Страница 24 из 145
Нам нужно было продумать во всех деталях тактику нашей борьбы. Тактика партизанских групп, проживавших в деревнях, должна была отличаться от тактики отряда, базирующегося в лесах.
Допустим, жители деревни получили приказ немецких властей — восстановить мост на шоссе. Население восстанавливает мост и затем кто-то из «восстановителей» выводит его из строя. При умелом выполнении этой операции врагу не удастся найти виновников, не сможет он выяснить и обстоятельств, при которых мост был разрушен.
На другой же день после принятия командования первым партизанским отрядом я решил вывести свой сборный отряд из ненадежных кушнеревских мест, находившихся под наблюдением двуликого Кулешова, за Кажары, поближе к Зайцеву, в густые, так хорошо изученные мною за время одиночных скитаний болотистые лесные массивы.
Первым делом я проверил личный состав отряда: побеседовал с каждым человеком в отдельности, слабых и случайных отпустил, ребятишек-подростков отослал к родителям. Затем разбил отряд на отделения, назначил отделенных командиров, распределил оружие и боеприпасы и закрепил за определенными товарищами пять исправных пулеметов из двенадцати, имевшихся в наличности.
Перед тем как сняться с базы, вызвал к себе в лес из Кушнеревки интенданта первого ранга Лужина, пользовавшегося влиянием среди окруженцев.
Лужин явился на мой вызов. Однако на мое предложение присоединиться к отряду неожиданно заявил:
— Пока воздержусь, — у меня легкие не в порядке. С остальными я беседовал, они тоже заявили: подождем. Посмотрим еще, что у вас получится…
Я отпустил интенданта, зная, что окруженцы в Кушнеревке равняются по нему.
Ведь в нашем распоряжении не было ни гауптвахт, ни трибуналов и даже времени на проведение политико-воспитательной работы с подобными людьми. Потребовать, заставить, приказать я считал преждевременным. Нужно было освоить то, что есть, сплотить вокруг себя ядро, на которое можно было бы опереться, нужна была встреча с врагом. Только тогда я мог определить качество принятых мной людей.
С наступлением темноты мы двинулись в поход, погрузив на четыре подводы все свое несложное интендантское хозяйство.
В дороге недостаток дисциплины сказывался еще сильнее: люди растягивались, отставали в темноте, громко разговаривали, кое-кто без разрешения заскакивал в деревню. Но даже здесь, в пути, отряд быстро возрастал в численном составе. Навстречу нам выходили окруженцы из лесов, приписные из деревень, местные граждане, сельские коммунисты. В первые же сутки похода произошла одна встреча, лишь по счастливой случайности не закончившаяся кровопролитием.
Был тихий пасмурный вечер; сумерки сгущались быстро. Я с тремя бойцами шел впереди. Метров за триста позади остановились подводы, сопровождаемые остальными людьми отряда, возглавляемого Кеймахом.
На дороге, впереди нас, послышался разговор группы людей, двигающихся нам навстречу. Я с двумя бойцами залег в кювет у дороги, третьего послал к подводам с приказанием привести ко мне отделение бойцов с пулеметом. Но до подвод, в два конца, было около шестисот метров, а до группы двигающихся к нам людей — не более ста пятидесяти.
— Стой! Руки вверх! — подал я команду, поднявшись во весь рост в кювете и наставив пистолет на вплотную подошедших к нам людей. На эту команду можно было ответить только огнем, независимо от того — следовали это немцы или партизаны. Но окрик оказался настолько неожиданным, что люди бросились врассыпную.
Как оказалось, человек двадцать командиров и бойцов двигались на переход линии фронта. Какова же была моя радость, когда я встретил в этой группе своего начальника штаба — капитана Архипова! Это с ним следовавшие отважные бойцы отряда полегли в Амосовке. Предатель, завлекший группу Архипова в засаду, впоследствии поплатился головой, но чего стоила голова этой паршивой собаки, когда в результате его предательства погибли такие орлы, как Добрынин, Говорков, Селиверстов и Волков?!
Ночью мы проходили Кажары, и я заскочил к своему другу Зайцеву. Он был в радостном волнении. Его мечта сбылась: я пришел к нему во главе отряда, мы вместе будем бороться с гитлеровцами!
У Зайцева мы запаслись продовольствием. Припрятанный им от немцев колхозный хлеб, который он хотел уничтожить, теперь весьма пригодился. Для моего, пока еще небольшого, отряда его хватило бы на год.
На следующий день мы обосновались в лесу за Кажарами во временном лагере, в шалашах.
Наступила зима. Нам нужно было подумать не только о хорошей, теплой базе в лесу, но и о надежной деревне, через которую можно поддерживать связь с нашими людьми, куда можно было бы прийти небольшим отрядом — помыться, почиститься, пристроить раненого, запастись продовольствием. С выбором такой деревни на зиму следовало торопиться. Поэтому в первый же вечер пребывания на новой базе я приказал снарядить тележку с пулеметом и, захватив четырех бойцов, в сопровождении еще двух конников выехал на разведку.
Минуя Кажары, мы поскакали в Сорочино. В деревню въезжали впотьмах, но, несмотря на поздний час, на улицах ее было какое-то странное оживление. Во дворах протяжно и жалобно блеяли овцы, а свиньи визжали так, как визжат они только под ножом. Дым валил столбом из труб, в окнах мигали огоньки, в воздухе тянуло запахом паленой шерсти, жареного мяса и еще чего-то такого, что напоминало острый запах квашеного теста.
— Самогон гонят, сволочи, — потянув носом, сказал один из моих бойцов не то с завистью, не то со злостью.
Внезапно лошадь наша с разбегу стала: у самых копыт посреди улицы лежал человек. Тот же боен спрыгнул с тележки и нагнулся над лежащим.
— Пьяный, — пренебрежительно бросил он.
Где-то на другом конце деревни ныла гармошка и пьяные голоса нестройно тянули «Перепелку». Жалостный мотив плыл в теплом воздухе:
Мне стало грустно до слез.
И вдруг с пьяными выкриками, гиканьем, свистом и песнями мимо нас промчалась свадьба. И точно смело этим мою тоску, и поднялась в душе едкая, горькая злость: родина в опасности, немцы у ворот Москвы, а тут свадьба, пьянство, разгул!
— К председателю колхоза! — скомандовал я, еле разжимая губы.
Теплый и светлый дом председателя, встретивший нас сытными запахами жареного и пареного, показался нам оскорбительным благополучием после темной сырости лесных шалашей. С посеревшими хмурыми лицами остановились мои ребята у порога. Я шагнул в горницу. Председатель встретил нас неприветливо:
— Кто такие? Что надо?
Я объяснил ему, что я командир особого партизанского отряда и приехал к нему по делу. От Садовского мне было достаточно хорошо известно положение в Сорочине.
— У вас в деревне шесть человек приписных окруженцев, — сказал я. — Немедленно соберите их, я беру их с собой. Кроме того, потрудитесь запрячь и предоставить в мое распоряжение двух исправных коней с тележками и полной сбруей.
— Да ведь первое дело — кони у нас в поле, — заявил председатель. — Разве ж их в такую темень найдешь? И людей сейчас опять же не собрать. Видите, свадьба у нас, гуляет народ.
— Нашли время гулять! Судьба родины теперь решается… Вы это понимаете?
— Да ведь наша судьба решенная, товарищ командир! — Председатель криво, невесело ухмыльнулся. — Чья, может, и решается, а нас уже порешили. Ну, и мы тоже решаем скотинку всю колхозную: все едино фашист жизнь нашу искоренит! — И он приблизил ко мне лицо и дыхнул на меня густым самогонным перегаром.
— Ну, это вы бросьте! — сказал я, отстраняя его рукой и садясь. — Вы ведь люди, а не бараны, чтобы ножа ожидать. Бороться надо, врага бить — и никто вас не искоренит. Вот на первый случай нам помогите.
— А кому это — вам? — закуражился председатель. — Я откуда знаю, кто вы такие есть? Сейчас всякого народу довольно по лесам бродит. Может, вы и не партизаны вовсе, а бандиты! Одному помогай, другому помогай, — гляди, до петли недалеко придется.