Офицерский мятеж

— Пе… Пе… — силился что–то сказать командиру Бульбиев.

— Да помолчи ты, ради бога, — остановил его Петр и принялся стирать носовым платком пот со лба старпома, чтоб не заливал глаза. — Мы идем по графику. Остались последние сутки.

— Господин капитан… Петр Иванович! — взмолился тут Лукашин. — Помилосердствуйте. Люди не выдержат. Еще час–два — и у нас будут первые потери. Надо остановиться и передохнуть. Надо переждать. Хотя бы одну вахту.

Командир «Котлина» и сам понимал: так продолжаться не может. Что лучше: погибнуть от хаарских торпед или убивать своих людей непрерывными прыжками? Так вопрос не стоял. Как выполнить задание, не теряя людей? Ответа на этот вопрос Сухов не знал. Помочь могло только пресловутое везение.

Немало людей на Флоте уверены, что русский военмор Петр Сухов — невероятный везунчик и сумеет выпутаться из самой безвыходной ситуации. Впрочем, никто не спорил со старинной русской поговоркой: везет тому, кто везет. Капитан третьего ранга Сухов, без сомнений, заслужил свое везение. При этом Петр твердо знал: полагаться на везение, когда от твоих действий зависят чужие жизни, — преступная глупость. Ведь всякое везение когда–нибудь да кончится.

— Экипаж! Слушай мою команду! — приняв непростое решение, объявил Сухов по «Каштану». — Ложимся в дрейф!

— Ну, слава богу! Спасибо, голубчик, — бормотал врач, продолжая заниматься Бульбиевым.

До Петра его слова не доходили. Командир «Котлина» слышал сейчас лишь одно: щелчки запущенного им секундомера. Слабый, механический звук двигающейся стрелки, что отмеряет секунды нашей жизни. Секундомер — прибор древний и вроде бы совершенно безобидный, но порой он бывает опаснее психотропного излучателя.

Незримый прибор, который материализовался в недрах лобастой башки военмора Сухова, должен отсчитать четырнадцать тысяч четыреста секунд, прежде чем фрегат снимется с якоря.

Фрегат «Котлин» висел на краю безымянной звездной ямы где–то в созвездии Каракатицы. Военморы начинали приходить в себя. Они не думали ни о хаарских сторожевых кораблях и юрких гиперторпедах, ни о своем еще не выполненном задании. Они радовались возвращению в нормальное пространство — в тот привычный мир, где под ногами твердый пол, где кондиционированный корабельный воздух без сопротивления идет в легкие, где еду и воду можно проглотить, не боясь, что они тотчас выскочат обратно, где постепенно рассасывается туман в голове. Какое счастье — снова ощутить себя живым, полноценным человеком, способным думать, говорить, двигаться.

Кто–то поел впервые за пять суток: больных кормили бульоном с гренками или рисовой размазней. Кто–то просто лежал на койке, уставившись в потолок, и глубоко дышал.

Измученный «морской болезнью» каплейт Семен Бульбиев провалился в сон. Матросы перенесли его из рубки в старпомовскую каюту. Упал без сил и доктор Лукашин, который не сомкнул глаз все эти дни. А Петр Сухов сидел в командирском кресле перед пультом и смотрел на яркие огоньки далеких звезд.

Оптический умножитель сейчас мог продемонстрировать скопление Дриады во всей его варварской красе, увеличить изображение любого его светила до краев экрана, но командир фрегата предпочитал глядеть на мутный, расплывающийся кружочек на пределе видимости. Пусть Дриады остаются лишь желтым пятнышком в центре большого экрана.

Цак, цак, цак… — щелкали секунды. Как сонные улитки, ползли минуты. Часовая стрелка почти не сдвинулась с места с тех пор, как фрегат лег в дрейф. До конца вахты было еще три с небольшим часа.

Семилетний Петя Сухов сидел на старом ковре перед напольными механическими часами с задремавшей секундной стрелкой и терпеливо ждал, когда вернется домой отец…

Шаровое звездное скопление Дриады состояло из двух миллионов звезд и чудовищного количества темной материи — впрочем, кто ее мерил и вешал? Оно было прекрасно, это чертово скопление, — подходящее местечко, чтобы погибнуть красиво.

Фрегат «Котлин» крался в назначенную точку в четырехугольнике безымянных светил. Звезды сияли ослепительно — будто галактические прожектора. Звезды — предатели, звезды — тайные слуги Великого Хаара. Какая только глупость ни лезет в башку…

После очередного прыжка Дриады заняли половину экрана. Теперь от их сияния в командной рубке стало светло, будто в летний полдень в самом центре Сахары.

— Командир, мы — как куропатка на снегу, — говорил старпом Бульбиев. — Стреляй не хочу.

И чего он хотел от своего командира? Чтобы тот погасил звезды или сделал «Котлин» невидимым?

— Идем прежним курсом, — буркнул Сухов. — Еще вопросы есть?

— Никак нет.

— Иди поспи, Семен Петрович.

Стоило кораблю выпрыгнуть из гипера в глубине скопления, звезды разбежалась — как положено по законам перспективы. И все же космический простор был лишь видимостью. Больше гипердвижок включать нельзя — густота звезд грозила кораблю гибелью.

— Обшарь–ка горизонт, — приказал Сухов штурману Иванову–Третьему.

— Горизонт чист, командир.

— Хреновато…

Петр Иванович Сухов боролся с дремотой. Этот поход дорого ему дался.

— Командир, впереди пусто, — через час доложил старлей Иванов–Третий. — Позади еще пустее.

— Продолжай шарить, — подтвердил приказ капитан третьего ранга и клюнул носом.

Радары «Котлина» обшаривали пространство в поисках десантного катера. Пусто, пусто, пусто… И вдруг некий объект возник словно бы из ничего — всего в трех с половиной тысячах километров от фрегата. Выходит, до сей поры умело прикрывался щитом невидимости.

— Неопознанный корабль! Дайте ваш позывной, — потребовал Сухов по рации. — Через пять секунд открываю огонь на поражение!

Судя по форме и размерам, это был десантный катер серии «Афалина» — именно тот, что искал «Котлин».

— Пять… четыре… три… два… — чеканил Петр, пока с катера не дали ответ.

— Я — Зу–лу Ван–Зироу–Ту.

Это был позывной разведроботов.

— Вас понял.

— Дайте свой позывной, — потребовали с катера, продолжая полным ходом идти к фрегату.

— Я — Танг–гоу Сикс–Ван–Севен, — назвался Петр.

Облегчения Сухов не испытал. Он нутром чуял: самое худшее — впереди.

— Готовьтесь принять на борт, — объявили с катера.

— Дело в шляпе, — сказал Петру старпом.

— Не говори «гоп»…

На подлете к «Котлину» десантный катер был пойман приемным устройством и попал на нижнюю палубу. Катер этот имел собственное имя: «Мадлен». Интересно, что о столь женственном имени думали роботы?

Космическое пространство вокруг фрегата казалось чистым. Подозрительно чистым, как заметил Бульбиев. И фрегат «Котлин» повернул назад. Путь домой был неблизкий.

Дежурная группа была в боевых скафандрах — на случай внезапной атаки. К тому же гости могли принести на себе какую–нибудь заразу. Матросы держали в руках бластеры с заряженными батареями, но стрелять без приказа Сухов строго–настрого запретил. У ног санитара стояла канистра с распылителем и дезинфицирующим раствором.

Матросы взяли катер в кольцо. Ждали. Роботы покидать свою скорлупку не спешили. Время шло, люди занервничали. Стволы бластеров начали гулять, нацеливаясь то на люк десантного отсека, то на выпуклость рубки.

— Ша, архаровцы! — Петр вклинился в дежурную группу. — Валерьянки не допили?

Наконец катерный люк распахнулся. По лесенке на пол трюма беззвучно спустились двое. Темно–серые, без скафандров и какой–либо одежды, без ручного оружия, но с большим серебристым чемоданом.

В высоту роботы были под шесть футов, весом (по прикидкам Петра) — килограммов под двести. Формой тела они походили на людей: две руки с пятью пальцами, две ноги с гибкими ступнями. На безволосой голове имелось лицо с глазами и ртом. Нос и уши были лишь обозначены. Органов чувств у них, надо полагать, имелось много больше, чем у людей из плоти и крови.

— Счастливы попасть к своим, — сказал разведробот на чистом русском языке.

Санитар начал санобработку: из распылителя он орошал роботов вонючей беловатой жидкостью. Они терпеливо ждали, когда душ иссякнет. На полу образовалась здоровенная лужа. Наконец канистра иссякла. Тела роботов были покрыты молочными разводами.