Страница 18 из 22
Помни, что тогда кто будет не с нами, тот будет против; кто будет против – тот наш враг, а врагов следует истреблять всеми способами…»
Я читал и вспоминал об отце. О его завете – о кулаке.
В Петербурге пошли непонятные пожары. Каждый день над городом стояло красное зарево. Выгорели целые районы… Огонь пробрался в центр – угрожал Пажескому корпусу и Публичной библиотеке… и я сам руководил тушением.
Кириллов сказал то, что думал я сам… не хотел, но думал, думал! Это не пожары – это поджоги. Молодые люди перешли от слов к делам!
Двор волновался… Ненавистники реформ тотчас придумали обвинять не меня, а… Костю! Будто реформы, приведшие к хаосу, – плод его дурного влияния… на меня! А сам я несчастная жертва.
И опять приходил с докладом Кириллов… Этот Кириллов – еще молодой человек, но уже сделал прекрасную карьеру – заведует политическим сыском… И не зря. Он воистину знает все…
Во время доклада Кириллов заговорил о другом Косте – Константине Петровиче Победоносцеве… Откуда-то знает, что я намерен сделать его главным воспитателем нового Цесаревича.
Сначала Кириллов долго хвалил Константина Петровича. Сказал, что Победоносцев умнейший, образованнейший человек, великий законовед… И только потом перешел к сведениям, добытым людьми его профессии. Поведал, что вчера Победоносцев заявил в разговоре с фрейлиной Тютчевой: «Нет, не зря Держава покатилась в Соборе… Если вовремя не прекратить наши безумства (то бишь мои реформы!), Держава воистину скатится в бездну. И мы – с ней». В той же беседе с фрейлиной Тютчевой он обещал «привести Наследника к другому полюсу» – то есть сделать сына врагом реформ отца!
– И в довершение, – сказал Кириллов, – он осмелился бранить Ваше Величество за то, что вы, осмелюсь процитировать, «не понимаете страны, которой правите».
– Как странно, я, кажется, не успел сделать ему ничего хорошего… За что же он так меня бранит?
Кириллов улыбнулся и сказал:
– У Вашего Величества справедливое мнение о людях. Те, кто расследует человеческие тайны, его разделяют…
Это было очень серьезно. Победоносцев прежде читал курс законоведения Никсу. После смерти Никса я действительно сделал его основным воспитателем Саши.
Теперь я должен был от него освободиться…
Если папа был недоволен служащим, он незамедлительно изгонял его со службы… Я сторонник иного – метода прабабушки Великой Екатерины… Я, наоборот, начинаю с милостей, чтобы изгнанный мог объяснить впоследствии себе и окружающим, будто отнюдь не прогнан, просто ему дали отдохнуть в заботе о его здоровье… Так вокруг меньше недовольных и, следовательно, интриг.
Я решил сам поехать к Победоносцеву, чтобы все видели знак моего благоволения, прежде чем я с ним расстанусь.
Победоносцев ждал меня в своем огромном кабинете в нижнем этаже. Посредине стоял чрезвычайных размеров громадный стол с бронзовыми львами… Были еще два стола, покрытые колоннами книг.
Он стоял у стола, почтительно склонив голову… Необычайно худой, этакий высокий скелет с оттопыренными ушами, носом-клювом и нависшим над лицом высоченным лбом…
– Я давно мечтал поговорить с вами, Ваше Величество… И вот сподобился, слава тебе Господи! – истово перекрестился…
На это обязательное верноподданническое вступление я не ответил, ласково глядя на него.
И тогда последовал его монолог:
– Ваше Величество, поверьте, мы… иные! Мы не Европа. У нас свой путь развития. Наш Ковчег Завета – это наши традиции… Мы все должны делать не торопясь. Тихими стопами добираться до Европы… Нетерпение для нас смерти подобно. Всегда говорю извозчику: «Плачу, чтоб вез медленно». И знаю: карета не перевернется даже на наших ужасных дорогах… Европа требует, чтоб мы ввели у себя побыстрее все свободы, не понимая, как наши люди опасны в свободе. Жозеф де Местр, посол Пьемонта, умнейший человек, которого так ценил незабвенный Государь Александр Павлович, часто говаривал: «Дать в России много свобод – это то же, что дать никогда не пившему человеку много вина и ждать от него разумных действий». Есть поучительная легенда о духе разбойника Степана Разина, который заключен в скале… Только беспощадная власть и суровые законы царей сдерживают в скале анархический, бунтарский дух народа. Дикий человек с кистенем в руке жаждет выйти из скалы в наше бескрайнее поле. В свободе наш не ведавший свободы дикий человек – страшен, он весь мир вокруг себя разрушит и потом сам же себя погубит… Европейцы – люди порядка… Если негодует, вы видите: он негодует… Наш человек поприветствует, поклонится лбом в землю низко, а потом с тем же добрым лицом за горло ухватит и задушит. Перед тем не забыв перекреститься… Поверьте, Ваше Величество, вы задумали слишком много реформ сразу… Ваше Величество, я преподавал в университете и знаю, как опасны у нас молодые люди. Россия нынче опаснейше пробудилась, она от полученных свобод уже пьяная… Кровью как бы не кончилось, Ваше Величество! Как бы не появился у нас Пугачев уже с университетским образованием… Известный писатель Достоевский, мой очень хороший знакомый, который сам горячо заблуждался в молодости… замечательно сказал мне о наших молодых людях: «Если нашему молодому человеку дать карту звездного неба, он и ее тотчас исправит». Да Ваше Величество и сами видите – кажется, вы им достаточно дали, но они уже требуют всего…
Он еще говорил… много говорил…
Я слушал его с большим интересом. Этот умнейший человек говорил то, что внутри меня самого часто говорит другой голос… Голос папа´…
Я сделаю Победоносцева главным наставником
Саши…
Однако возвращаюсь в ужасный день.
Осмотрев опальные картины, поехал на прогулку в Летний сад.
По дороге заехал в Мраморный дворец к Косте.
На лестнице у мраморных статуй меня дожидалась Костина жена.
Очень хороша, похожа на Марию Стюарт со старинного портрета… пока не начинает говорить. У нее гортанный хрипловатый голос. И к тому же ужасный французский. Как важен голос для женщины…
Вот у нее такой нежный голос.
Между тем Санни (Александра Иосифовна, супруга Константина Николаевича) шептала хрипло удивительные вещи:
– Я очень рада, что Ваше Величество приехали. Костя не велел вам говорить… Его Высочество, как известно, великий борец с суевериями… Но я обязана рассказать… Нам всем следует быть настороже. Дело в том, что вчерашней ночью вот в этой спальне появился он… Сейчас вам все доложит Никола…
По лестнице уже сбегал старший сын Кости.
Как хорош, мерзавец, – красавец, истинный гвардеец, украшение правого фланга. Впрочем, мой Никс не хуже… Был не хуже… Никак не научусь говорить о нем в прошедшем времени…
Красавец Никола недавно вернулся из Парижа. Костя рассказал на днях, что он полон впечатлениями – парижские музеи, театры совершенно зачаровали юношу. Но на днях я получил донесение французской полиции… Они рассказали: Никола в Париже не был ни в одном музее, ни в одном театре, зато усердно посещал притоны, где курят гашиш. И разнообразные бордели, порой самого опасного свойства, где девки могут заразить смертельными болезнями… При этом ловко дурачил приставленных к нему наших агентов… Но французских не провел. По-своему я люблю Николу, хотя, думаю, от него всем нам будет много хлопот!
Я уже собрался показать донесение счастливому отцу… Представил, как бедный Костя вздохнет, пообещает строго с ним поговорить. Но как ему с ним говорить, если сам он открыто живет с балериной…
Да мы все… с большими грехами. Маша права.
И тут мне показалось, что я не без радости готовился рассказать Косте о Николе… Неужели мщу за то, что мой Николай был, а его – есть?
Я решил не показывать французское донесение!
Никола начал рассказывать: