Ольга

В одну из задних амбразур дота, обращенную в сторону цитадели и нырнул Ширков, а за ним и связисты с катушкой, телефоном и рацией.

Майор угадал правильно, и то, что танки сконцентрируются слева от Варшавского проезда, двигаясь к южной половине валов, и про будущий обстрел. Но снова недооценил качество управления и скорость выполнения приказов в немецкой армии. После короткой пристрелки, как только танки оказались на дистанции в пятьсот метров, на укрепления кроме шквала мин полетели и снаряды весьма приличного калибра.

«Шутки закончились… никто тебя, Вася, за дурака больше не держит, а жаль… таким калибром они тут не только транспарант, все разнесут. Успели, сволочи, и недобитков на новые позиции поставить и снаряды подвезти… за сорок минут… охренеть можно…»

— Швабру давай, — услышал майор. Так в доте называли доску закрепленную поперек длинной ручки, по своей форме напоминающую огромную швабру. Ней отодвигали и сбрасывали в сторону землю, залетающую от взрывов в амбразуру. Амбразуры располагались низко над землей, земли влетало много, зато осколков мало.

Майор выжидал недолго, как только башни танков пришли в движение, поворачивая пушки в сторону молчащих амбразур, он отдал команду открыть огонь, и тут же заткнув уши ватными затычками, которыми их снабдил расчет пушки.

«То ли успели получить план укреплений вала, то ли брошенные пушки, стоящие возле второго канала, подсказали направление на амбразуры. Далековато… но молчать дальше уже было бы опасно», — в голове метались мысли, а сам комбат метался между амбразурами, пытаясь ухватить общую картину боя. (Перед Тереспольским валом было два канала, по ближнему к валу проходила граница, а второй, тоже шириной метров двадцать, находился в ста метрах западнее, и был в 1941 г. на немецкой территории).

Бой складывался двояко. Ближе к центру вала, борьба стали с бетоном, деревом и землей, закончилась победой последних, и пять стальных монстров неподвижно застыли памятниками этой победы. Пехота под огнем нескольких станковых пулеметов уходила влево, в мертвую зону, к южной оконечности валов. А вот на самом южном фланге обстановка была другой…

Как раз расчистили левую амбразуру, в очередной раз заваленную землей от близкого разрыва крупного калибра. На этот раз возились долго, видно перед амбразурой образовалась немаленькая горка земли, которую пришлось расталкивать. Майору открылась следующая картина:

Два танка замерли, а два увлеченно палили по валу и, похоже, никто им не отвечал. Самое скверное, что они стояли в мертвой зоне для огня пушек, а приказать перебросить во время артобстрела туда дополнительных стрелков ПТР, из других точек, означало потерять их по дороге.

«Вот что значит остаться без резервов… ведь ничего не стоило иметь два взвода ПТР под рукой… русский мужик задним умом силен… после артобстрела немцы сразу рванут в атаку, танки будут давить пулеметчиков своим огнем… их нужно уничтожить любой ценой…», — пулеметчик дота пытался снова открыть огонь из «Максима» по подтягивающейся к танкам пехоте, но комбат решил иначе.

— Пулемет в сторону, быстро! Переставить пушку на левую амбразуру!

— Сами не справимся, товарищ майор…

— Так мы вам поможем! Передать ротным, как только прекратится артобстрел, всех стрелков ПТР, а снизу — три отделения автоматчиков отправить на левый фланг! Навались!

В этом доте на вооружении стояла противотанковая 45-мм пушка, и возле каждой амбразуры были забетонированы в пол необходимые упоры для установки ее на новом месте. Вариант 45-мм пушки для дота, мало чем отличался от полевой. Стояла не на колесах, а на более высоких упорах треугольной формы, щиток имела маленький, но толстый (броня — 12 мм), опора лафета была намного короче и мощнее (в виде массивного крючка, который вставлялся в толстую трубу, приваренную к арматуре пола многими распорками еще на этапе монтажа, и забетонированную вместе с полом). Опора фиксировалась в трубе поперечным металлическим пальцем. Весила пушка 650 килограмм и семь человек находившихся в доте вместе с майором, легко сняли, и перенести ее на руках на новое место.

Артобстрел прекратился, как обрезало. Еще секунду назад вокруг все выло, рвалось, и вдруг, тишина… Справа доносились редкие пулеметные очереди, а с лева — тихо, даже танки молчат, экономят боезакладку. Только видно, как офицеры поднимают солдат с земли, и те, с лодками в руках, несутся ко второму каналу.

— Автоматчиков на вал! Пулеметчиков на левый фланг! Давайте ребятки! Давайте! Не подпалим танки, тяжко придется! — торопил он заражающих и наводчика.

Танки стояли на месте, безнаказанно расстреливая пулеметчиков, которые после окончания артобстрела пытались помешать продвижению пехоты. До них было метров пятьсот. Наводчик расстрелял их, как щиты на полигоне, два выстрела — два попадания.

«Не было счастья, так несчастье помогло… не засыпь нам амбразуру землей, с которой мы столько возились, прилетело бы и нашему „максимке“, а если бы хорошо попали, то и нам с ним…», — думал полуоглохший от выстрелов пушки Василий Ширков, наблюдая, как переменчива фортуна на поле боя.

Еще несколько секунд назад казалось, что уже ничего не остановит наступательный порыв немецких пехотинцев. Два танка и пулеметы пехоты полностью подавили сопротивление в траншеях на этом участке вала. Им оставался последний рывок к вершине. Самые быстрые уже успели, с надувными лодками в руках, пробежать больше половины стометрового отрезка суши перед последней преградой. Но массированный огонь из автоматов, бьющих практически в упор (до ближайших противников оставалось не больше семидесяти метров), неожиданно проснувшаяся пушка, лупящая попеременно осколочными и картечью по огневым точкам врага, все усиливающийся огонь ручных пулеметов, буквально за десять секунд опрокинули ситуацию. Понаблюдав за происходящим еще минуту, майор решил вмешаться:

— Автоматчикам прекратить огонь и занять блиндажи! Пулеметы подавляют огневые точки, стрелки ведут огонь по живой силе! Если начнется повторный артобстрел, — всем в блиндажи! Штабу связаться со штабом полка. Срочно требуется подкрепление. Взвод ПТР и взвод станковых пулеметов. Ротным доложить обстановку на своих участках!

«Стрелять начнут обязательно… или для того чтоб дать пехоте спокойно отойти, или чтоб снова попытаться атаковать, хотя… вряд ли, пулеметы и взводные минометы мы им хорошо проредили, лодкам тоже хана… значит, этих оттянут и свежих пришлют…»

Не успел он додумать эту мысль до конца, как снова засвистели мины. Артиллерия молчала.

«Отступают… скоро будет передышка… надолго ли? Надо будет обратиться к полковнику, чтоб минометчики соседей срочно пристреляли ориентиры перед моим валом, а мои соответственно перед их. Нас тут душат, а помочь некому…» — майор курил папиросу, присев возле стенки дота, а в его голове мелькали мысли, как улучшить оборону своего участка. Пушка молчала, а на свист и разрывы 81-мм мин за стеной он уже не обращал внимания. В сравнении с последним артналетом это звучало, как убаюкивающий шум осеннего дождя после рева тропической бури.

Внезапно его поразила простая мысль. Все что происходило на его левом фланге, прекрасно наблюдалось с западных валов Ровенского укрепления.

«Как же так… нас бьют, а они хреном груши околачивают. И никому в голову не придет соседей огоньком поддержать… да за это к стенке ставить надо!»

— Свяжи меня с майором Коротуном.

— Товарищ майор, нет связи с коммутатором цитадели, видно провод перебит.

— Мля, так по рации свяжи, доложи о повреждении, пусть пошлют людей разрыв ликвидировать. После артналета. Делай что-то, а не смотри на меня, мля, как теленок первогодка. Со штабом свяжи.

— Штаб на связи.

— Начать эвакуацию раненых в цитадель!

— Так стреляют еще, товарищ майор…

— Так, по одной мине пускать, они будут постоянно. Называется — тревожащий огонь. А раненые ждать не могут. Выполняйте приказ. Ротным — всех, кто был на валах отправить отдыхать в казематы, остальных разбить на бригады, лопаты в руки, восстанавливать дзоты и окопы на южной половине валов. Доложить о потерях в личном составе.