Дни

Тем временем отец говорит комплимент дочери по поводу ее прически. Та показывает ему, как легко самой сделать себе прическу с помощью шиньона с петельным устройством, которое как раз случайно оказалось у нее при себе за завтраком и которое можно приобрести исключительно в отделе «Салон мод» в «Днях». Отец восхищается простым и в то же время хитрым приспособлением, поглаживает лысеющую макушку и замечает, что он бы тоже соорудил нечто подобное из своих волос, будь их у него побольше. Дочери шутка кажется невероятно остроумной, она заливается звонким смехом и шлепает папашу по руке, будто восклицая: «Ну ты даешь!»

Линда решает, что неплохо бы купить такое приспособление с петлями. Уж в «Салон мод» она зайдет непременно – надо ведь ознакомиться с последними парикмахерскими новинками.

Мать с сынишкой, вернувшись к столу с кувшином восхитительного свежевыжатого сока, глядят на папу с дочкой в веселом замешательстве, отчего те, словно двое застигнутых врасплох заговорщиков, разражаются хохотом.

Затем через дверь, помещенную на сцене справа, входит пожилая соседка. В руке у нее – баночка с пилюлями, о которых она просто обязана рассказать всему семейству. Она напоминает, какие ужасные боли в спине ее мучили, – согнувшись в три погибели, хлопает себя по пояснице и корчит гримасу. Так все болело, словно ей в хребет кто-то спицы вгонял. Мать семейства сочувственно качает головой, зная, как страдала бедняжка. Но внезапно лицо пожилой соседки лучится радостью. Она постукивает по крышке баночки с лекарством и сообщает, что попила эти таблетки всего пять дней и ее состояние заметно улучшилось. Мать будто не в силах поверить: «Всего пять дней – и заметно улучшилось?» Пожилая соседка энергично кивает и распрямляет спину. «Видите? Боль совсем прошла».

Вся семья, а вместе с ней и «витринные мухи», уставились на склянку с пилюлями так, словно в ней – святая вода из Лурда. Пожилая соседка приподнимает баночку, демонстрируя ярлычок с логотипом «Дней» – чтобы ни у кого из зрителей не оставалось никаких сомнений в том, где именно можно приобрести чудодейственное обезболивающее снадобье.

Наконец Линда заставляет себя оторваться от этого зрелища, но ее внимание тут же привлекают другие витрины, где разворачиваются иные, по-своему увлекательные сцены. Семьи, парочки, друзья, вместе снимающие квартиру, отпускники на тропическом курорте, женщины в салоне красоты, служащие на рабочем месте, любители спорта в гимнастическом зале, школьники в классе, охотники за солнцем, облаченные в купальные костюмы и загорающие на узкой песчаной полоске под дуговой лампой (все они, разумеется, лицедеи), театрально восхваляют всевозможные товары, окружающие их в сказочных количествах.

До восьмилетнего возраста Линда всерьез думала, что эти люди живут в витринах. Хотя мать и уверяла ее, мол, это просто актеры и актрисы, Линда все равно упрямо верила, что эти люди с витрин, уходя с подмостков, и по другую, невидимую, сторону сцены продолжают быть точно такими же; это стойкое убеждение сохранялось еще долгое время после того, как выплыла наружу вся правда о Санта-Клаусе и Зубной Фее.[3]

Вспоминая сейчас свои детские заблуждения, Линда чувствует умиление и нежность к наивному созданию, каким она была в те годы, и одновременно поражается, как – учитывая полученное ею воспитание – ей удалось сохранять такие иллюзии до восьми лет. Впрочем, «Дни» всегда были для Линды волшебно-притягательным местом. Каждый год в начале декабря они с матерью отправлялись туда, как в паломничество, чтобы полюбоваться на рождественские витрины. В холодных декабрьских сумерках, закутанная так, что невозможно шевельнуться, Линда крепко вцеплялась в руку матери, и они переходили от витрины к витрине. Обойти все здание было немыслимо (маленькому ребенку трудно прошагать десять километров за один раз), но с каждым годом, по мере того, как Линда подрастала и становилась выносливее, они проделывали немного большее расстояние, чем в предыдущий раз. Так они бродили, держась за руки, останавливаясь у всех витрин, которые привлекали их внимание, и глазели на искусственные зимние пейзажи с голыми деревьями и хлопьями фальшивого снега или на уютные интерьеры, освещенные пламенем очага, где живые манекены украшали камин, или заворачивали подарки, или распевали рождественские гимны, – сцены, источавшие домашнее тепло и гармонию, в полную противоположность угрюмым рождественским дням у Линды дома, где ее отец в течение всего праздника скандалил и ворчал, как Эбинизер Скрудж,[4] и пилил мать Линды, стоило ей лишь заикнуться о том, чтобы пригласить на рождественский обед родственников или купить велосипед, который Линде обещали из года в год, и обзывал ее сентиментальной старой коровой или стервой-вымогательницей.

Эти походы к витринам «Дней» остались в числе очень немногих приятных воспоминаний, сохранившихся у Линды о детских годах. Мать – конечно же, потому, что вырывалась из-под отупляющего ига мужа-брюзги, – разговаривала и смеялась так радостно, таким беззаботным голосом, какого Линда не слышала у нее нив какое другое время года. В автобусе, возвращаясь домой в чернильно-синей темноте, они с матерью судачили о том, какая витрина была лучше всех, сравнивали нынешние с прошлогодними, гадали, что же показывали в витринах, до которых они так и не дошли, и строили предположения о том, чего новенького можно ждать на следующий год. Только в такие дни Линда и отваживалась повторять свое упрямое заявление, что когда-нибудь и она будет делать покупки в «Днях», а мать в ответ лишь тихо улыбалась – нежной и, как сейчас кажется, грустной улыбкой.

– Гордон, – обращается Линда к мужу, и тот вздрагивает и моргает от неожиданности – с такой нежностью было произнесено его имя. – Может, пора уже, пойдем?

Линда берет его под руку и легонько подталкивает к лестнице. Ей жаль, что ее мать не дожила до этого дня, – мать, которая никогда ни в кого не верила, потому что ей никогда не позволялось верить даже в себя. Ей жаль, что мать так и не поняла, что вера в собственные силы делает невозможное возможным.

Они поднимаются по лестнице и проходят через внешние двери. Оказавшись в вестибюле, Линда раскрывает рот от изумления. Фотоснимки так и не подготовили ее к действительности. Море посетителей. Лифты, извергающие вновь прибывших. Высоченный потолок. Мраморный пол цвета морской волны. Канделябр. Мозаика из самоцветных камней – такая изумительная, что мимо нее не пройдешь. Триветты останавливаются у края мозаичного круга, и Линда с благоговением рассматривает полукружья из опала и оникса.

– Жаль, я не захватил с собой молоток и резец, – говорит Гордон.

– Прекрати, что за вульгарность! – одергивает Линда мужа. Вот как раз от подобных замечаний покупателю «Дней» лучше воздержаться.

К ним приближается женщина в юбке и жакете из одинаковой светло-зеленой ткани. Вокруг шеи у нее повязан шелковый платок с узором из крошечных логотипчиков «Дней», скрепленный у шеи эмалевой брошью в виде логотипа «Дней». Волосы у нее выкрашены хной, отмечает Линда. Брови-то черные, да и не бывает в природе таких рыжих волос. Тем не менее окраска сделана грамотно, а зачесанные назад волосы подчеркивают округлость лица, придавая этой женщине уверенный и волевой вид. Значок-удостоверение, прикрепленный к ее нагрудному карману, сообщает, что ее зовут Кимберли-Энн. Под именем виден ее служебный штрих-код.

– Красиво, правда? – спрашивает Кимберли-Энн, указывая на драгоценную мозаику. Будь ее улыбка еще чуточку ярче – пришлось бы надевать солнцезащитные очки, чтобы не ослепнуть.

Линда кивает.

– Вы здесь впервые?

– Да, – отвечает Линда. Она слишком заворожена мозаикой на полу, чтобы почувствовать досаду от того, что ее с Гордоном неопытность бросается в глаза каждому.

– Тогда, если позволите, я вам немного расскажу, как ориентироваться в нашем магазине. Прежде всего вам понадобится вот это. – Кимберли-Энн вынимает и протягивает им буклетик из стопки, которую держит. – Тут есть планы всех шести этажей, все отделы, указано, где расположены уборные, лифты, эскалаторы и рестораны. Обычно мы советуем новичкам заранее выработать определенный маршрут, чтобы посетить все интересующие их отделы с наименьшим риском заблудиться, но вы похожи на благоразумных людей, – наверное, сами во всем разберетесь.

3

В английском детском фольклоре – фея, дающая ребенку настоящие зубы взамен выпавших молочных.

4

Эбинизер Скрудж – персонаж «Рождественской песни в прозе» Чарльза Диккенса. Один из самых больших скупердяев в истории мировой литературы.