Шебеко

— Закрой глаза! — прозвучал приказ.

— Зачем?

— Мы будем записывать все, что накопила твоя память.

Якава остолбенел. Выходит, непосредственно от человека записывается информация о его жизни… А он-то думал, что сведения о каждом из нас передаются в некий центр, откуда их уже получаешь, как из библиотеки. Может, в реальности дело обстоит так, что информация "записывается" на человеке, а основные ее узлы, ключевые моменты передаются в центр?

Скорее всего так оно и есть… Ясновидцы же без труда получают откуда-то информацию, хотя того человека, о ком идет речь, не видели в глаза! Но, может быть, такая операция чревата опасными последствиями для человека? И Якава поинтересовался:

— А это не вредно?

— Не сомневайся: все будет отлично.

Якава закрыл глаза. Шлем плотно зажал его голову, а перед глазами замелькали замысловатые узоры. И он перестал сознавать себя…

На Земле утро приходит с улыбкой первой зари, с еле заметным светом, который вначале золотит верхушки деревьев и лишь потом освещает землю. А в космосе все едино: что день, что ночь, что вечер. В непокорных пространствах великого Космоса всегда царит холодная чернота, а изумрудные россыпи звезд беспрерывно подмигивают тебе, если, конечно, у тебя есть время и желание созерцать эту великолепную игру миров.

Терентьев задумчиво сидел перед прозрачным стеклом иллюминатора, как перед входом в большой и непознанный мир. Тело астронавта все еще было охвачено вибрацией, а в затылке ощущалась боль.

Бейкер спал в небольшом кресле напротив телеметрического комплекса, а Якава смотрел куда-то вдаль отсутствующим взглядом.

В космическом корабле торжествовала тишина. Ничто не напоминало о кошмарной ночи, о непонятных инопланетянах, так жестоко разрушивших незыблемый порядок на корабле.

Якава был очень еще бледен, но силы постепенно возвращались к нему. "А инопланетянин утверждал, что снятие памяти пройдет без помех… Может, только пыль пускал в глаза?" Якава сознавал, что на горизонте его судьбы вряд ли еще раз появятся пришельцы. Он так хотел впитать их знания, опыт наконец! Но собеседники оказались весьма скупыми на информацию…

Недавние бурные события, пожалуй, менее всего задели Бейкера. Уснув, он словно нырнул во тьму. Незримые лучи тревожили и его: и когда приближался корабль, и когда пришельцы заманили к себе Якаву, и когда, удовлетворенные удачным экспериментом, они вновь исчезли вдали. Но проснись сейчас Бейкер, вряд ли бы ответил четко: происходило все это в реальности или же приснилось ему.

…Наступало утро. Где-то далеко, на родной Земле, над людьми все еще висел сладкий сон. А вокруг астронавтов, в кромешной тьме, бушевали космические лучи. Радость познания и страх перед неизвестным переплелись в душах исследователей, стремившихся проникнуть в суть мирового Пространства. Жизнь на корабле текла своим чередом…

Но нет, тот зыбкий и простодушный порядок, что установился лениво, нехотя после исчезновения инопланетян, оказался нарушенным через день: в одни из исключительных моментов вновь пропала связь.

Терентьев, матерясь в душе, настойчиво щелкал тумблеры, холодные неподвижные кнопки, но радиоволны никак не желали отправляться в далекий путь и оповестить землян о настроении астронавтов. А оно, это настроение, у всех устремилось к нулю.

— Ничего из этого не выйдет! — с болью в душе сказал Терентьев и устало посмотрел на товарищей, когда ему до чертиков в душе надоело возиться возле телеметрического комплекса. — Связи, видно, нам уже не дождаться…

— Это мы еще посмотрим! — голубые глаза Бейкера сверкнули молнией. — Надо сказать, шутки у наших "друзей" весьма плоские… А может, где-то мы отхватили повреждение?

— Я проверил все до мелочей… Все детали на месте, а повреждений что-то не видать…

— Здесь и не может быть механических поломок, — Якава сощурено, недовольно глянул на американца. — Дело здесь в другом, а именно, в тех полях, что создал НЛО вокруг нас. Пока наши "гости" не снимут собственную блокаду, мы все время будем находиться в роли мышей.

— Вполне возможно, ты прав, Фусадзиро, — тихо проговорил Терентьев, — только в моей душе бродит смутное предчувствие, что в нашем случае дело обстоит посложнее… Наша точная, надежная радиолокация молчит как рыба и вообще не показывает никакого НЛО. Стало быть, НЛО либо отсутствует, либо принял соответствующие меры против нашей системы дальнего обнаружения. Хотя последний вариант вряд ли возможен. Чудной корабль не будет находиться все время вблизи нас и тратить уйму энергии для погашения радиоволн. Вряд ли бы они пошли на такой вариант… Думаю, они просто-напросто вывели из строя нашу систему. Это более чем очевидно…

— Эту версию легко проверить… — спокойно произнес Бейкер. — Если связь не восстановится до утра, стало быть, ты прав, Толя! И самое поразительное, — вздохнул американец, — то же самое произошло и с нашей автоматической станцией "Марс-обсервер"! Великолепная станция была направлена Соединенными Штатами в сторону Марса в сентябре 1992 года, она должна была прикрепиться к чудо-планете в качестве спутника с целью обследования ее поверхности, но что странно, через несколько месяцев после запуска связь с ней оборвалась. Будто кто отрезал провода…

— И не только с вашим спутником случилось столь удивительное приключение, — добавил Терентьев, внезапно вспомнив случай из советской практики. — В начале тысяча девятьсот восемьдесят девятого года русские ученые точно таким же способом потеряли аж два космических аппарата "Фобус", которые также были нацелены на Марс. Наверное, их вывели из строя те же самые объекты, что и нас…

Астронавты на миг замолчали. И всех присутствующих задело ощущение, что они, как брошенные в море корабли, зазря качаются в бескрайних просторах космоса без связи, без существенных перспектив и особых надежд на обратное возвращение. А в метре от них, возле тусклого иллюминатора, безмятежно плавала в невесомости крошка черствого хлеба и до боли в сердце напоминала им родимые уголки…

На следующий день астронавты снова собрались у Пульта управления кораблем. В тесном помещении, заставленном различными приборами, вещами и еще черт знает чем, плохо выспавшийся командир задумчиво продолжил вчерашнюю мысль:

— Дело пахнет керосином… Связи по-прежнему нет. И чувствует мое сердце, что в этой обстановке долго мы не выдержим. Давайте думать, как жить…

— А что здесь, собственно, думать? — Бейкер поднял голову и в упор посмотрел на Терентьева. — Перед нами лишь два выбора: либо возвращаться назад, либо пробиваться вперед…

— И что бы ты предложил?

— Я?

— Именно ты!

"Почему именно я? — брюзжал в душе Бейкер. — Ты — командир, а значит, в ответе за все". Что касается его, то он с удовольствием бы повернул обратно, к Земле. В глубинных просторах его сознания бродили вполне ощущаемые тревоги, боль, страх за собственную жизнь, да и за мечты, что он должен был осуществлять, будучи живым, наверное, тоже. По телу Бейкера снова волною пробежало тяжелое, ничем не передаваемое беспокойство. И в такой гиблой, чахлой атмосфере безысходно спрашивают его: хочешь жить или же умереть, продолжая явно неудавшийся полет? Ну кто же откажется от жизни, особенно в тридцать шесть лет?

В глазах Бейкера появились грустные тени. Терентьев легко уловил в Бейкере его настроение, но промолчал, тоже поддаваясь печальным, как стужа, мыслям.

Ищущий взгляд командира прошелся по Якаве: интересно, что скажет электронщик?

В японце тоже буйствовало половодье чувств. Повернуть обратно означало возвращение к жизни. К такой великолепной и прекрасной, что от одной только мысли кружилась голова. Но он был истинным самураем, и сознание собственного достоинства, да еще честь не давали ему сказать "нет"! Ну как отказаться от дальнейшего полета? Да, обстоятельства сложились так, что он вынужден идти на смерть. Ведь неопознанные объекты, точнее — объекты, уже немного расшифрованные, засеченные как видеокамерой, так и зорким человеческим глазом, их наверняка не оставят в покое и в дальнейшем вполне примут более серьезные меры. Но что такое смерть? Боялся ли ее Якава? Пожалуй, да. Но ежели быть справедливым, он дрожал не от самой смерти, а от состояния, когда он должен был перешагнуть рубеж между материальным и тонким миром. А это уже совсем другое дело. Согласно сим мыслям человек не умирает, а сбрасывает лишь свое тело, как, скажем, одежду, и отправляется в мир иной живой и невредимый!