Лорд дракон (ЛП)

Подумать только, ещё утром она пребывала в замешательстве из-за своего желания к нему. Но довольно. Она лучше проживет всю жизнь в одиночестве, нежели будет пресмыкаться перед Грэем де Валенсом.

Тысячелистник Тысячелистник применялся для остановки кровотечения из ран, при головных болях, изжоге и мужском бессилии.

Глава 20

Переполненная волнением, гневом и сожалением, Джулиана быстрыми шагами мерила свою комнату. Бог наказывал её за греховную похоть. Разве не ясно в Библии говорится об искушениях?

— Удаляйтесь от плотских похотей, восстающих на душу23, — пробормотала она.

Она обошла кровать и длинный сундук с одеждой, стоящий в изножье. Девушка не смотрела под ноги, пока не споткнулась обо что-то, валявшееся на полу, и оно не покатилось. Это оказался черепок от донышка кувшина, которым она запустила в Грэя. Джулиана уставилась на осколок и, несмотря на переполнявший её гнев, покраснела, вспоминая, как вожделение Грэя пересилило его намерение допрашивать её. Вожделение. Подумать только, она вызывала страсть в таком великолепном мужчине! И как быстро он вернулся к своей властной манере, когда утолил желание, вероломный предатель. Великолепный, да, но лживый.

По другую сторону двери раздался звук: скрежет ключа, отпирающего замок. Джулиана чертыхнулась и оглядела комнату. Большинство предметов, пригодных для швыряния, она уже разбила. Подняв черепок, она услышала, как Грэй позвал её по имени, и заколебалась. Он вернулся. Что, если я снова поддамся соблазну греха? Без долгих раздумий она устремилась к сундуку с одеждой и, открыв крышку, запрыгнула в него, устраиваясь поверх своих лучших платьев и сжимая в руке черепок от кувшина. Она лежала на боку, глядя в щель между крышкой и сундуком, когда Грэй вошёл в комнату.

Он переоделся в тёмно-красную тунику, подпоясанную черным кожаным поясом. Чулки и сафьяновые сапоги обтягивали его длинные ноги, подчёркивая игрой мускулов их неопровержимую силу. В этой простой одежде он выглядел благородней многих других рыцарей в их дорогих нарядах, отороченных мехом и украшенных золотой вышивкой. Ну почему он не мог выглядеть столь же плохо, как вёл себя?

Грэй осмотрел комнату. Затем улыбнулся, оперся спиной о дверь и, сложив руки на груди, покачал головой.

— Я знаю, что ты злишься на меня, но разве в этой комнате так много мест, куда можно было бы спрятаться? Ну же, Джулиана, тебе не к лицу глупость.

Её лицо вспыхнуло, когда она услышала снисходительные нотки в его голосе. После того, как он совратил её в её собственном поместье, при этом подозревая в убийстве, он всё ещё обращался с ней, как с глупым ребёнком! Её руки сжались в кулаки, а правая кисть сомкнулась вокруг керамического предмета.

— Выходи, — сказал Грэй. — Если я буду вынужден искать тебя под кроватью и в сундуке, то, когда найду, перекину через колено и отшлёпаю.

Джулиана потеряла последние остатки терпения. Отпихнув крышку сундука, она резко выпрямилась, сжимая черепок от кувшина в поднятой руке. В тот самый миг, когда она поднялась и, замахиваясь, отвела руку назад, раздался стук в дверь. Затем всё происходящее, казалось, замедлилось. Слишком поздно она заметила, что Грэй повернулся, чтобы открыть дверь, в то же самое мгновение она наступила на подол платья, выбрасывая руку вперед. Слишком поздно она осознала, что произойдёт. Черепок был уже брошен.

— Нет, не двигайся! — закричала она.

Рука Грэя замерла на дверной панели, и черепок, ударившись о деревянную поверхность, раскололся на части, и один его осколок, срикошетив, вонзился ему в запястье. Испуганная Джулиана замерла в сундуке, не в состоянии двинуться с места, когда он с проклятьем отдёрнул руку от двери. Он извлек осколок. Тот был темно-красным от крови. Грэй не обратил внимания на рану, поскольку как раз в этот момент в комнату ворвался Имад, поглядел на них обоих и, пробормотав что-то по-арабски, сказал:

— Госпожа забыла это в деревне. — Он поставил сундучок с лекарствами на пол и взял Грэя за руку.

— Маленький порез, господин.

Ни один из них не проронил ни слова, пока Имад искал перевязочный материал в её сундучке. Грэй посмотрел на Имада, а после перевёл пристальный, сверкающий подобно драгоценному камню, взгляд на неё.

— Жди там, радость моя. Этот сундук послужит мне отличным сидением, когда я переброшу тебя через колено. О, не стоит так смущаться. Я отошлю Имада, прежде чем задрать тебе юбку.

Её кровь вскипела и жаркой волной прилила к лицу. Джулиана выпрыгнула из сундука, хлопнув крышкой и набросилась на Грэя, её голос дрожал.

— Клянусь всеми демонами ада, я этого не потерплю. Ты пытаешься сделать меня своей рабыней.

— Что? — в его тоне одновременно прозвучали тревога и изумление.

Она быстро заговорила, ведомая желанием огородить себя от этой боли с помощью слов.

— Со мной это у тебя не выйдет, слышишь? Я скорее выйду замуж за прокажённого, чем буду тратить свою жизнь, ползая у твоих ног, порабощенная и… и служа только твоему удовольствию.

Его губы шевельнулись, слегка приоткрывшись, а пристальный взгляд переместился вниз, на раненное запястье. Имад накладывал повязку, наклонившись над раной, но замер, услыхав их препирательства. Полоска ткани упала на пол. В этой тишине Джулиана почувствовала в нём внезапную перемену, не понимая, чем она вызвана. Затем он взглянул на неё.

Его взгляд был полон странной боли. Он покачал головой и сказал надломленным голосом.

— Поработить, ты думаешь, что я способен на такое, когда я… Я думал, между нами было нечто большее чем… чем только желание. Я думал, ты поняла, какой я. Но я был дураком, думая, что ты видела не только то, что снаружи… и просто любила меня.

В одно мгновение праведный гнев Джулианы испарился. Неудачный выбор слова ранил его так, как не мог ранить ни один меч или кинжал, и это именно она нанесла ему эту рану. Боль пронзила её, когда она осознала, что должно означать для него это слово — унижение, страдание, позор.

— Нет, — прошептала она, и слёзы застилали её взор. — На самом деле я не то имела в виду… — в приступе раскаяния она растеряла всю свою храбрость.

— Кхм, если ты положишь на рану тысячелистник… — она попыталась начать снова, но он ушёл, тихо выскользнув за дверь и закрыв её за собой преувеличенно тихо. Джулиану оставили оправдываться перед полированным дубом.

— Я не это имела в виду.

Этот взгляд — он преследовал её. Всё его самообладание, сдержанность и даже запас холоднокровия покинули его разом, обнажая муку и страдание. Она хотела взять над ним верх, а не растерзать ему душу. Но никогда прежде ей не проходило в голову, что у неё было достаточно власти для этого.

Она стояла около сундука, не замечая ничего, кроме поглотившего её страдания. Как она могла быть такой неосторожной? Она должна была понимать, какую боль причинит ему это слово. Стук отвлёк её, когда она была уже готова зарыдать от переполнявшего её раскаяния. Имад захлопнул крышку лекарственного сундучка и поставил его на стол. Расправив своё широкое одеяние, он подошёл к ней, и, взяв за руку, отвёл подальше от сундука. Джулиана закрыла лицо руками, в то время как он с полной невозмутимостью приступил к уборке покоев, собирая разбитую посуду и поднимая перевёрнутую мебель. Она тихо плакала, когда он произнес.

— Он спас мне жизнь.

Джулиана перестала плакать и посмотрела на юношу сквозь пальцы.

Имад опустился на колени на пол и принялся выуживать черепки из-под кровати. Он продолжал смотреть вниз, его тон был ровным.

— Я добывал на жизнь воровством на улицах Александрии, худой, грязный, похожий на мелкую гадюку. И попытался срезать его кошелек, но он поймал меня. Его охранники казнили бы меня на месте, а он запретил им и попросил у Саладина позволения оставить меня у себя. Я не испытывал благодарности до того момента, пока он не убедил господина не продавать меня в бордель. Он до сих пор не хочет говорить мне, как ему это удалось.