Где кончается небо

Мне не хотелось ударить в грязь лицом перед Кортесом:

— Нет, не бывал пока… но я знаю, это столица Испании.

А потом добавил с напускным равнодушием:

— А куда именно? В какой район Мадрида?

— В самое сердце, Хоакин, в самое его сердце! Есть там один дом… Слышал ли ты когда-нибудь о площади Аточа?

Совпадения только в книгах бывают

Любой бы на моем месте догадался, что дом на площади Аточа, о котором идет речь в книге Дечена, — тот самый, где я сейчас сижу и читаю эту книгу. Значит, все это случилось здесь…

Я обвел глазами комнату. Мало что на свете завораживает меня так, как время, его неотвратимое движение, эти мгновения, которые бесстрастно сменяют друг друга, накладываются одно на другое, оставляя позади все — славу, счастье, удачи и промахи, успехи и провалы и даже память о любви. Вот я только собираюсь произнести слова «дом на площади Аточа», и это пока будущее, а вот я произношу их, эти слова, и не успею я выговорить последнюю «а» в слове «Аточа» — все, готово, это уже прошлое.

И тут я услышал, как кто-то пытается открыть дверь.

В незнакомом доме любой шум настораживает. И еще кажется, что источник звука где-то совсем рядом, даже если на самом деле он во дворе или за окном. Но тут все было однозначно: кто-то вставил ключ в замочную скважину и безуспешно пытался его повернуть.

Я с опаской, стараясь не шуметь, подошел к двери. В руке я сжимал шпатель. Мало того, что шпатель — оружие, прямо скажем, никудышное, у меня наверняка еще и вид был нелепый. Ключи от дома есть только у Энрике и у домовладельца, это, видно, кто-то из них, успокаивал я себя.

Я резко распахнул дверь.

Хоть я и знал, что там кто-то стоит, но все равно почему-то испугался. Глаза старика смотрели на меня в упор; он, как и я, был напуган, но старался не подать виду. Я узнал его. Именно это лицо смотрело на меня с фотографии в удостоверении личности, которое я нашел в ящике комода. Хоакин Дечен, жилец, точнее — бывший жилец, а еще точнее — бывший жилец, который спокойно, будто к себе домой, пытался проникнуть в свое бывшее жилище, а теперь, увидев меня, почему-то ведет себя так, словно я застал его на месте преступления.

— Кто вы? — спросил он растерянно.

— Я? А вы, собственно, кто?

Я старался говорить решительнее. По правде сказать, решительность такого рода мне не свойственна. Ну не люблю я ссориться с людьми, выяснять отношения, мне от этого сразу становится не по себе; я вообще стараюсь никого не задевать. И я тут же смягчил тон:

— Я декоратор, ремонтом тут занимаюсь. Вот, обои снимаю, — и показал ему шпатель.

— А-а, обои, — кивнул Дечен. (Я ведь могу его так называть, хотя бы про себя?) — Понятно…

— А вы? Кто вы такой?

Он улыбнулся, чтобы успокоить меня. Похоже, он успел взять себя в руки.

— Я… я консьерж. Служу в особняке здесь неподалеку, — соврал он. — Друг здешнего жильца.

— Вы друг Хоакина? — сказал я, чтобы увидеть, как он прореагирует.

— Ну да. Хоакина Дечена.

— А ключи его у вас откуда?

— Так он сам же мне их дал, давно еще, — он потряс передо мной связкой ключей. — Когда Хоакин уезжал, я заглядывал сюда — присматривал за квартирой. Иногда оставался телевизор посмотреть — у меня-то телевизора нет. А недавно мой сосед решил купить квартиру где-нибудь поблизости. Вот я и решил показать ему мансарду. А перед тем, думаю, дай зайду, удостоверюсь, что все здесь в порядке. Я ведь и не знал, что Хоакин ее уже продал, — глазом не моргнув, заключил он.

Интересно, зачем все-таки он пришел?

— Ну ладно, я пойду, пожалуй. Удачи вам.

Он стал спускаться по лестнице. Я стоял в дверях и смотрел ему вслед. Вот спустится на шесть ступенек — и вернется, загадал я. И попытается что-нибудь из меня вытянуть. Ясно ведь, что он не просто так пришел, ему что-то здесь нужно. Но что? Мобильник? Чего уж проще, сказал бы: так, мол, и так, я бывший жилец, съехал вчера, оставил здесь свой телефон, отдайте мне его, пожалуйста. И все дела.

Ступенька, две ступеньки… Я стоял на пороге, улыбаясь. Три ступеньки, четыре… На пятой он обернулся.

— Кстати…

— Да? — я постарался, чтобы моя улыбка выглядела простодушно.

— Хоакин тут у меня книгу брал, хотел отдать в переплетную мастерскую… Я зашел туда, а они говорят — уже доставили, мол, по адресу. Вам она случайно не попадалась? В зеленой обложке, похожа на альбом с фотографиями…

— Зеленая, говорите? Да нет вроде бы… — для пущей убедительности я потер подбородок.

Значит, он пришел за книгой. Я собирался немного его помучить, но, увидев, какое несчастное у него сделалось лицо, пожалел его.

— Постойте! Вспомнил… Было такое, звонил курьер снизу.

— Ах, вот как!.. — облегченно выдохнул он. — И что же?

— Он принес пакет, точно. Я ему сказал, чтобы он позже зашел. Оставьте мне свой телефон, — решил схитрить я, — и я вас извещу.

— Телефон… — задумчиво повторил он. — Нет… Дело в том, что я не могу ждать. Мне нужно на аэродром…

Аэродром!

Может, если бы он не произнес это слово, я бы отдал ему книгу и больше не стал вмешиваться в чужую жизнь. Но он его произнес.

— Вы до которого часа работаете? — спросил он меня.

— Часов до семи.

— А не могли бы вы взять пакет и подержать его у себя до вечера? Я за ним зайду.

— С удовольствием. Не волнуйтесь, — улыбнулся я.

И он ушел, вроде бы успокоившись.

Я закрыл за ним дверь. Значит, в семь мне придется отдать ему книгу… Сделаю ксерокопию, решил я, и прочитаю книгу не спеша, и узнаю все-таки, что случилось в этом доме седьмого ноября тридцать шестого года. Или шестого ноября, потому что рука, нацарапавшая надпись на стене, сначала попыталась написать именно эту дату.

И тут появляюсь я, причем именно шестого ноября, почти семь десятилетий спустя, и обнаруживаю эту надпись. Что это, спросил я себя, случайное совпадение? И сам себе ответил вслух:

— Совпадения только в книгах бывают.

Мы, писатели, твердо в это верим. Впрочем, как и большинство людей на свете.

Я вложил книгу в плотный бандерольный конверт с пупырышками — тот самый, в котором ее принес курьер, засунул туда же мобильник, чтобы не забыть вернуть его старику, и спустился по лестнице. Неподалеку я приметил канцелярский магазин — наверняка там есть ксерокс.

А по дороге в магазин я снова увидел Дечена.

Он зашел в бар на углу и примостился там у стойки. Это был типичный мадридский бар: пахло оливковым маслом и закусками не особенно аппетитного вида, телевизор на полке в трех метрах от пола орал на всю громкость, позвякивали монетками два видавших виды игральных автомата. Перед Деченом стояла маленькая пузатая рюмка с темной жидкостью, скорее всего дешевым коньяком. Он сидел неподвижно, погрузившись в свои мысли.

Любопытство одолело меня. Я быстренько сгонял с книгой в канцелярский магазин и оставил ее копировать, а сам, воспользовавшись тем, что у бара было два входа, с разных улиц, зашел в него через ту дверь, что была подальше от стойки и от Дечена. Я устроился за колонной; отсюда я мог его видеть, а он меня — нет.

Дечен печально смотрел на свою рюмку, и эта печаль совсем не вязалась с его недавней наигранной веселостью. Казалось, он боится вздохнуть, словно любое незначащее движение может навлечь на него несчастье. Я следил за ним пару минут, и вдруг мне показалось, что он просто мертв: вот так вот взял и умер, сидя за барной стойкой, а мы все пьем себе как ни в чем не бывало и ничего не замечаем. Я гнал от себя эту дикую мысль, но она возвращалась ко мне снова и снова, пока я окончательно не поверил, что Дечен только что скончался. Потрясенный, я встал и сделал шаг к стойке. Теперь я стоял прямо перед ним. Не заметить меня он никак не мог. Нельзя же так умело притворяться, чтобы даже глазом не моргнуть, когда кто-то маячит у тебя перед самым носом. А тут еще парень в синем рабочем комбинезоне — их сюда зашла целая компания — бросил монетку в игральный автомат и выиграл. Обернувшись к приятелям, счастливчик издал торжествующий вопль; машина с радостным грохотом выплюнула пригоршню мелочи. Дечен и бровью не повел. Я сделал еще шаг.