Страница 5 из 27
значительной степени освободился от чувственных вожделений.
V. В СРЕДНЕЙ ШКОЛЕ
Я уже говорил, что ко времени женитьбы учился в средней школе. Все мы, трое братьев, учились в одной школе. Старший опередил меня на несколько
классов, а брат, который женился одновременно со мной, - всего на один
класс. Из-за женитьбы мы потеряли целый год. На брате женитьба сказалась еще
пагубнее, чем на мне: он в конце концов совсем бросил учение. Одному небу
известно, скольких юношей постигает та же участь. Ведь только в современном
нам индусском обществе учение в школе сочетается с супружеством.
Мои занятия продолжались. В средней школе меня не считали тупицей. Я
всегда пользовался расположением учителей. Родители ежегодно получали
свидетельства о моих успехах в науках и поведении. У меня не бывало плохих
отметок. Второй класс я окончил даже с наградой, в пятом и шестом классах
получал стипендию: сначала - четыре, а потом - десять рупий. Они доставались
мне скорее по счастливой случайности, чем за какие-либо особые заслуги. Дело
в том, что стипендию давали не всем, а только лучшим ученикам из округа
Сорат в Катхиаваре. В классе из 40-50 учеников было, конечно, не так уж
много мальчиков из Сората.
Насколько помню, сам я был не очень хорошего мнения о своих способностях.
Я обычно удивлялся, когда получал награды или стипендии. При этом я был
крайне самолюбив: малейшее замечание вызывало у меня слезы. Для меня было
совершенно невыносимо получать выговоры, даже если я заслуживал их. Помню, как однажды меня подвергли телесному наказанию. На меня подействовала не
столько физическая боль, сколько то, что наказание оскорбляло мое
достоинство. Я горько плакал. Я был тогда в первом или во втором классе.
Такой же случай произошел, когда я учился в седьмом классе. Директором школы
был тогда Дорабджи Эдульджи Гими. Он пользовался популярностью среди
учеников, так как умел поддерживать дисциплину и был хорошим преподавателем, прекрасно владевшим методикой. Он ввел для учеников старших классов
гимнастику и крикет как обязательные предметы. И то и другое мне не
нравилось. Я ни разу не занимался гимнастикой и не играл в крикет или
футбол, пока они не стали обязательными предметами. Одной из причин, по
которой я уклонялся от игр, была моя робость. Теперь я вижу, что был неправ: у меня было тогда ложное представление, будто гимнастика не имеет отношения
к образованию. Теперь я знаю, что физическому воспитанию должно уделять не
меньше внимания, чем умственному.
Должен отметить, что, отказываясь от гимнастики и игр, я нашел им не такую
уж плохую замену. Я прочел где-то о пользе длительных прогулок на свежем
воздухе, и это понравилось мне. Я приучил себя много ходить и до сих пор
сохранил эту привычку. Она закалила мой организм.
Причиной моей неприязни к гимнастике было также страстное желание
ухаживать за отцом. Как только занятия кончались, я мчался домой и
принимался прислуживать ему. Обязательные физические упражнения мешали мне в
этом, и я попросил м-ра Гими освободить меня от гимнастики, чтобы иметь
возможность прислуживать отцу. Но он не слушал меня. Однажды в субботу
занятия у нас были утром, а на гимнастику я должен был вернуться к четырем
часам. Часов у меня не было, а облака, закрывшие солнце, ввели меня в
заблуждение. Когда я пришел, все мальчики уже разошлись. На следующее утро
м-р Гими, просматривая список, увидел, что я отсутствовал. Он спросил меня о
причине, и я объяснил, как это случилось. Но он не поверил и приказал
заплатить штраф - одну или две ана (не помню уже, сколько именно).
Меня заподозрили во лжи! Это глубоко огорчило меня. Чем могу я доказать
свою невиновность? Выхода не было. Потрясенный до глубины души, я горько
плакал и понял, что правдивый человек должен быть внимателен и аккуратен.
Это был первый и последний случай моего беспечного поведения в школе.
Насколько помню, мне удалось все-таки доказать свою правоту, и штраф с меня
сняли. Было, наконец, получено и освобождение от гимнастики. Отец сам
написал директору о том, что я нужен ему дома сразу после занятий в школе.
Если отказ от гимнастики не причинил мне вреда, то за другие упущения я
расплачиваюсь до сих пор. Не знаю, откуда я взял, что хороший почерк вовсе
не обязателен для образованного человека, и придерживался этого мнения до
тех пор, пока не попал в Англию. Впоследствии, особенно в Южной Африке, я
увидел, какой прекрасный почерк у адвокатов и вообще у молодых людей, родившихся и получивших образование в Южной Африке. Мне было стыдно, и я
горько раскаивался в своей небрежности. Я понял, что плохой почерк - признак
недостаточного образования. Впоследствии я пытался исправить свой почерк, но
было поздно. Пусть мой пример послужит предостережением для юношей и
девушек. Я считаю, что детей сначала следует учить рисованию, а потом уже
переходить к написанию букв. Пусть ребенок выучит буквы, наблюдая различные
предметы, такие, как цветы, птицы и т. д., а чистописанию пусть учится, только когда сумеет изображать предметы. Тогда он будет писать уже хорошо
натренированной рукой.
Мне хотелось бы рассказать еще о двух событиях своей школьной жизни. Из-за
женитьбы я потерял год, и учитель хотел, чтобы я наверстал упущенное и
перепрыгнул через класс. Такие привилегии обычно предоставлялись прилежным
ученикам. Поэтому в третьем классе я учился только шесть месяцев и после
экзаменов, за которыми последовали летние каникулы, был переведен в
четвертый. Начиная с этого класса большинство предметов преподавалось уже на
английском языке, и я не знал, что делать. Появился новый предмет -
геометрия, в котором я был не особенно силен, а преподавание на английском
языке еще более затрудняло его усвоение. Учитель объяснял прекрасно, но я не
успевал следить за его рассуждениями. Часто я терял мужество и думал о том, чтобы вернуться в третий класс: я чувствовал, что взял на себя непосильную
задачу, уложив два года занятий в один. Но такой поступок опозорил бы не
только меня, но и учителя, который рекомендовал меня для перехода в
следующий класс, рассчитывая на мое усердие. Боязнь этого двойного позора
заставила меня остаться на месте. Но когда я ценой больших усилий добрался
до 13-й теоремы Эвклида, то вдруг понял, что все чрезвычайно просто.
Предмет, требовавший лишь чистой и простой способности рассуждать, не мог
быть трудным. С этого времени геометрия стала для меня легким и интересным
предметом.
Более трудным оказался санскритский язык. В геометрии нечего было
запоминать, а в санскрите, как мне казалось, все надо было заучивать
наизусть. Этот предмет мы начали изучать тоже с четвертого класса. В шестом
классе я совсем упал духом. Учитель был очень требователен и, на мой взгляд, слишком утруждал учеников. Между ним и преподавателем персидского языка было
нечто вроде соперничества. Учитель персидского был человек весьма
снисходительный. Мальчики говорили, что персидский язык очень легок, а
преподаватель хороший и внимателен к ученикам. "Легкость" соблазнила меня, и
в один прекрасный день я очутился в классе персидского языка. Учитель
санскрита сильно огорчился. Он подозвал меня к себе и сказал:
- Как ты мог забыть, что ты сын отца, исповедующего вишнуизм? Неужели ты
не хочешь изучить язык своей религии? Если ты столкнулся с трудностями, то
почему не обратился ко мне? Я прилагаю все силы, чтобы научить вас, школьников, санскриту. Если ты продолжишь свои занятия, то найдешь в
санскрите много интересного и увлекательного. Не падай духом и приходи снова