Страница 134 из 145
Пока мы запрашивали у Москвы некоторые данные, девушка отсыпалась, а потом бродила по лагерю, знакомилась с людьми и удивлялась все больше и больше. Через несколько дней, когда дольше оставаться в нашем, день ото дня уменьшавшемся партизанском районе стало ей незачем, да и небезопасно, мы проводили гостью в обратный путь. Очень не хотелось девушке уходить, и я от души пожалел ее, когда она покидала теплую землянку и жизнь среди друзей по оружию, для того, чтобы сквозь стужу и темень итти навстречу смертельной опасности. Но девушка была бойцом и шла, не щадя жизни, к победе. Хотелось верить, что она доживет до радостного дня освобождения своей родины.
На связь к нам приходил член подпольной варшавской тройки, ответственные товарищи из Познани и других городов. Все они приносили важные сведения о противнике: карты, схемы обороны городов, аэродромов, коммуникаций.
С Москвой были связаны все чаяния и надежды не только польского народа, продолжавшего тяжелую борьбу с оккупантами, но и всех прогрессивных людей мира.
Москва, в которой работает Центральный Комитет коммунистической партии, Москва, из которой руководил победным шествием советских армий великий Сталин, Москва была гарантией грядущей победу для всех свободолюбивых народов, символом освобождения от страшного фашистского варварства.
18. К линии фронта
После того как провалились попытки гитлеровцев обезглавить наше соединение, следовало ждать серьезных карательных мероприятий, а я, как на грех, слег с острым приступом аппендицита. Я было пытался ослушаться доктора и встать, но он пригрозил мне операцией «на горячем столе», то есть при высокой температуре. Это и при нормальных клинических условиях очень часто кончается большими неприятностями, а здесь вывело бы меня из строя минимум на месяц. Я предпочел подчиниться врачу и полежать. Москву известили по радио о необходимости вывезти меня на операцию, и я лежал, но заботы, бессонница раздражали и не давали мне поправиться. Моя болезнь усугублялась печальной вестью. Мне передали о тяжелом заболевании Павла Дубова. У него будто бы нашли отравление какими-то продуктами, и его срочно увезли в больницу. А в это время гитлеровцы уже постепенно эвакуировали Брест, и Дубова вывезли дальше в западном направлении, и что с ним стало, я тогда не мог установить. Лишь несколько месяцев спустя мне передали, что он где-то умер. Мы предприняли меры к замене Дубова Рыжиком, но прежде надо было выяснить досконально причину заболевания Павла, чтобы не поставить под удар Ивана. Я крепко загрустил.
Ребята старались развлечь меня, чем умели, и добыли томик Мопассана. Я перечитал «Иветту», и чем-то бесконечно далеким и странным показались мне страдания и страсти мопассановских героев, хотя мастерское повествование захватывало. Ну, какой уж тут Мопассан с проблемой (для любящих!) жениться или не жениться, когда получаешь, лежа в постели, такое, например, сообщение, какое я получил 29 января от командира одной из наших периферийных точек: «На нашу базу наступает до двух батальонов власовцев, батальон мадьяр и сто двадцать гитлеровцев. На вооружении у них четыре пушки и двадцать станковых пулеметов. Несу потери…»
Началось! Надо было встать и организовывать оборону, а на случай необходимости — и пути отхода в глубь болот на другие базы.
Красная Армия продвигалась вперед, и в наш район прибывали все новые и новые части гитлеровцев. Это сковывало наши действия. И для того, чтобы содействовать успешному развертыванию стратегического наступления Красной Армии, надо было отходить не на восток, а на запад. Такое же указание имелось и в директивах центра.
Через «языков», которых мы регулярно брали и допрашивали, мы узнали, что фашистское командование предполагало организовать оборонительный рубеж на линии сухого вала, пересекающего Пинские болота с севера на юг, от Барановичей до Лунинца. В этом случае нам необходимо было отвести штаб и все свои подразделения на западную сторону железнодорожной линии Брест — Барановичи, иначе мы, чего доброго, вместо того, чтобы громить фашистские тылы, могли оказаться «в плену» у Красной Армии. Однако уходить на запад, не дождавшись обещанного груза с самолетов, было нельзя, и мы выслали минеров, чтобы восстановить минные поля вокруг деревень Власовцы и Ходаки, где находились наши передовые посты.
После «урегулирования» наших отношений с венгерской дивизией в ноябре гестапо выпустило на сцену Фойерберга. Убедившись в том, что этот матерый провокатор также сломал себе шею или, во всяком случае, не выполнил поставленных перед ним задач, гитлеровцы в конце марта 1944 года организовали против партизанских отрядов, сосредоточенных в треугольнике Барановичи — Лунинец — Кобрин, крупную карательную экспедицию.
Две дивизии — одна мадьярская и одна немецкая, поддержанные авиацией и танками, начали наступление на партизанскую зону с трех сторон. В карательной экспедиции приняли активное участие власовцы, расположенные в Телехановском районе Пинской области. Связные от местных партизанских отрядов со всех сторон приносили вести о том, что каратели с пушками и танкетками вступают в наш район.
В партизанскую зону одна за другой прибывали разведгруппы Красной Армии. А в районе западнее Сарны партизаны в это время уже соединялись с Красной Армией и начали получать от нее боеприпасы.
Гитлеровцы понимали, какую огромную опасность для них таили действия партизанских отрядов в непосредственном контакте с наступающими частями Красной Армии, и потому торопились мощным комбинированным ударом разгромить партизанские соединения, оказавшиеся теперь в непосредственной близости от линии фронта.
Москва радировала о подготовке к высылке самолета с грузом и командиром, который должен был заменить меня на время болезни. Мне приказано было готовиться к переходу линии фронта. Мы жгли посадочные сигналы, самолета не было, а каратели теснили нас все настойчивее. Наконец самолет прибыл 1 апреля, люди и груз были собраны, но мне было не до передачи дел — надо было укреплять оборону. Фашисты теснили наши подразделения. Мы рвали их на минных полях, наши петеэрщики подбивали фашистские танкетки, но силы и техника карателей настолько превосходили наши, что мы вынуждены были пядь за пядью отходить в глубину болот. Однако боевая работа наших групп не прекращалась. Наоборот, наши люди все глубже и смелее проникали во все поры разваливавшегося под ударами Красной Армии гитлеровского «нового порядка», Наши радисты, прочно обосновавшись в Бресте, связались там с некой Клюевой, работавшей у гитлеровцев на брестском почтамте, и другими товарищами — теперь оттуда шли нам радиограммы о лихорадочной подброске гитлеровцами подкреплений к линии фронта и о бесконечных вереницах поездов с битыми фашистами, идущих с фронта.
Спеша разделаться с нами, каратели вплотную подошли к центральному отряду Сикорского, и он со своим штабом вынужден был отойти в район наших вспомогательных точек. Михаил Тарасович Данилкович, занимавший одну из наших вспомогательных баз со своей семьей, доложил мне, что Сергей Иванович прибыл к нему вместе со своим штабом ночью, в самую апрельскую распутицу. Надо было разместить людей, кормить, дать им возможность обсушиться и отдохнуть, а затем отбивать карателей, которые уже осадили наш пост номер один.
Я отдал приказ стянуть в болото ближайшие боевые группы.
Гитлеровцы на этот раз вели себя необычно. Они шли цепью прямо в лес, а потому наши минные поля, заложенные на дорогах, не могли дать должного эффекта. Но взрыв мин под ногами даже отдельных солдат охлаждал пыл фашистских карателей. Трое суток части противника продвигались к нашим передовым пунктам, расположенным на краю болота. 5 апреля им удалось занять пост номер один. До центральной базы оставалось три с половиной километра Дальше можно было следовать к нам по кладкам или по канаве на лодках. Сунувшись на кладки, каратели подорвались на минах. Такая же участь постигла и тех, которые вышли на тропу к канаве.