Всадники «Фортуны»

— И я так подумала, — Айрин вдруг поняла, что ей и впрямь не хочется договаривать до конца (Что это? Сантименты? И с каких пор?). — У меня опять шевельнулась мысль о подкупе. Ведь в первый день охранники говорили, что не видели никого. И только потом уже признались: мол, не хотели портить отношения с Лорингом — вдруг решит, что они его подставляют? Он часто навещал свою машину накануне старта, вот они и не придали значения этому его приходу. Но окончательный ответ на вопрос дала кассета видеонаблюдения. Вот она.

Айрин вынула из сумки и показала собравшимся темную плоскую коробку. Затем, мельком следя за общим смятением, достала и раскрыла ноутбук:

— Чтобы не таскать сюда видеомагнитофон, я перевела запись на DVD-диск. Прошу вашего внимания!

Экран ноутбука засветился, на нем показалось изображение с мерцающими в углу цифрами: число месяца и время суток видеонаблюдения. Цифры светились на фоне темного помещения с кафельными колоннами и длинным дюралевым барьером. Когда справа появилось число «19» с двумя нолями и затем крайний ноль сменился единицей, на краю картинки вдруг мелькнула человеческая фигура. Пропала, потом опять вошла в кадр. На человеке был оранжевый комбинезон «Лароссы».

Айрин Тауэрс нажала кнопку — изображение замерло. Комиссар пошевелила мышь, несколько раз щелкнула ею, и во весь экран возникла верхняя часть фигуры — только голова и грудь. Голова была повернута так, что виднелись лишь часть лба, полуприкрытого козырьком фирменной бейсболки, кончик носа, щека и очертания упрямого крупного подбородка.

— Человек, вошедший тем вечером в боксы «Лароссы», не попал в объектив лицом — ни прямо, ни даже в профиль. Но узнать его возможно и при таком ракурсе. Кто это, по-вашему, джентльмены?

Голос Айрин звучал устало, однако никто этого даже не заметил. Шум смолк, люди растерянно переглядывались.

— Дени! — Грэм Гастингс вместе с креслом развернулся к Лорингу, в то время как Эдуар Мортеле сидел, опустив голову и все больше наливаясь багровой краской. — Дени, ты спятил?! Если тебя для чего-то туда носило, почему ты об этом не сказал? Знаешь, что теперь наболтают и напишут?

Айрин Тауэрс, не отрываясь, смотрела на гонщика. Его лицо сделалось белым, как бумага. Глаза расширились, словно на экране ноутбука он увидел призрак. Рот приоткрылся — казалось, ему трудно дышать.

— Мистер Лоринг! — в тишине слова комиссара прозвучали неестественно громко. — Вы подтверждаете, что на этой записи — именно вы?

Он молчал. Бледность начала сменяться странным румянцем: под глазами и по краям чуть оттопыренных ушей вспыхнули пунцовые пятна.

— Вы умело прошли так, что камера, вращаясь, все время захватывала пространство впереди вас, — сказала комиссар. — Но в какой-то момент она вас все же поймала. Не ожидали? Учтите: факт вашего присутствия в боксах вовсе не доказывает, что вы повинны в трагедии. Но объяснить следствию, что вы там делали, все равно придется. Конечно, вы можете молчать — я ни в чем вас не обвиняю. Можете сказать, что на пленке — просто похожий на вас человек: лица ведь почти не видно. Но чужак не шел бы так уверенно по полутемному помещению, твердо зная, куда ему нужно идти. К тому же, как я понимаю, фирменные комбинезоны «Лароссы» в магазинах не продаются, а сшить абсолютно такой же на заказ, не имея образца, едва ли возможно. Эксперты увеличат изображение, исследуют его по отдельным фрагментам и установят точно: вы ли это попали в кадр. Так что, если вам нечего сказать…

— Довольно!

Даниэль Лоринг рывком поднялся с кресла. Шагнул к столу, вонзив в Айрин Тауэрс полуслепой, ненавидящий взор:

— Не надо никаких экспертиз, комиссар! Да, это я приходил в боксы «Лароссы» в семь вечера, в субботу.

— И больше ни слова! — угрожающе крикнул со своего места Мортеле.

— Не надо орать на меня, Эди! — пилот лишь мельком глянул на директора. — Я сам решу, сколько слов говорить! Да: это я просверлил в топливном баке отверстие и замазал его жвачкой. Я стал невольной причиной гибели Джанни Висконти, хотя понятия не имел, что возникнет эта хренова смесь и что она взорвется! Я никого убивать не хотел!

— Но… Но… — Гастингс едва мог вытолкнуть из пересохшего горла связные слова. — Но зачем?

— Да затем, что я не мог опять проиграть! — бросил Лоринг. — А я проиграл бы. С седьмого стартового места, да еще по сложной трассе, мне было не добраться даже до подиума, учитывая, что в этом сезоне и машина, и сам я — не в лучшей форме. Ну а сход с трассы из-за утечки топлива — это уже была бы не моя вина, за это меня никто б не осудил, газеты не писали бы снова, что Лоринг — больше не тот, что Рыжий Король кончился, и всю прочую хреновую мерзость! Мне было выгоднее не стать семикратным чемпионом из-за плохо подготовленной к нескольким заездам машины, а не оттого, что я сам теперь хуже езжу!

Он замолчал, медленно сжимая и разжимая кулаки, все выше вскидывая свой заносчивый подбородок. Губы его почти не дрожали.

— Мерзавец!

В этом восклицании Грэма Гастингса звучали не гнев и даже не возмущение, а лишь какая-то беспомощная растерянность. Кажется, он плохо понимал, что происходит.

Несколько вспышек фотоаппаратов сверкнули из последнего ряда, и затем «страховые агенты», уже не стесняясь, ринулись вперед, поспешно извлекая диктофоны. Рыжий Король отступил под их натиском, приподняв руку, точно защищаясь.

Айрин Тауэрс встала, обошла вокруг стола. Только на одно мгновение ее глаза вновь встретились с глазами гонщика. Теперь он смотрел уже не с ненавистью: его взгляд был почти испуган.

— А ну-ка — долой аппараты и диктофоны, джентльмены! — комиссар заступила между Даниэлем и журналистами. — Вас сюда никто не звал, и я еще буду разбираться, откуда вы взяли фальшивые удостоверения. Прессу мы информировать пока не собираемся. Вам на это, бесспорно, плевать, но и мне плевать на какую бы то ни было этику! Если за двадцать секунд вы не испаритесь отсюда, то через минуту прибудет наряд полиции, и я арестую вас за незаконное проникновение на подохранную территорию, где происходит закрытое совещание гоночных команд! Ну как? Считать до двадцати?

Самозванцы испарились почти моментально: у них не было желания связываться с комиссаром Тауэрс. К тому же они и так получили больше, чем надеялись. Сенсация обеспечена — да какая! Не каждый день и не каждый год звезда мировой величины выступает с таким вот оглушительным саморазоблачением!

— Ты не мог так поступить, Дени, ты не мог! — очнувшись, Грэм Гастингс подступил вплотную к Лорингу и сверху вниз (ибо был на полголовы выше) вперился в его запрокинутое лицо. — Ты понимаешь, чего нагородил, мать твою?! В какой угодно роли готов тебя представить, но только не одуревшим неврастеником! Скажи, что ты этого не делал!

— Хватит, Грэм! — кажется, Даниэль взял себя в руки: его голос звучал почти ровно. — Я очень сожалею. Но мне не могло прийти в голову, что минутное малодушие обернется таким кошмаром. Лучше бы я сам подорвался!

Сбоку гонщика дергал за рукав юрист «Лароссы» и что-то деловито тарахтел. Кто-то судорожно кричал в мобильник — кажется, это был Рейли.

В кабинете директора команды началась настоящая суматоха, в которой совершенно спокойными казались лишь два человека: комиссар Скотленд-Ярда и сам Эдуар Мортеле. Впрочем, его невозмутимость была, очевидно, напускной — француза выдавала пунцовая краска, так и не схлынувшая со щек.

Дэйв Клейн, личный механик Лоринга, до сих пор молча сидевший в своем кресле, медленно встал и подошел к комиссару:

— Можно мне тоже кое-что вам сказать?

Дэйв не представился — Айрин Тауэрс уже допрашивала его два дня назад и, конечно, запомнила. Да и трудно было бы не запомнить: массивный, красиво седеющий пятидесятилетний мужчина с грубоватым, но выразительным, очень загорелым лицом.

— Слушаю, мистер Клейн.

— Четыре года назад я ушел из «Скида», комиссар. Ушел после того, как тамошний гонщик, имя называть не стану, но угадать легко: он и сейчас гоняет… Так вот, когда у него на трассе сдох двигатель и он сошел с заезда, я подбежал. Надо же было спросить, как это случилось, в какой момент. Ну, чтоб понять, чего именно не выдержала машина. А он мне ка-ак въедет кулаком в рожу! При людях — к болиду ведь уже бежала целая толпа! И камера — тут как тут: говорят, по всем каналам это показали. Ну, я его пальцем не тронул, не стал мараться. А уж как хотелось! Зато на другой же день уволился. Повезло: в «Лароссе» как раз заболел механик, меня и взяли. А знаете, к чему я это рассказываю?