путь — на Рим!
— На Рим! — взревел Красный.
— На Рим! — эхом откликнулись младшие вожди.
— Что-то я проголодался, — проворчал Комозик, когда отшумело эхо. — Раз твой Аласейа уже высказался, не пришло ли время пообедать, рикс Одохар? — поднялся и степенно зашагал прочь.