Страница 8 из 27
Стихотворение было настолько неожиданным, что как-то разом всех отрезвило.
— Как называется? — опомнился Валера.
— Ночью расстаюсь с другом, — Бо Юм Бэй улыбнулся, — а сегодня — утром расстаюсь.
Он ушел.
Следом ушел Рыбенко. Ирка по традиции осталась спать.
Допивая выдохшееся шампанское, Валера подумал, что понял одну очень важную вещь. Вернее, две важные вещи, которые есть в жизни: любовь к мужчине и любовь к женщине. И та и другая того стоят. Мужчина и женщина по природе своей двойственны, противоположны и парадоксальны. Каин и Авель живут в каждом из мужских яиц и в каждой из женских грудей. И стремятся они к агрессии, господству, в общем, к гражданской войне. И для тела, и для страны не выдумаешь судьбы хуже, чем противостояние этих частей. Когда ты молод, самое время выбирать или, по меньшей мере, принять роль арбитра в споре своих мятежных составляющих. Если твоя левая половина будет уважать правую, и наоборот, проблемы не возникает — конфликт назреет, когда одна начнет скрывать свои тайные помыслы от другой.
Если это помыслы совпадают — великолепно. Если нет — тебе же лучше.
Единственный способ спастись от самоистребления — наслаждаться. Наслаждаться одновременно и той, и другой своей половиной, или, другими словами, наслаждаться Сомнением, насколько это возможно. Со временем и вполне безболезненно один из братьев возьмет верх над другим, но тогда, старик, заговорил он сам с собой интонациями Рыбенко, ты уже получишь кресло в Думе, станешь независимым, у тебя будет крутая тачка и охуенный дом, в котором ты сможешь метаться, как тигр в клетке.
Глава 5
Гондоны
Спикер оказался выше, чем он думал.
Общим обликом он напоминал какого-нибудь случайного персонажа из серии «Астерикс» «Киндер-сюрприза». С обвисшими, протабаченными усами, гепатитной кожей и неожиданным круглым пузцом под демократической кожаной курткой, к которым он питал слабость.
Собственно, подумать времени не оставалось.
Старый, без всякой жеманности уже педераст подвел Валеру к спикеру со словами:
— Извините, Андрей Михалыч, это — молодежка!
— Ух, — яростно отозвался Андрей Михайлович, — наше будущее!
С этими словами он схватил Валеру за лацкан пиджака и поволок по коридору.
Шедшие навстречу люди подобострастно разбегались — путь их, как запоздало понял Валера, лежал в кабинет Владимира Ивановича.
Наглая секретарша выпрыгнула из-за стола, чтобы угодливо приоткрыть дверь приемной.
Не обращая на нее ни малейшего внимания, спикер ворвался в кабинет, который Валера про себя называл «джунглями» и рухнул на кожаный стул.
Он ослабил узел галстука и тяжело вздохнул. Владимир Иванович по такому случаю галантно отсутствовал.
— Дай воды, — попросил спикер.
Валера пугливо бросился к стеклянному подносу, на котором стояли бутылки с минералкой.
— Не, не, — спикер предостерегающе выставил руку, — стакан не надо.
Он выпил воды и заметно повеселел.
— Ну, чего, эмче, — сказал он, задорно улыбаясь, — давай, рассказывай, кто ты и чего тебе надо? Это, знаешь, девчонки в Интернете так пишут. Мой «МЧ». Молодой человек называется.
Валера улыбнулся.
— Володькин зять? — вдруг уточнил спикер.
— Да, да, — поспешил ответить Валера, — я…
— Нормально, нормально… Десантура своих не бросает, — перебил Андрей Михайлович.
— Семь минут, — добавил он, взглянув на какие-то очень скромные, но крутые часы, — укладывайся.
Валера молчал.
Андрей Михайлович снова припал к бутылке, после чего произнес:
— График, на хуй…
У Валеры была заготовлена огромная речь. Так ему посоветовала Даша, рассуждая в том смысле, что вряд ли ему удастся поймать спикера в ближайшее время.
— Я очень устал, — вдруг сказал Валера.
— Еб твою мать, — тут же отозвался Андрей Михайлович, — устал он. Ты тока начинаешь, а потом, знаешь, какой пиздец наступит? Да ты не знаешь. Я тебе в отцы гожусь, эмче, так вот, если бы ты был моим сыном, ну, или племянником каким-нибудь, и пришел бы то ко мне, и сказал. Дорогой мой папа, Андрей Михалыч, или дядя там, смотрю я на тебя и сам хочу в таком роде. Я бы послал тебя матом, — завершил свою мысль спикер.
— Да ну что вы… — пробормотал Валера.
— У меня жизни вообще нет, — разоткровенничался Андрей Михайлович, — ни хуя нет. Ты как вообще, женатый?
— Да, — отозвался Валера.
— А, ну, да, — спикер почесал затылок, — на Володькиной этой девке. Я ее знаю, приходила. Красивая девица! Такая, знаешь, у нее татаро-монголськая составляющая мощная.
— Да, — поддержал Валера. — Глаза красивые. Раскосые чуть-чуть.
— Да… — сказал спикер. — Такая она, вся, как говорится, гламурная. — А Володька перед ней — дурак.
— Чего у тебя там, — снова глянув на часы, спросил Андрей Михайлович, — смета, что ли?
— Да, — Валера услужливо протянул листок.
— Без гондонов? — спикер смерил Валеру ироничным, но в то же время веселым взглядом. — Я эти, знаешь, файлы, так называю. Гондонами.
— Без гондонов, — оскалился Валера.
Смета содержала какую-то невероятную сумму — спикера это, впрочем, совершенно не смутило.
Он достал из нагрудного кармана ручку и размашисто расписался.
Протянул листок Валере.
— Все нормально, — сказал он, почему-то отдуваясь, — я подписал, дальше тебе Володька расскажет, куда с этим идти.
— Спасибо, Андрей Михайлович, — с чувством произнес Валера.
Спикер вскочил со стула и порывисто бросился к двери.
Валера с идиотским выражением лица сжимал листок с подписью.
— И, это, — спикер резко обернулся, — понял, да? Без гондонов!
Захохотав, он выскользнул в коридор.
Глава 6
Минус один
Он проснулся от взгляда. С соседней подушки смотрела Даша, странно расширенными, с жилками испуга глазами.
— Что такое? — спросил Валера.
— Вот, — она улыбнулась, — встать не могу…
— Как это?
В ту же секунду он заворочал голыми ногами, и ноги впали во что-то влажно-хлюпающее. Валера сбросил одеяло — со стороны Даши на кровать наползало кофейное пятно, как бывает, когда на промокашку из озорства обрушат чернильницу.
— Ты облилась? — Валера удивленно взглянул на жену. — Ты ошпарилась?
— Нет, — тихо сказала она, — это из меня…
Его поразила вдруг проявившаяся на ее лице заостренная бледность.
Валера вскочил.
— Ты — лежи, я сейчас позвоню врачу.
Пока он ходил по квартире, разыскивал трубку радиотелефона и зачем-то смотрел на себя в зеркало, страх нарастал. Валера чувствовал себя беспомощным, даже беззащитным, он не знал, что делать, он боялся вернуться в спальню, где лежала в крови Даша.
Несколько раз он отрывисто хихикнул.
Телефон обнаружился на кухне. Валера удивленно повертел его в руках, недоумевая, зачем он его так долго искал. Мобильный все это время лежал на столе у компьютера.
Валера набрал 03, ему задали много вопросов, смысл которых не совсем до него доходил. Потом он умылся холодной водой и вернулся к Даше.
— Они сказали, сейчас приедут.
Даша закрыла глаза.
Валера немного посидел около нее, и ему стало казаться, что Даша умирает. Он принялся трясти ее за плечи.
— Эй? — говорил он. — Ну, не надо, они сказали, сейчас приедут… Ну, что ты?.. Даша… Ну, не надо…
Даша открыла глаза.
— Ты думаешь, я умру? — спросила она.
— Почему? — тревожно переспросил Валера. — Ты это чувствуешь?
— Не знаю, — прошептала Даша.
Он стал целовать ее, и вместе с поцелуями возникло желание укусить. Валера отстранился с какой-то внутренней тяжестью.
Она умрет, подумал он, и ее жизнь со мной никогда не повторится.
Жизнь, которая прожита и не повторится никогда, подобна тени, она без веса, и сколь бы ни была она возвышенна, посредственна или просто ужасна, эта возвышенность, посредственность и этот ужас ничего не значат. Глубокая извращенность мира основана на невозможности возвращения и повторения. И, выходит, все в этом мире наперед прощено и, стало быть, все цинично дозволено.