Два храма

Для поправления здоровья сироте было прописано длительное путешествие. С материнской стороны у нее были родственники в старой Англии, поэтому начать путешествие она решила с Лондона. Но до того как договориться о корабле, эта парочка подыскивала какого-нибудь молодого врача, который, не будучи связан срочными делами, согласился бы за небольшую плату взять на себя роль личного эскулапа и благородного рыцаря при двух одиноких дамах. Последнее было особенно необходимо, поскольку намечалось не только посетить Англию, но и объездить еще несколько европейских стран.

Этим все сказано. Я явился; я увидел; я оказался этим счастливцем. Мы отплыли. Мы высадились на другом берегу, и там я с тревогой в сердце наблюдал за колебаниями сироты, а затем она весьма решительно меня уволила, по той причине, что материнская родня убедила ее испробовать на первую зиму не сказочно синюю атмосферу Ионических островов, а целительный климат туманного острова Уайт. Вот они, национальные предрассудки. (NB. Состояние здоровья у нее было очень плохое.)

Перед отъездом из Америки мне пришлось взять вперед плату чуть ли не за четверть года, чтобы разделаться со счетами поставщиков, и я оказался на Флит-стрит как на мели – без единого шиллинга. Сдав в заклад те предметы своей одежды, без которых мог кое-как обойтись, я отсрочил этим самые смертоносные наскоки моей хозяйки, а сам тем временем прилежно высматривал, не припасла ли мне судьба хоть какую-нибудь работу.

И вот меня несли с собой те неописуемые толпы, что каждый седьмой вечер с воем катятся по всем главным и второстепенным артериям великого Левиафана[11] – Лондона. Был вечер субботы: рынки, лавки, ларьки и лотки ломились от силы непрестанного прилива. Шла закупка воскресной снеди для трех миллионов человек. Мало кто из них был так же голоден, как я, притом что сказывалась накопившаяся усталость; бессовестные человеческие водовороты отбрасывали меня на углах, как норвежский мальстрем[12] отбрасывает соломинку. Каких только уходов в небытие не видят его бурные волны! Но лучше погибнуть среди сонма акул в Атлантических волнах, нежели умереть нищим чужестранцем в этом Вавилоне – Лондоне. Затерянный, брошенный, без единого друга, я двигался как слепой среди трех миллионов себе подобных. И освещали эту жалкую и безжалостную картину злодейские газовые фонари, посылая свои дьявольские лучи плясать по грязным, скользким улицам.

Да-да, будь сегодня воскресенье, я мог бы уломать какую-нибудь добрую сторожиху, и она пустила бы меня отдохнуть вместо харчевни в часовенку на чьей-нибудь пустующей скамье. Но сегодня суббота. Подошел конец утомительной неделе, и подходит конец истомленному мне.

Выпутавшись наконец из безумного лабиринта узких улочек, что опутывают кусок столицы между Флит-стрит и Холборном, я оказался на широкой и гораздо менее шумной улице, короткой, без магазинов, поднимающейся от Стрэнда к пересечению с другой такой же. Ее сравнительная тишина показалась мне невыразимо отрадной. Словно попал я в зеленый двор, окружающий громаду кафедрального собора, в святое место, где все затихает. Два ярких, высоко зажженных фонаря привлекли мое внимание на этой мирной улице. Я поспешил к ним, подумав, не происходит ли здесь какое-нибудь молитвенное собрание; но с удивлением увидел два узких длинных объявления, гласивших, что сегодня здесь играет Макриди[13] – исполняет роль кардинала Ришелье. Перед дверью почти никого – час был уже поздний, разносчики афиш разошлись либо молчали. Как я узнал впоследствии, этот театр был не только одним из лучших по игравшим там актерам, но и порядки там были заведены строгие, как внутри, так и снаружи. В самом деле, вся эта местность, как мне показалось, когда я высвободился из толкучки и гама бурных течений, против которых – или которыми – меня столько времени носило, вся местность, повторяю, прилегающая к этой приятной улице, словно пеклась о репутации своего театра.

Радуясь, что встретил на пути хоть один безмятежный оазис, я прислонился к столбику подъезда и, чтобы стряхнуть грусть, стал читать одно из огромных объявлений. Никто на меня не покушался. Правда, одна оборванная девчушка подошла было ко мне, протягивая афишку, но, окинув меня внимательным взглядом, тут же отступила; удивительное умение распознавать людей по лицам сразу подсказало ей, что в карманах у меня пусто. Я читал и читал – на плакате при его огромных размерах уместилось описание всех сцен спектакля – и у меня появилось желание своими глазами увидеть прославленного Макриди в этой его знаменитой роли. Так я мог бы одновременно дать отдых своим ноющим ногам и более чем ноющим мыслям. Где еще было мне искать отдыха? Разве что забраться в холодную и одинокую постель под крышей высокого дома на Крэвен-стрит, с видом вниз на мутные воды Флегетона[14] под названием Темза? Да и нужен мне был не просто отдых, а немножко бодрости, соседство благообразных и благожелательных человеческих лиц, собрание гуманных, сердечных людей, то, что в самой прекрасной, высокой форме можно найти в однородной толпе молящихся в храме. Но в этот вечер подобное сборище было бы мне недоступно, даже если бы мой одинокий и изрядно поношенный внешний вид превозмог сомнения разборчивых господ в красных ливреях и с длинными золочеными жезлами, что охраняют порталы первоклассных лондонских скиний[15] от осквернения их ослабевшими бродягами вроде меня. Не харчевни это, но небесные отели, где вместо номеров сдаются скамьи.

Нечего раздумывать, решил я наконец, нынче суббота, а не воскресенье, так что принять меня может только театр. И так сильно потянуло меня проникнуть в это здание, что я уже подумывал – не заложить ли мне пальто, чтобы купить билет. Но от этого безумного шага меня удержал веселый окрик и самый голос – безусловно, дружеский. Я оглянулся и увидел мужчину, судя по всему – мастерового.

– Вот, возьмите, – сказал он, протягивая мне, в свете газа, ярко-красный билет. – Вам туда хочется попасть, это уж я знаю. Берите. Меня неожиданно вызвали домой. Вот… Даст Бог, получите удовольствие. Всего лучшего.

Словно ничего не видя и не понимая, я дал ему сунуть билет мне в руку и теперь стоял изумленный, оторопелый, для начала даже пристыженный. Попросту говоря, я принял милостыню – впервые в жизни. Не раз в моих беспорядочных скитаниях я сильно нуждался в милостыне, но никогда ее не просил и мне ее никогда, вплоть до этого злосчастного вечера, не предлагали. Тем более незнакомый человек, в самой гуще рычащего Лондона! В следующую минуту неуместное чувство стыда исчезло, и появилось странное ощущение в левом глазу, который у меня, как и у многих людей, слабее правого – потому, вероятно, что расположен с того же боку, где сердце.

Я поспешил оглядеться. Но доброго дарителя уже не было видно. Я посмотрел на билет. Я понял. Это был один из талонов, что вручают внутри театра тем, кому по какой-то причине понадобится ненадолго выйти на улицу. По предъявлении его вас беспрепятственно впускают обратно.

«Использовать его? – размышлял я. – Как можно, ведь это милостыня. Но если подать милостыню – поступок безусловно достойный, может ли быть обвинен в недостойном проступке тот, кто примет ее? Никто тебя здесь не знает; входи, не бойся… Милостыня. Милосердие. К чему эти непреоборимые сомнения? Всю жизнь ты пробавляешься милостыней, как и все люди на земле. Материнское милосердие вспоило тебя, когда ты был младенцем; отцовское кормило малым ребенком; милосердие друзей помогло тебе получить профессию, и милосердию всех, кого ты нынче встретил в Лондоне, ты обязан тем, что никто не лишил тебя жизни. Ведь сегодня ты мог пасть жертвой любого ножа, любой руки из всех миллионов лондонских ножей и рук. И ты, и все смертные живы лишь потому, что это допустили твои милосердные собратья; милосердные не поступками своими, а тем, что не совершили этих поступков. Вздор все это твое самобичевание, твое жалкое, бедное, ничтожное самолюбие, несчастный ты человек без друзей и без кошелька. Входи».

11

Левиафан – в Библии морское чудовище; зд.: образ огромного города.

12

Норвежский мальстрем – водоворот у северо-западного побережья Норвегии; подробно описан в рассказе Э. А. По (1809–1849) «Низвержение в Мальстрем».

13

Макриди Уильям Чарлз (1793–1873) – английский актер. В 1839 г. выступал в заглавной роли в пьесе Э. Булвер-Литтона (1805–1873) «Ришелье, или Заговор». В 1849 г. во время поездки в Лондон Мелвилл видел его в роли Отелло.

14

Флегетон – в греческой мифологии огненная река, окружающая подземное царство Аида.

15

Скиния – первоначально походный храм, устроенный Моисеем во время странствований в пустыне.