Страница 35 из 38
Хороша теория?
Но, в общем, это лишь мои предположения. Кому мог понадобиться зверь? Опасный и хищный кровосос. А? А почему бы и нет? Пашкевичу и его команде ведь понадобился, а? Так мог и хрен еще знает когда понадобиться — вполне возможно, что то же исключительно «науки ради».
А эти четыре комнаты с «богатствами», муляжами, судя по всему, изображениями шелков, драгоценных камней, денег и благовоний — насмешка некогда жившего злого гения над «лихими молодцами», дескать хотели нажиться — берите! Я думаю, что человек из благих побуждений не будет кормить зверюгу людьми, а тем более — какими бы они ни были, их ведь ожидает мучительная, прежде всего от страха мучительная, смерть — не будет над ними, уже попавшими в западню, смеяться.
Из четвертой же комнаты — а здесь ни дверей, ни ворот, ни люков — коридор нас выводит в квадратный зал, освещаемый, правда, очень слабо, сверху круглым большим «зенитным фонарем». Только без стекол, без переплетов — так, дыра просто.
19. У нас даже немного поднялось настроение, мы стали было думать, что скоро выберемся из этой ловушки. И вот уж часа как полтора не теряли ни одного человека. Саша связывается по рации с ребятами наверху, и вот в окне показываются их головы:
— У нас все готово! — К нам вниз падают две веревки, но потом один из тех парней кричит нам вниз, что хочет сам к нам спуститься, чтобы кое-что здесь закрепить. Саша дает добро, и парень довольно быстро и лихо по веревке на карабинах и на восьмерке, закрепленной у него на груди и на заднице, начинает спускаться к нам:
— Ияяя-хуу!
Когда же он секунды в три достигает середины этой высоты от пола подземного квадратного зала до зенитного окна, видимо, что-то происходит с его веревкой, она обрывается, и парень падает вниз на нас. В лепешку Потом мы, все еще смотря наверх, видим, как оттуда вниз к нам летит второй парень, он-то уже просто падает, он спускаться на веревках к нам и не собирался. А следом — третий, но он уже представлен в двух фрагментах. Нижняя часть — до середины туловища, и верхняя часть — с середины туловища до шеи. А головы нет Затем падает его каска. Потом мы видим, как в окно склонился зверь. Он рассматривает нас своими красными, светящимися глазами, а мы по нему стреляем. В этот момент у этой механической шкатулки кончается завод, и она останавливается.
Бац! Несколько раз — видимо, на прощание — звучит колокол. От его звона дрожит даже упавшая на «шахматный» пол зала пластмассовая каска пехотинца, свалившегося к нам в двух фрагментах.
Странно, но почему-то ко мне возвращается моя старая человеческая реакция на останки людей и кровь, да и вообще на все эти ужасы. Меня начинает подташнивать. А парнишка-медик мне выдает пакетики и таблетки. И еще флягу с водой:
— Примите таблетки сейчас же! — медик, по уставу имеет право приказывать по своей части даже тем, кто старше его по званию.
Возвращение ко мне «нормальной» реакции на «ужасы войны», я думаю, связано с тем, что я полтора дня как начал наконец-то принимать те таблетки, которые мне выдали «в дорогу» врачи в нашем институте. И еще. Мне кажется, я стал кое-что понимать про себя. И это ужасно. Я выпиваю тройную дозу выданных мне таблеток, лишь бы мои ужасные догадки хоть на чуть-чуть, но отсрочились бы.
20. Я говорю Саше, что, судя по всему, теперь мы можем снова вернуться на лестницу — и подняться наверх. Если тот камень, который расплющил парнишку-очкарика, — лишь часть механизма, то сейчас он должен уже подняться и освободить проход.
— Оставим здесь бомбу. Отойдем к замку, а потом — бах! Зверь все равно здесь ходит-колобродит, думаю. Что, если он даже окажется в бункере или на земле, — сдохнет, сука. На атомы распадется!
Саша мирно улыбается мне, а потом зевает. Он говорит: «Добро». Но потом мы, шесть военнослужащих России, садимся на пол этого зала спина к спине, образуя некое подобие круговой обороны, и… засыпаем. Все устали и очень сильно перенервничали за последнее время. Я же вспотел, как в бане. Помыться бы!
21. Мне снится. Даже не знаю, как это описать, мне казалось, что мне снится не сон, но сам голод, его суть, вот что мне снится! Я был голоден, как черт, и мне почему-то хотелось свежего, мягкого мяса. А я — как зверь. Потом я увидел, будто нахожусь в холодильнике с тушами мяса, они как бы лежат на полу, прислоненные друг к другу. И их пять. И тут я оторвался!
Я бросаюсь на одну тушу, потом на другую — и так до последней. Но когда я приступаю к последней туше — а я их не ем, лишь кусаю и отрываю от них небольшие куски, — у этого куска вдруг откуда-то появляется, как в компьютерном мультике, голова, а там рот, глаза.
— Леха! Ты что!
Легким ударом руки сношу полчерепа голове и с упоением пью ее мозг. Наконец-то я доволен!
22. Когда же я очнулся, то увидел, что все ребята вокруг меня мертвы. А у Саши Рекуданова нет пол головы. Если бы я мог разговаривать по-звериному, вампирски, то я бы отыскал зверя и спросил бы его, почему же он не убил и меня. Я беру саквояж, пулемет, огнемет и начинаю двигаться в сторону лестницы. Когда же я поднялся на поверхность, увидел его. Но он почему-то не видел меня. Я заметил, что у него сильно повреждена левая рука — или лапа? Оттуда как будто кто выдрал кусок мяса.
«Ну, вот и тебе больно, гаденыш», — думаю я и тихо, стараясь не обнаружить себя, выползаю из бункера. Таясь, с замиранием сердца, то ползком, то бегом, по чуть-чуть к вечеру достигаю «объекта 112». Ребята отворяют мне ворота.
23. Один из пехотинцев докладывает мне, что часа полтора назад кто-то пытался проделать в замурованном проеме двери изнутри дыру. Когда же один наш парень стал смотреть туда и подошел слишком близко, получил удар в глаз чем-то острым. Я осмотрел парня. Не жилец. Удар прошел через глаз и попал в мозг. Пустая глазница, наполненная кровавыми слезами. Зря только морфий тратили на обезболивание. Я стреляю ему в висок: если он еще и жив, что маловероятно, то я прекратил его страдания. Затем ребята замечают, что из бункера живым возвращаюсь только я один, притом очень регулярно. Забираю людей и снова увожу их на погибель. На это я им отвечаю, что больше туда не поведу никого и никогда.
— Тайм-аут, — кричу я в серое небо, ловя ртом капли дождя, — тайм-аут!
Я
Должен
Подумать.
24. Для того чтобы осмотреться и спокойно подумать, мне обычно требуются сутки.
Сам себе даю суточный отпуск. Впрочем, как и всем остальным. Ведь несмотря ни на что я здесь главный. Утром следующего дня по рации с телемонитором пытаюсь вызвать ГРУ Западного фронта в Париже. Но в этот момент что-то происходит, какое-то переключение и вот передо мной наш старый друг Мирошниченко!
В Москве. Он, улыбаясь, говорит, что не сможет мне прислать помощь и не сможет эвакуировать меня, до тех пор пока я не уничтожу вампира.
Я высказываю предположение, что в таких условиях могу и дезертировать. Больно уж мне здесь хреново стало что-то. Тогда Мирошниченко говорит мне, чтобы я шел на все четыре стороны, все равно за пределами замка меня скоро поймает и схавает наш старый добрый Друг.
— Кстати, в чем это вы так измазались?
— А это, товарищ гвардии генерал-лейтенант, кровь моих товарищей — русских солдат.
— Так смойте же ее! Кстати, вам большущий привет от Светы.
Все. Конец связи.
— Я в вас верю. Вы разрушили крест. Вы убьете и этого монстра. Задача ведь упрощается, не так ли?
25. Окончив сеанс связи, я иду осмотреть то, что осталось от городской ратуши. Она разрушена, обвалилась кровля, но первый этаж, удивительно, он почти в целости и сохранности остался с тех пор, как мы отсюда некогда свалили. Даже мебель так стоять осталась, как мы ее некогда здесь поставили себе для удобства. Но при осмотре местного музея нахожу разграбленным средневековый отдел. Там нет рыцарских доспехов, которые здесь некогда были. Нет оружия. И остался всего лишь один «турнирный» рог. А раньше их было два. Это я не помню, просто постамент один, таблички две, крепеж на два предмета, а предмет один. Для дудения. И мне кажется, что это знак. Но теперь уже не свыше. А от зверя.