Пророчество. Трилогия

…Немножечко подумав, я решила, что представлять себе свою жизнь без мужа – это конченый идиотизм: да, моя жизнь в Москве была бы намного спокойнее и, при некотором везении, могла даже неплохо сложиться. Но тогда у меня не было бы Самирчика, Хмурого, Беаты, Глаза и всех тех ребят и девчонок, которые вместо жалкого существования на Земле превратили мою жизнь в Жизнь…

– Спасибо, Лонор! – не обращая внимания на то, что аплодисменты давно затихли, и публика в «Метле» ждет нового шедевра барда, я встала из–за стола, подошла к настраивающему свой инструмент певцу, и, присев перед ним на прихваченный по дороге стул, попросила: – Спой мне, пожалуйста, знаешь что? Я… не помню, как она называется, но там были вот такие слова:

Смятой простыни холод могильный

леденит… Как же можно быть сильной,

если рядом Любимого нет?

Диллиона, стоящая рядом с бардом, грустно улыбнулась и прошептала:

– Она называется «Ветерок»… Споем с удовольствием… Вы будете сидеть тут?

– Угу…

– Как скажете… Лонор, начинай…

Глава 37

Оливия

– Искусство требует жертв. Со стороны мирного населения… – эта фраза Глаза, произнесенная перед очередным допросом «языка», заставила меня расхохотаться: бедный снайпер, третьи сутки подвергаемый «курощению, низведению и дуракавалянию», уже давно был готов ко всему, лишь бы не ощущать на себе методы «интеллектуального» воздействия Вовки Щепкина. Тем более что Зои Космодемьянской из него уже не получилось. Впрочем, зная методы допроса нашего великого вождя, я искренне сомневалась в том, что эта самая Зоя была бы способна не только молчать на допросе, но и призывать к чему–нибудь, кроме гуманизма: наш «язык», например, был готов на все, лишь бы Глаз не хмурился. И с искренней радостью делился с нами словарным запасом…

Вообще смотреть на процесс создания словаря было довольно весело. Если слова–аналоги предметов обихода, имеющихся вокруг, и простых понятий вроде «идти», «сесть», «встать» и так далее мы записали без труда, то с более сложными терминами возникали нешуточные проблемы. Приходилось разыгрывать сценки, смотреть на которые без слез как–то не получалось. Представьте себе, как в исполнении того же Вовки можно было описать понятие «маразм»! Впрочем, благодаря тому, что опыт обучения чужому языку в этом мире у нас уже был, определенных успехов во взаимопонимании мы достигли довольно быстро – к концу вторых суток допроса Глаз уже начал задавать пленному вопросы, связанные с причиной появления «гостей» на этой планете. И уже через пару часов «общения» Вовка схватился за голову:

– Ну все, приплыли! Это дело явно пахнет керосином!

– Чем пахнет? Кто? – Эрик, задумчиво глядящий в окно выделенной нам избы на суету готовящихся к походу Вепрей, удивленно уставился на расстроенного до глубины души Щепкина.

– Эти урюки – жертвы милитаризма! – в своем неподражаемом стиле начал Глаз. – Их Адольф Шикльгрубер, он же Гитлер, он же какой–то там Озинк Солл, проиграв маленькую и совершенно не победоносную войну, решил, что он мстит, и мстя его страшна… Все бы ничего, но какой–то там уродец–головастик нашел способ открывать окно в этот мир. Хитрожопый Адольфик решил, что лучшая база для насильно демилитаризованной страны должна находиться там, где ее никто не найдет. То есть тут! А лучшее, что можно будет на ней сотворить – это создать оружие возмездия. Эдакую «Большую Жопу», с помощью которой он сможет переиграть результаты предыдущей войны. Шулер, бля… Так вот боссы этого хмыря, – Вовка показал пальцем на сжавшегося от страха снайпера, – шуршат тут, как дизели в Заполярье, и, если верить его же рассказам, что–то там уже нахимичили. По крайней мере, человеческий материал для исследований им нужен постоянно… А это меня, блин, начинает напрягать…

– Какого типа оружие? – нахмурившись, поинтересовался Эрик.

– А хрен его знает! – пожал плечами Бросок Змеи. – Судя по тому, что отработанный материал сжигают – гадость готовят редкую. А вариантов не так много…

– Получается, что нас сюда кинуло, чтобы мы спасли не этот мир, а тот? Как он, кстати, называется? – спросила я, слегка поежившись: переться в еще один мир мне что–то не улыбалось.

– Рокх, типа… – буркнул Вовка. – Суки, блин! Не жилось им там спокойно! Ох, и напинаю я этому Озинку, мать его наперекосяк и…

– Тут, пожалуйста, без подробностей – Оливия еще совсем дитя… – прервал его словоизлияния Эрик.

– Слышь, педофил! Я уж как–нибудь сам разберусь… – мрачно ухмыльнулся Щепкин и, не дожидаясь ответа, повернулся к своему подопечному: – Ну–с, красавчик, вернемся к нашим баранам… Как, говоришь, устроен ваш лагерь?

– Господа Вепри, Утконосы, Туканы и прочие земноводные! Родина–мать зовет нас на подвиг, посвященный двадцать седьмой годовщине КПСС! – Мало кто из собравшихся около Дома Совета аборигенов осознал хотя бы половину всей глубины смысла, заложенного в первой фразе речи своего предводителя. Как, впрочем, и в остальных: – Злобные ниндзи–черепашки, обосновавшиеся у черта на рогах, гнут пальцы на самое святое, что у нас всех есть – на наших баб–с. И мы, как конкретные пацаны и пацанки, не можем обойти стороной такое гнусное хамство!

Поэтому завтра утром все те, у кого есть еще ягоды в ягодицах, под моим чутким руководством выдвигаются на первую разборку с теркой на территории, захваченной этими гнусными падлами, чебураторами и личностями с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Последних мы трогать не будем – западло, – но и жить на нашей земле не дадим. Пусть валят к себе в тьмутаракань и размножаются там партеногенезом…

Несмотря на процедуры, пройденные мною и Эриком в логове у Эола, и уже имеющуюся у нас информацию о целях и задачах наших гостей, выражения наших лиц мало чем отличались от того, что можно было увидеть на лицах всех тех, кто посетил этот сейшн.

Для того чтобы понять то, что нес Глаз, надо было быть Машей. Или Ольгердом. Или прожить всю жизнь на Земле, прослужить лет десять в их армии, и… в цирке не смеяться…

– …Да, наши враги – это не… хвост собачий, и закидать их шапками, пилотками и касками нам не удастся, но с нами Бог, я и моя братва, так что навтыкать им по самое небалуйся мы сможем без проблем. Главное – не тупить, не тормозить и не сс… трусить… Впрочем, как я вижу по вашим глазам, мандражистов, ручников и тормозных парашютов среди вас нет, так что наше дело – правое, и Победа будет под нами… И при этом не одна. А с Удачей… Что не может не радовать настоящих мужчин. Вы рады? Че молчим, в натуре? Где ваши аплодисменты, переходящие в овации? Чем я вам не Леонид Ильич, епть? Ладно, отпустили ручники и рванули дальше! Итак, командование операцией под кодовым названием «Банзай» я принимаю на себя. Все, кто не с нами – тот против нас, а значит, враг, и подлежит уконтропупливанию в сортире… Ход моей мысли понятен?

«Не очень…» – про себя подумала я, но вслух решила не говорить – все равно повторять речь Вовка бы не стал: уставший, как собака, после трех суток почти непрерывного допроса, он и так согласился произнести эту речь только после длительных уговоров ввалившихся в нашу избу вождей. Дали бы ему волю – он бы сейчас дрых, а не распинался.

– Вот и отлично! Тогда строиться на подоконнике через три минуты после двух зеленых свистков вверх. Оружие и хавчик желательно не забывать… На этом все, до новых встреч на голубых экранах… И можно закрыть рты – мух немного, но они есть…

Глава 38

Беата

…Привратник, распахнувший нам калитку, выглядел, как наркоман со стажем: мутные, ничего не выражающие глаза, слегка размазанные движения и жуткая худоба, вызывающая подспудное желание его накормить. Молча поклонившись Маату – так звали предложившего нам убежище старичка, – он сделал шаг в сторону, пропуская нас на территорию монастыря, и, прикрыв на удивление массивную дверь, молча пристроился за двинувшимся вглубь комплекса строений начальством.

Несмотря на поздний час, вокруг не горел ни один факел, и осмотреть святая святых «величайших бойцов» этого мира мне не удалось. Единственное, что отложилось в памяти, – все строения, мимо которых мы проходили, не превышали двух этажей в высоту. Впрочем, будь вокруг светильники, мне вряд ли захотелось бы особенно смотреть по сторонам: мои мысли занимал неприятный запах, пропитывающий буквально все вокруг. А от одежды идущего впереди привратника несло так, что мне все время приходилось заставлять себя не отставать от процессии: от этого аромата слегка мутило и начинала кружиться голова.