Суперсвет(ЛП)

Осознав, кто он и кем стал, он — это новое существо, этот король БМП — не стал называть себя ни Таддеусом, ни Беном. Он назвал себя ТиБи. Туберкулезный Кайе. Гаденькая шутка.

Затем последовали годы поисков. Годы дисфункции. Новая жизнь — жалкое существование — в помойке под названием Карбункл, в поясе астероидов, на задворках Мета. Дыра, куда притаскивались умирать или мутировать.

И там, в этой помойке вселенной, в момент полного отчаяния, он ощутил первое — со дня своего «рождения» — тепло заботы и любви. Друг сложился из пушистого комка сбежавшей программы, чудно мутировавшего гриста и темных грез об Алетии.

Ее звали Джилл. Она была — надо же! — хорьком. То есть была раньше. Пока не трансформировала себя — исключительно силой воли — в девушку.

Маленькая дикарка Джилл. Она единственная смогла убедить его оставить Мет, растолковав после затянувшегося на пару дней сна и затащив с помощью своих товарищей на пиратский корабль, который шел к Тритону. Что сделала с ним Джилл? Предала или спасла? Он так еще и не решил. Но знал точно: душа Джилл так же чиста, как его — грязна. Ее винить не в чем.

— Завтрак!

В крохотную кухоньку вошел Боб, скрипач. Весь последний год старый музыкант был его соседом по комнате. Хотя ТиБи никого не приглашал. Пути Боба были загадочны и непостижимы и лишь две константы не менялись никогда: он был прекрасным музыкантом и питал давнее и по большей части неразделенное чувство к контрабандистке и капитану звездолета Мейкпис Сенчури. Может, поэтому ТиБи и не стал прогонять старика. Так они и жили, два страдальца из-за потерянной любви. Правда, у Боба это тянулось уже десятки лет.

Конечно, если Боб был тем, за кого себя выдавал, его любовь к Сенчури развилась сравнительно недавно. Если Боб и впрямь был исчезнувшим композитором Деспачио, то ему стукнуло… примерно триста лет.

— Закончил поэму? — поинтересовался Боб. — И вот… ровным счетом четыре яйца. — Он поставил тарелку на столик возле просевшего диванчика, на котором спал ТиБи. Потом убрал руку за спину и — как по волшебству — предъявил чашку горячего, ароматного кофе. — А это Джо, как его называли тысячу лет назад.

— Как ты это сделал? — удивился ТиБи. — У тебя что, полка сзади?

— При такой гравитации удержать чашку на заднице дело нетрудное. Попрактикуйся и сам научишься. Я бы мог научить тебя трюкам.

— Вот уж не надо. А за жратву спасибо.

— Хочу почитать поэму.

ТиБи отпил глоточек. Проглотил.

— Я еще не закончил.

— О чем она?

— О том мальчике, за которым я ухаживал на прошлой неделе в госпитале. — ТиБи покрутил головой. — А вилка здесь есть?

— На Тритоне?

— Я привык есть яичницу вилкой.

— Тебе не угодишь. — Боб потянулся к карману. — Держи. Я про нее совсем забыл.

ТиБи принялся за яичницу.

— Ты имеешь в виду того парнишку, с грист-инфекцией? Того, что все время говорит загадками?

— Это не загадки. Это чушь.

— Невелика разница. — Боб опустился в кресло по другую сторону от столика.

— Особенно у тебя, — съязвил ТиБи. — Ты что, есть не собираешься?

— Я вчера вечером поел. И завтра поем. А сегодня буду пить. — Боб вытащил фляжку из одного кармана — их у него было много, — складной стаканчик из другого и торопливо налил.

— Что за дрянь?

— Виски. Первосортное. Подарок доброго капитана Квенча. А он в этом толк знает. — Боб опрокинул стаканчик и тихонько свистнул. — Ух. Хочешь?

— Пока нет. Чем собираешься заняться сегодня?

— Не принимать душ. А ты?

— У меня смена в госпитале. Мы с Делией пытаемся как-нибудь помочь парнишке.

— С гристом ты работать умеешь. У тебя рука легкая.

— Да. Вот только чудеса не по моей части. У мальчика вся личность стерта. Мы стараемся восстановить ее по памяти памяти. Доктор Делия называет это интерполяцией личности. Примерно то же самое, что вырастить дерево из пенька. ДНК будет, может быть, та же самая, но дерево получится совсем другое.

— Лучше, чем ничего. Если мне в черепушку влезет порченый грист, сделаешь со мной то же самое. Может, из меня вырастет каштан или гикори.

— Гикори. Корявый и узловатый.

— Сгодится на топорище.

— Пожалуй. — ТиБи доел яичницу и глотком допил кофе. — Мне пора. — Он начал подниматься.

— Эй! — крикнул Боб. ТиБи от удивления сел на диван.

— Черт. Что?

Боб улыбнулся беззубой улыбкой.

— Выпьешь еще кофе?

— Ну… ладно.

Тиби посмотрел на Боба. Что он за человек такой? Чудак или придурок? Пожалуй, и то, и другое.

— Надеюсь, ты не ждешь, что я его тебе принесу? — сказал наконец Боб.

— Э… нет.

— Угадал. И мне чашечку захвати. Хочу рассказать тебе сегодня кое-что.

Кофе был еще горячий. ТиБи налил две чашки, вернулся в комнату и сел. Боб снова достал фляжку и плеснул виски себе в кофе. Потом для верности глотнул из горлышка и убрал фляжку в карман.

— Так что ты хотел мне рассказать? — спросил ТиБи.

— А? — Музыкант вскинул голову. — А, да. — Он отпил из чашки. — Молодым совсем не любил кофе. Конечно, настоящего даже не пробовал. Только виртуальный. У них тогда, наверно, и алгоритма не было.

— По-моему, вкус такой же. — ТиБи знал, подстегивать Боба — дело бесполезное. Когда захочет, тогда и заговорит.

Скрипач поставил чашку на столик.

— То, что случилось со мной, имеет отношение к тебе, потому что я видел, как нависает над тобой та же тень.

ТиБи ничего не сказал. Отхлебнул кофе.

Боб закрыл рот и поджал губы, как будто никак не мог заставить себя говорить. ТиБи ждал. Очевидно, у Боба была что-то важное.

— Ты пытаешься помогать другим людям, а это не срабатывает. Ты никого не спасешь. Все зависит от них.

— Знаю, Боб.

— Думаешь, что знаешь, но на самом деле не знаешь. Ты застрял, ТиБи. Затрял в безумной логике мира. Тебе не кажется, что поэтому я иногда как будто несу чушь? Но это только потому, что твои уши настроены неправильно.

— Я уже рассматривал такую возможность.

— В те времена, когда я был самым знаменитым композитором в солнечной системе, у меня был студент. Ты, возможно, о нем слышал. Он потом прославился. В общем, я к нему относился как к сыну. — Боб отпил кофе и уселся поудобнее. — Да он и был мне сыном. — Он посмотрел в чашку. Возле глаз у старика пролегли морщинки, отчего лицо сделалось таким грустным, каким ТиБи еще никогда его не видел. Зрачки стали цвета черного кофе. Только теперь ТиБи понял, что его сосед адаптирован к космосу. — Из моего сына толку не получилось, — продолжил Боб, — и я винил себя. Знал, что это глупо, что парня воспитывал какой-то психопат. И все равно ничего не мог с собой поделать. Винил себя. Не мог избавиться от чувства, что это я его подвел. Единственное, что я мог предложить ему, это музыка.

— Не самый плохой подарок.

— Но и недостаточно хороший! — закричал Боб. Он выпрямился и заговорил уже тише. — Недостаточно хороший в дальнесрочном плане. Парню недоставало любви. Я был тогда чертовой компьютерной программой. Двадцать семь копий. Меня называли Аутентичной Музыкальной Естественной Системой. — Боб хмыкнул. — Я дал ему это имя. Выбрал себе новое, так что старое было ни к чему. Он хотел новое, я отдал ему свое.

— А… М… Е… С… — ТиБи поднял голову. — Шутишь, Боб.

— Тогда его звали Клод Шленкер. Он это имя терпеть не мог. Из-за отца-психопата.

— Амес был твоим студентом?

— Я научил его всему, что он знает. О музыке. — Боб печально покачал головой. — Чувствовал, ничего хорошего из этого не получится. Не думал, конечно, что будет настолько плохо, но чувствовал. Я хотел что-то сделать. Но как? Я был одним из первых вободных куонвертеров и понятия не имел, каково это, когда из тебя день за днем вышибают дерьмо. Когда твоя мать делает вид, что ничего не замечает, а потом и вовсе сбегает и оставляет тебя с твоим мучителем. И тогда я решил попробовать и сделаться обычным человеком. Вырастил себе тело. Вот это самое. Тогда таких было совсем мало, свободных конвертеров, которые заполучали себе физическое тело.