Страница 40 из 75
– Я что, в самом деле так сказала?
– Ну да, где тебе упомнить такой пустяк?
И правда – не помню. Кажется, тогда Ив быстро свернул беседу, а еще через полчаса вспомнил про какие-то забытые дела в отделении и ушел на работу. Тогда я так ничего и не поняла.
Я шагнула ближе, попыталась обнять.
– Что, теперь всю оставшуюся жизнь поминать будешь?
– Не надо, Маш. – Ив перехватил мои руки. – Хватит. Мне с тобой... нормально, да и нет у меня никого, кроме тебя. Опять же в люди выйти не стыдно, друзья завидуют... Почему-то все уверены, что ты само совершенство. Уживемся, как добрые приятели. Но в любовь не играй, ладно? Не позорься.
Лучше бы он ударил. Тогда, несколько лет назад. Я бы просто ушла в один миг, и не было бы настолько... Да много чего бы не было – ни времени, когда я еще надеялась понять, что же со мной не так и можно ли что-то исправить, ни показного сочувствия заклятых подруг – твоего вчера видели с какой-то... Впрочем, это, наверное, к лучшему – в таких вещах и проверяешь, кто есть кто. И не было бы усталого смирения потом – так смиряются с тем, что невозможно изменить. Вроде земного притяжения: сиганув с крыши, не взлетишь, и едва ли есть смысл об этом сожалеть.
– Какой же ты...
– Сволочь? – поинтересовался он. – Так с кем поведешься...
И усмехнулся.
И я со всей дури залепила пощечину по этой ухмыляющейся морде, в которой не осталось ничего от бывшего еще четверть часа назад родным человека. Послав к чертовой матери все представления о приличном и не очень, о самоконтроле и прочей чуши. То, что копилось годами, наконец выплеснулось, и мне стало наплевать, что сцена выходит совершенно безобразной, что мой лексикон сделает честь прожженному алкашу из подворотни, и даже то, что, когда рано или поздно это закончится, придется только собрать чемоданы и уйти. Если останусь жива, потому что Ив намного сильнее, а не ударить, когда разъяренная мегера метит когтями в глаза, сможет не каждый. Результаты подобных семейных разборок мне доводилось видеть слишком часто – но на это тоже было плевать. Цепная реакция – не остановить, даже зная, что после останется выжженная пустыня.
Муж опомнился, каким-то хитрым приемчиком вывернул руку так, что я взвыла, и поволок, матерясь и шипя, когда я умудрялась лягнуть и не промазать. Не слишком мягко сгрузил в ванну. Ледяные струи душа обрушились на голову, ослепляя, заглушая визг. Отчаянно отплевываясь, я какое-то время брыкалась, пыталась отмахиваться и, наконец, замерла, сжавшись в комок, мало-помалу осознавая происходящее.
– Все? Или добавить?
– Хватит. Холодно...
Поднять глаза было невозможно.
– Я... Я в гостиной переночую. А завтра уйду.
Квартиру мужу оставили родители, так что все честно.
– И далеко собралась?
– Не знаю.
И правда, не знаю. Какая теперь разница?
– Маруська, ну ты даешь!
Я все же заставила себя поднять взгляд. Промокший до нитки Ив прислонился к косяку, разглядывая меня с откровенным любопытством.
– Тебе что, в самом деле на меня не плевать?
– Дурак ты, – всхлипнула я, утыкаясь носом в колени.
– Погоди-ка... Не хочу с твоей макушкой разговаривать.
Ив одним движением вытащил меня из ванны, поставил на ноги. Шагнул назад, снова прислонившись к косяку. Повторил:
– Ну ты, блин, даешь.
Царапина на щеке, под глазом стремительно наливается синяк, порванная футболка. Это что, все я?
– Могла бы поаккуратней, мне ж теперь перед больными таким фонарем светить.
– Я нечаянно...
Прозвучало невероятно глупо. Отодвинуться бы, но куда отодвинешься в стандартной ванной, только и оставалось стоять, обхватив себя руками и стараясь случайно не коснуться.
– Да уж, я заметил. «Нечаянно». Сочувствую тому маньяку, который решит на тебя покуситься.
– Я... – Зубы неуместно клацнули: все же стоять в мокрой одежде не слишком тепло. По спине с волос текла ледяная струя, тело била крупная дрожь. Надо выйти, переодеться, но дорогу перегородил Ив, закрыв дверной проем. Выражения его лица я не видела, для этого нужно поднять глаза, и я уперлась взглядом в облепленный мокрой футболкой торс. Оставалось сказать только одно. Собраться с духом, сказать, выдержать презрение и насмешку – наверняка муж примет это за попытку помириться. Да, мы оба хороши, и за то, что он наговорил, расцарапанная морда – не слишком тяжкое наказание. И все же, если я не скажу это сейчас, то окончательно перестану себя уважать. Дело не в том, чтобы что-то вернуть, возвращать надо было много лет назад, пока мы не замкнулись каждый в своем коконе. Теперь уже поздно.
– Ив... – Как же трудно смотреть ему в глаза. – Я вела себя совершенно неподобающим образом. Я виновата. Прости меня, пожалуйста.
Ну вот и все. Теперь только дождаться, когда он закончит исходить желчью – почему люди так часто принимают извинение за слабость или попытку вымогательства? Покидать в рюкзак вещей, чтобы протянуть неделю-две, пока не найду жилье. И уйти. Жаль, что все кончилось так. Жаль. Господи, как глупо... Разбежаться – и то нормально не смогли.
Муж молчал, и выражение лица было... странным. Недоумение, растерянность и что-то еще, что-то знакомое, но давно забытое. Тишина затягивалась, развернуться бы и уйти, но Ив по-прежнему стоял на пути, и оставалось только не отводить взгляда от его глаз. Да уж, наворотили мы дел.
Но черт бы все это побрал – я не хочу уходить!
– Маруська, я дурак. Совсем-совсем дурак. Иди сюда.
Я всхлипнула и ткнулась лбом куда-то ему в ключицу. Ив обнял, баюкая, повторяя:
– Маруська... Замерзла же совсем! – спохватился он наконец.
– Уже нет.
– Да ну? – Он прижал мои ладони к щеке. – Как ледышки. Нет, я точно идиот. Вылитая царевна-лягушка: холодная и мокрая. Раздевайся, быстро.
– Иван-царевич нашелся, – фыркнула я, в очередной раз клацнув зубами
– Да раздевайся ты, потом болтать будешь!
Он, не слишком церемонясь, сорвал с меня мокрую футболку, стянул джинсы с прилипшим к ним бельем.
– Тьфу ты, сам такой же. – Ив разделся, подхватил меня на руки. Засунул под одеяло, нырнув следом. – Греться будем. Тебе что-нибудь горячительное принести?
– Не надо. Хватило сегодня... горячительного.
– Ну сейчас-то чего дрожишь? – обнял, привлекая к себе. – Тепло же?
– По инерции, – я шмыгнула носом, прижимаясь к нему всем телом.
– Ревешь тоже по инерции?
– Угу. Сейчас...
– Да ладно тебе. Реви, сколько влезет.
– Вот спасибо, разрешил, – хмыкнула я. И в самом деле, хватит, пожалуй. Тепло и спокойно – почему с ним не всегда так? Умеет же, когда хочет.
– Маша...
– А?
– Прости меня. Был неправ. Исправиться не обещаю, но попробую.
– Оба хороши.
– Это точно. Мир?
– Угу... Ив?
– М?
– Не отпускай меня.
– Не отпущу. Спи спокойно.
Солнце светило в лицо. Я сощурилась, ворча повернулась на бок. Солнце? Оно заглядывает в спальню только ближе к обеду и... Черт! Я рывком села. Проспала все на свете.
– Далеко собралась? – поинтересовался муж, приоткрыв глаз.
– На работу. А ты чего дома?
– Отгул взял. Маша...
– Блин, как же я так будильник не услышала! – Я снова чертыхнулась и полезла через мужа, выбираясь из кровати. – Не хочу никуда...
– Маша.
– Подвинься.
– Маша, в конце концов! – Ив опрокинул меня обратно на кровать, навалившись сверху. – Послушай меня.
– Я опаздываю.
– Ты уже опоздала, к тому же торопиться некуда, сегодня работать ты точно не сможешь.
Черт... И в самом деле некуда. Значит, можно в кои-то веки нормально проснуться и нормально позавтракать? Или... как это некуда – надо хотя бы разобраться, есть ли у меня еще работа, или разнесенный морг закрыли к чертовой матери.
– Машка, остановись и послушай, иначе я сейчас привяжу тебя к койке, чтобы не рыпалась.
Муж, ты всерьез не понимаешь, что я не желаю сейчас спорить о работе. Или делаешь вид, что не понимаешь? Да, я никуда не хочу и готова уцепиться за малейший повод остаться дома. Поэтому не действуй на нервы. Пожалуйста. Иначе я просто плюну на все.