Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 264 из 281

Вместо ответа старший, сразу же севший напротив Сиро, уверенно кивнул.

— Пойдете к медвежьему озеру и разобьете там лагерь. — Он задумался. — Костры… штук… тридцать — там удобная равнина.

— Удобная для боя. Для открытого боя. — Кивнул старший. — У нас пока мало человек. И откуда мы знаем, с какой стороны подойдет неприятель?

— Неприятель подойдет со стороны Нагасаки, это главный город нашего сюзерена, стало быть, ему первому и учить нас уму-разуму. Но открытого боя пока предпринимать не станем. Я хочу, чтобы вы разбили лагерь в том месте, зажгли костры, разложили рядом с ними… ну… можно положить солому и прикрыть ее одеялами, как будто люди спят.

— Ага, понятно.

— Пусть все будет как в обычном лагере, можно даже посты расставить. Скоро стемнеет. Неприятель захочет напасть на нас в темноте. Кто мы такие, чтобы вызывать нас на честный бой? Итак, войска Тарадзава Хиротака выйдут из Нагасаки, пройдут главной дорогой, минуют лесок, обнаружат наш фальшивый лагерь. Пусть увидят лагерь и спящих людей. Бросятся туда, а мы…

— Мы расстреляем их из луков и мушкетов из засады. — Правильно понял нового командира ронин.

— Так и есть. Как ваше имя?

— Нагае. В юности служил в охране осакского замка под началом моего брата. Потом… разное было…

— Я назначаю вас, Нагае-сан, главным в этой операции, и да поможет вам Бог.

Луки были, были и мушкеты, и мечи, бережно припасаемые отцом Марком и другими братьями ко дню предсказанного восстания. Была одежда для воинов, собственно если бы речь шла только о самураях властелина Нагасаки, воины Сиро были более-менее готовы стоять какое-то время. Но (а это Сиро знал доподлинно) за Нагасаки мощной стеной стоит сегунат, который не позволит неизвестно кому бесчинствовать на его земле. А другой земли в Японии — той, которая не принадлежала бы сегунату, — не было и в помине.

Глава 13

Тайна раскрыта

Змея всегда выбирает извилистую дорогу.

— Субаро! — Ал тряхнул безвольное тело бывшего оруженосца, но мальчик не подавал признаков жизни. — Что же это? Такой молодой. Что это — сердце? А почему раньше не проявлялось? Сначала Фумихиро, потом Субаро! — Пульса не было. Подъехавшие вслед за Алом самураи и Марико настороженно смотрели на господина. — Эпидемия, что ли? Может, не будет никакого восстания, а мы здесь все он неизвестной науке чумы…

Поняв, что произошло, самураи обступили Ала, с удивлением разглядывая лежащего перед ними оруженосца. Никаких следов насильственной смерти. Ни малейших признаков болезни.

— Он с кем-нибудь тут разговаривал?

— С десятником, а потом попросил подать ему обед и все время сидел в вашем доме. — Явился встревоженный староста. — Но он не успел ничего поесть, чем хотите поклянусь. Он ничего не ел, а значит, и не мог отравиться в моем доме. Может, по дороге где, когда вы посылали его с поручениями. Его и мою дочь. Ой, Анды-то все нет. Может, они по дороге где покушали и… а моя семья тут ни при чем. Не травили мы господина самурая, даже случайно не могли, потому как рыба только что поймана, да и не ел-то он… говорю же, не успел поесть перед смертью. — Лицо старосты побелело от страха, обвислые щеки тряслись.

— Где Анда? Немедленно разыскать Анду. По дороге не разговаривать. — Ал распустил самурайский пучок и, растрепав седые волосы, вошел в дом.

За ним жена старосты уже несла бутылочку саке.

— Отец, можно с вами?

— Ты что-то хочешь мне рассказать? — В голове Ала шевелилось тревожное, десятник умер, не успев передать донесения Субаро, и Субаро умер, оба странным образом и именно когда должны были рассказать что-то о Марико. Но только что?

— В детстве вы много раз говорили о восстании в Симабара, я так поняла, что вчера оно должно было начаться. Этот дым?..

— Несомненно. Это начало восстания. — Кивнул Ал, и Марико, устроившись рядом с отцом, налила в чашечку саке и подала ему.

— Теперь мы должны ехать туда, где спалили замок? Могу ли я получить оружие, чтобы быть полезной вам?

— Оружие?.. — Ал застонал. — Я бы дорого заплатил за то, чтобы ты была сейчас в замке Грюку, а не сражалась на поле боя, рискуя быть изуродованной или погибнуть.

— Телесное уродство меня мало трогает. — Марико пожала плечами. — Нам священник говорит, что куда опаснее уродство духовное. Если хочешь, я поеду, даже не взяв с собой кинжала для сэппуку. Как скажешь. Просто я подумала, что было бы неправильно задаром отдать свою жизнь, тем более что ты учил меня бою.

— Возьми любое оружие, скажи Мията-сан, и он даст тебе… нет, не надо. Ты все равно не знаешь его в лицо. Возьми из моего арсенала меч, метательные ножи… все что нужно. — Он махнул рукой в сторону бережно сложенной в углу амуниции — последнее, что успел сделать Субаро. Но вот что он должен был передать?

— Я возьму вот этот нож для сэппуку. Помнишь, в детстве мама подарила мне точно такой же, с синей ручкой… — Марико стояла какое-то время разглядывая амуницию, — и, наверное, меч, в бою нож против меча… — Она сокрушенно помотала головой.

— Все что желаешь.

— Ты говорил, мы выступаем через две стражи. Но две стражи прошли. Почему мы еще здесь?

— Нужно дождаться Анду.

— Дочь старосты? Зачем она тебе?

— Анда была с Субаро и должна знать о том, что не успел сказать он.

В этот момент во дворе затопали подошвы сандалий, Ал услышал голос Анды и поднялся навстречу. Но голос своей новой служанки признала и Марико, одним прыжком она оказалась возле отца, сверкнув в воздухе острым ножом когай. В следующее мгновение Ал схватил дочь за руку и, вывернув запястье, завладел кинжалом.

Марико попыталась метнуться к остальному оружию, но отец прижал ее коленкой к полу. Седзи распахнулись, на пороге возвышались два самурая стражи, между которыми, припадая на ушибленную и вновь кровоточащую ногу, стояла смущенная и растроганная важностью происходящего Анда.

Глава 14

На распутье

Богач и кривую дочь замуж отдаст.

В тот день Ал так и не отправился на поиски ненавистного Амакуса Сиро, да и вообще теперь вряд ли бы собрался. Странным образом ставшая целью его жизни ликвидация христианского лидера вдруг была остановлена пойманной латной перчаткой стрелой. Стрелой, почти уже достигшей своей цели.

Несмотря на умение держаться и не выдавать своих эмоций, Ал чувствовал себя потерянным и разбитым. Самураи, его самураи, многие из которых выросли с мыслью о «деле чести клана», теперь должны были уйти ни с чем. Трусливо убраться с поля боя, не достигнув намеченного, не сделав того, о чем клялись дома матерям, женам и невестам. А что им остается, когда господин приказал отступать. Повиноваться, проглатывая горькую обиду.

Черное неожиданно сделалось золотым, а белое оказалось в пятнах. Появились оттенки, которых прежде Ал не замечал, будучи ослепленным своей навязчивой идеей. Да, именно так следовало думать об убийстве юноши, который тебе во внуки годится. Так и не иначе. Да, христианское восстание началось, и оно повлечет за собой братоубийственную войну и массовые казни, столь ненавистные Алу, и, наверное, можно было еще снять голову с лидера восстания, дабы предотвратить неизбежное. Но… эта голова принадлежала приемному сыну Марико, которого она любила больше всего на свете, ради которого согласилась на разлуку со своей семьей. Согласилась жить в изгнании, хотя ей в любой момент протянули бы руку помощи.

И Ал не мог не уважать решение дочери, даже если оно гробило его репутацию и начисто подминало под себя цель жизни. Понимая, что что-то пошло не по плану, самураи толпились во дворе, делая вид, будто заняты важными делами, а на самом деле обращенные в слух.

После того как, давясь слезами и проклятиями, Марико поведала историю своей жизни и знакомства с Сиро, рассказала, как погибли родители мужа, и сюзерен дал им новую фамилию Амакуса, и как она поняла, что ее приемный сын, ее маленький Сиро и есть тот самый мальчик, который будет совершать чудеса во имя христианского Бога. Что это тот самый ребенок, которого поклялся убить ее родной отец! Она рассказывала, как рос ее сын, каким добрым и необыкновенным он был. Как на крыше их дома свили гнездо пара аистов, и в тот же год неожиданно у крестьян оказались полные закрома зерна. Как ее Сиро врачевал больных людей, всего лишь приближаясь к ним, и как ожил утонувший было ребенок, сестра которого ненароком выронила его из корзины в ручей.