Пророчество. Трилогия

– Премного благодарен… – Щепкин пожал плечами и, выглянув из расщелины, скомандовал: – Ладно, харе задницы отсиживать! Пора паковать чемоданы и валить отсель до дому, до хаты… Самое главное мы уже разнюхали – надо доложить Верховному Главнокомандующему.

– Ольгерду, что ли? – вскакивая на ноги, спросила Оливия. – А ты вроде бы хотел возглавить местные легионы? Или стремно стало?

– Винтовочка–то, конечно, о–го–го, но и они не пальцем деланы… И потом, что–то там их многовато. Боюсь, патронов не хватит… Даже с учетом тех, что мы собрали у покойных горе–восходителей. Так что надо предпринять стратегическое отступление…

– …или, как оно правильно называется, паническое бегство… – подхватывая с земли связку из трех трофейных «автоматов», включился в беседу и я. – Хотя, в принципе, я с тобой согласен. Пока доберемся до деревни Хрюнделей, потом – до наших, глядишь, и язык выучим. Иначе что мы из него вытрясем? Как думаешь, наши доблестные союзники нас поймут?

– А куда они денутся с подводной лодки? – пожав плечами, Вовка пару раз подпрыгнул, и, удовлетворенно хмыкнув, двинулся в сторону виднеющегося в долине леса: навешанное на нем добро звенеть и не пыталось.

Увы, планам уйти по–английски сбыться было не суждено. Через каких–то пару часов их пришлось корректировать, причем радикально. За нами выслали погоню…

– Если бы у них были собаки, я бы, наверное, еще понял, как они не теряют наш след… – на второе утро после того, как мы обнаружили идущий за нами отряд, посетовал Глаз. – Но собак нет, и то, что они не отстают, действует мне на нервы! Бесит именно неопределенность – черт его знает, что у них за техника…

– Да, видимо, обидели мы их здорово… – встав рядом с ним, Оливия ждала своей очереди заглянуть в бинокль, с которым Вовка не расставался. – Ну, ладно, хватит пялиться! Дай и мне посмотреть!

– Да что тут смотреть–то? – отрывая прибор от глаз, фыркнул Щепкин. – Прут как привязанные. И на хрена их послали в таком количестве? Людей некуда девать?

– Так ты с Оливией положили девять, а одного взяли в плен. Значит, посылать меньше двадцати – идиотизм!

– Было б двадцать, я бы так не злился! Их сорок шесть…

– Патронов хватит?

– Блин! Ты не понимаешь! Эти – готовы… Идут, как полагается… Я, конечно, их слегка потреплю… Но… будет трудновато… Там тоже ребята не лыком шиты. Спинным мозгом чую…

– О, как ты красиво задницу свою обозвал… – Оливия, закончив любоваться преследователями, отошла от камня, за которым пряталась, и посмотрела на долину, начинающуюся по другую сторону перевала. – Идти к деревням клана будет как–то некрасиво… Таким гостям, как я думаю, там не обрадуются…

– Значит, надо обрубать хвосты… Есть у меня одна идейка… – задумчиво посмотрев на ни бельмеса не понимающего в нашей беседе Раската, Вов– ка перешел на местный язык и поинтересовался: – Гром! Я понимаю, что сейчас не сезон, но есть тут местечко, где много снега? Очень–очень много?

– А ты не видишь? – усмехнулся воин, кивая головой на заснеженные вершины, покрытые вечными снегами, розовеющие в лучах восходящего солнца.

– Мне надо место, где можно устроить соревнования по бобслею …

– Что? – не понял сказанных по–русски слов воин.

– Ладно, объясню по дороге. Отдохнули? Давайте ноги в руки и вперед.

Следующие минут пятнадцать я ржал как конь – Глаз, как обычно, решил не мелочиться и сразу устроить преследователям крупные неприятности. Раскат Грома не сразу понял, что от него требуется, но, сообразив, обалдело покачал головой – по его мнению, идея Вождя граничила с самоубийством.

– До подходящего ледника я вас доведу часов за семь–восемь. Но не уверен, что по нему можно безопасно спуститься так, как ты описал… Камней, вплавленных в лед, слишком много. Порежет на куски…

– Эх, был бы у меня моток стальной проволоки… – грустно посмотрел на нас Щепкин. – Порезало бы их… А так придется переводить патроны… Хотя… я, пожалуй, обойдусь и без проволоки…

…Безумный спуск по леднику я запомню на всю жизнь: через какие–то полчаса мои руки, в которых я сжимал нож, дрожали, как у дряхлого старика, а пальцы перестали слушаться. Зато добрые две трети исчерченной клинками ледяной наклонной плоскости, плавно уходящей в ущелье, остались наверху.

Если бы не торчащие там и сям камни, безумный спуск мог бы мне и понравиться, а так – создавалось ощущение, что мы играем с судьбой. И даже то, что первым «спускался» бедный, перепуганный «внушением» Вовки снайпер, ничуть не успокаивало – на такой скорости среагировать на камень, пропоровший его тело, лично я успел бы вряд ли. Даже находясь в состоянии джуше .

Вообще, если верить рассказам Щепкина, спускаться таким образом ему уже приходилось – на тренировках еще на Земле. Правда, вместо ножа он пользовался ледорубом и летел по льду в полуприседе, а не лежа, но, как я понял, ледник там был менее крутой.

– Хватит кукситься! Позабавились? А теперь марш наверх! – удостоверившись, что все более–менее пришли в себя, скомандовал он. – У нас часа два. От силы. Надо приготовить сюрпризик… Местечко я уже присмотрел…

Место, где ледяной язык пробивался между двух здоровенных скал, во время спуска мы проезжали еле–еле: с этого места не было понятно, какой крутизны склон там, за перегибом льда. Однако Щепкин решительно полез выше, проигнорировав наши удивленные взгляды. Похожий на желоб участок длиной метров в триста перед ущельем казался не лучшим местом для засады – мы его пролетели, как на крыльях. Там было не страшно. Однако великий вождь клана Ворона считал иначе:

– Так… Офигительное место… Ни одного камешка… Просто мечта… Та–а–ак… В штыковую мы, пожалуй, сегодня не пойдем… Поэтому эти железяки нам не пригодятся… Отмыкаем… Теперь надо наковырять пяток подходящих дырок, и овощерезка от «Щепкина и K°» будет готова… Знаете, что мне тут особенно нравится?

Начиная понимать, что именно он придумал, я представил себе недалекое будущее наших преследователей и скривился:

– Наверное, то, что следы от наших ножей тут сходятся в один пучок…

– Умница! Очень милый изгиб… Против законов физики не попрешь… А значит, их кинет сюда… сюда… или вот сюда… Еще один закрепим тут… и тут… Все! Можно идти наверх и забыть про возможность посмотреть такое милое шоу…

– Ты хотел сказать «спуститься»? – на всякий случай спросила Оливия.

– Зачем? Мы туда не пойдем! Я приметил еще одно местечко, где тоже будет весело… Не знаю, как они находят наши следы, но после хорошего обвала шанс уйти у нас появится. Однозначно. Так что не будем терять время… Хотя… сердце кровью обливается, как подумаю, что никто этого не увидит…

Глава 32

Лита Меддир

Новенький блестящий смеситель, из которого била упругая, исходящая паром горячая вода, казался чем–то нереальным – в палатке с теми жалкими удобствами, которыми разрешали пользоваться семьям новоявленных «рабов», горячей воды не было отродясь. Как, собственно, и смесителя: обычный кусок трубы с приваренными к нему краниками, закрепленный чуть выше ее головы, по мнению руководства полевого лагеря, должен был обеспечить все потребности пленников. Слабенький напор, при открывании всех двадцати краников превращающийся в жалкие струйки безумно холодной ледниковой воды мог порадовать только чистотой – для того, чтобы заставить себя помыться, надо было очень постараться.

Дело в общем–то было не в напоре и не в температуре – сгоняемые на «водные процедуры» пленники никак не могли смириться с тем, что каждая очередная их партия, как назло, оказывалась смешанной. Мужчинам, женщинам, детям, сбиваемым солдатами в одну кучу и вынужденным раздеваться догола в присутствии лиц противоположного пола, никак не давали привыкнуть к такому унижению – каждый раз «зрители» придумывали что–нибудь новенькое, эдакое, для того, чтобы еще раз посмеяться над моральными мучениями близких «сильно больших умников».

Каждый раз, оказываясь в толпе дурно пахнущих, потеющих от страха узников, кое–как урывающих хоть какую–то возможность ополоснуться, Лита с трудом удерживалась на грани истерики – хотелось броситься на ближайшего солдата, раздевающего ее взглядом, и вцепиться обломанными, исцарапанными ногтями в его похотливые глаза. Однако чувство самосохранения заставляло стоять на месте – такие попытки уже были и всегда заканчивались одина– ково: тех, кто не выполнял приказы солдатни, сначала избивали до полусмерти, а потом либо расстреливали, либо, если провинившийся был женщиной – отдавали в солдатский бордель. Те, кто возвращался оттуда, как правило, уже никогда не показывали свои чувства – подавленные, похожие на сломанные куклы женщины уходили в себя и превращались в покорные, готовые на все марионетки…