Страница 29 из 68
И он будет сейчас работать тут, в банке? Он взглянул в направлении письменного стола. Он сейчас запустит клиентов и будет вести с ними переговоры? В то время, когда его процесс катится все дальше, в то время, когда наверху, на чердаке, чиновники суда сидят над материалами его процесса, он будет заниматься делами банка? Разве это не было похоже на одобренную судом пытку, которая была связана с процессом и сопровождала его? И разве при оценке его работы в банке кому-нибудь придет в голову учитывать его особое положение?[13] Никому и никогда. А ведь его процесс не был совершенно неизвестен, хотя еще и не было вполне ясно, кто о нем знает и сколько таких знающих. Но до заместителя директора, надо надеяться, этот слух еще не дошел, иначе уже было бы четко видно, как он безо всякой коллегиальности и без малейшего милосердия использует его против К. А директор? Конечно, он благожелательно настроен по отношению к К. и, вероятно, узнав о процессе, постарался бы в том, что зависит от него, предоставить К. некоторые поблажки, однако у него бы это, конечно, не прошло, поскольку теперь, когда начал ослабевать противовес, который до сих пор представлял собой К., директор все больше поддавался влиянию заместителя директора, а тот, кроме того, использовал болезненное состояние директора для укрепления собственной власти. Так на что же К. мог надеяться? Возможно, такими рассуждениями он подрывал свою способность к сопротивлению, но ведь и это тоже было необходимо — не обманывать себя и видеть все настолько ясно, насколько это в данный момент возможно.
Без какой-то особой надобности, просто для того, чтобы еще не нужно было идти к письменному столу, он открыл окно. Оно открылось с некоторым трудом, ему пришлось поворачивать задвижку двумя руками. И затем сквозь открытое на всю высоту и ширину окно в комнату хлынул смешанный с дымом туман, наполнив ее легким запахом пепелища. Полетели в комнату и снежные хлопья.
— Отвратительная осень, — произнес за спиной К. фабрикант, который, возвращаясь от заместителя директора, незаметно вошел в комнату.
К. кивнул и с беспокойством взглянул на папку фабриканта, из которой теперь, очевидно, должны были появиться бумаги для демонстрации К. результатов переговоров с заместителем директора. Но фабрикант, проследив взгляд К., хлопнул по своей папке и сказал, не открывая ее:
— Вы хотите услышать, что из этого вышло. У меня в этой папке почти что уже решенное дело. Отчаянный мужчина этот ваш заместитель директора, вот уж кому пальца в рот не клади!
Он засмеялся и тряхнул руку К., пытаясь и его заставить рассмеяться. Но К. теперь уже показалось подозрительным, что фабрикант не хочет показывать ему бумаги, и он не нашел в замечании фабриканта ничего смешного.
— На вас, господин прокурист, — сказал фабрикант, — наверное, погода действует? Вы сегодня выглядите таким подавленным.
— Да, — сказал К. и прикоснулся пальцами к виску, — головные боли, семейные заботы.
— Очень верно, — вскинулся фабрикант, который был торопыгой и ничего не мог выслушать спокойно, — каждый должен нести свой крест.
К. непроизвольно сделал шаг по направлению к двери, словно намереваясь проводить фабриканта к выходу, но тот сказал:
— У меня, господин прокурист, есть еще одно маленькое сообщение для вас. Я очень боюсь, что именно сегодня оно окажется для вас, может быть, досадной помехой, но за последнее время я уже дважды был тут у вас и каждый раз о нем забывал. Если я опять отложу его на потом, оно, наверное, совсем уже потеряет всякий смысл. А это было бы жаль, потому что в принципе оно, по-моему, может быть, все-таки и не бессмысленно.
Прежде чем К. успел ответить, фабрикант подошел к нему вплотную, слегка постучал согнутыми пальцами по его груди и тихо сказал:
— У вас процесс, не так ли?
К., отступив назад, немедленно воскликнул:
— Это вам заместитель директора сказал!
— Да нет, — сказал фабрикант, — откуда заместитель директора может это знать?
— А вы? — спросил К. уже значительно спокойнее.
— Я время от времени узнаю кое-что о суде, — сказал фабрикант, — и это как раз касается того, что я хотел вам сообщить.
— Как много людей связаны с судом! — сказал, наклонив голову, К. и провел фабриканта к письменному столу.
Они снова уселись, как раньше, и фабрикант сказал:
— К сожалению, я могу вам сообщить не очень много. Но в таких делах и самой последней мелочью нельзя пренебрегать. А кроме того, мне хочется вам чем-то помочь, пусть даже моя помощь и будет очень скромной. Мы ведь до сих пор были хорошими деловыми партнерами, верно? Ну вот.
К. хотел извиниться за свое сегодняшнее поведение во время переговоров, но фабрикант не позволил себя прервать, передвинул свою папку из-под локтя под мышку, показывая этим, что он спешит, и продолжил:
— О вашем процессе я узнал от некоего Титорелли. Он художник. Титорелли — это только его художественный псевдоним, его настоящего имени я даже вообще не знаю. В течение уже нескольких лет он время от времени приходит ко мне в контору и приносит картинки, за которые я ему всегда даю — он почти попрошайка — что-то вроде милостыни. Симпатичные, кстати, картинки — степные пейзажи и тому подобное. Эти продажи всегда проходили очень гладко, и мы уже оба к ним привыкли. Но тут его визиты стали повторяться что-то уж слишком часто, я его упрекнул, мы разговорились; мне было интересно, как это ему удается прожить одними его художествами, и тут я, к моему удивлению, узнал, что основной источник его доходов — писание портретов. Он работает для суда, так он мне сказал. Для какого суда? — спрашиваю я. И тогда он мне рассказывает об этом суде. Ну, вы, наверное, лучше, чем кто-либо, можете себе представить, как я был удивлен этим рассказом. С тех пор я при каждом его визите узнаю что-нибудь новое об этом суде и так постепенно получил некоторое представление обо всем этом деле. Титорелли, впрочем, болтлив, и мне часто приходится его окорачивать не только потому, что он, конечно, и врет тоже, но прежде всего потому, что деловой человек вроде меня, у которого собственные деловые заботы отнимают почти все силы, не может очень интересоваться еще и посторонними вещами. Но это я только так, к слову. Так вот, я и подумал, что, может быть, Титорелли окажется вам в чем-то полезен, он знает многих судей, и хотя сам он никакого особого влияния иметь не может, но все же он может вам посоветовать, как подступиться к разным влиятельным людям. И если даже сами по себе эти советы ничего не решают, то в ваших руках они, по-моему, могут приобрести большое значение. Вы ведь почти что адвокат. Я так всем и говорю: прокурист К. это почти что адвокат. О, у меня нет ни малейшего беспокойства за исход вашего процесса. Ну так как, пойдете к Титорелли? По моей рекомендации он, безусловно, сделает все, что в его силах. Я в самом деле думаю, что вам стоит зайти к нему. Естественно, не обязательно сегодня — когда-нибудь, при случае. Хочу еще добавить, что, разумеется, этот совет, который я даю вам, ни в малейшей степени ни к чему вас не обязывает, — действительно, вы же не обязаны идти к Титорелли. Нет, если вы полагаете, что можете обойтись без Титорелли, то, конечно, лучше совсем о нем забыть. Может быть, у вас уже есть какой-нибудь тщательно разработанный план, а Титорелли может его нарушить. Нет, тогда, естественно, ни в коем случае не ходите туда! И, конечно, тут надо и над собой сделать усилие, чтобы пользоваться советами такого типа. Ну, это как вы захотите. Вот, тут рекомендательная записка, а тут адрес.
Разочарованный, К. взял письмо и сунул его в карман. Даже в самом лучшем случае польза, которую ему могла принести эта рекомендация, была несравненно меньше, чем вред, заключавшийся в том, что фабрикант знал о его процессе, и в том, что художник продолжал распространяться на эту тему. Он с трудом заставил себя сказать фабриканту, который уже направился к двери, несколько слов благодарности.
13
Вычеркнуто автором:
Нет, если бы даже всем было известно о его процессе, это не сулило бы К. ни малейшего облегчения. И тот, кто не захотел бы вставать в позу судьи, чтобы слепо и преждевременно выносить ему приговор, тот все-таки постарался бы по крайней мере его унизить, ведь это было теперь так легко сделать.