Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 102 из 121

— Послушайте, ваш муж в полноте сил (Николаю Николаевичу было за тридцать), ему нужна женщина, которая могла бы ему нравиться; теперь посмотрите же на себя, как вы одеты!

Дальше жаловаться было некому, и Александра Петровна занялась воспитанием двух своих сыновей — Николая и Петра, а ее муж почти все время проводил у Числовой, которая тоже одарила его целым выводком детей. Новая семья требовала новых затрат, и Николай Николаевич стал делать долги, безуспешно пытаясь продать землю и имения, которые из-за плохого ведения хозяйства были бездоходными. И когда долги великого князя дошли до 900 000, о них узнал Александр и приказал имения брата отобрать в казну, а Числову арестовать и выслать из Петербурга в Лифляндию. Великий князь послал к ней своего адъютанта, и тот вручил изгнаннице золотой медальон, на котором из бриллиантов выложена была надпись: «За 10 лет счастья, 1865–1875».

Несчастный Николай Николаевич стал думать, как бы заполучить свою возлюбленную обратно в Петербург. И решил выдать ее замуж за офицера, служившего в Петербурге, к тому же и известного писателя В. В. Крестовского, автора нашумевших романов «Петербургские трущобы» и «Кровавый пуф». Великий князь договорился, что его протеже не будет возражать, если мадемуазель Числова, превратившись в мадам Крестовскую, вновь окажется в его объятиях. Крестовский затеял бракоразводный процесс (он был женат), но родственники жены учинили возле Петербургского окружного суда такой скандал, что незадачливый романист от задуманной затеи отказался. Тогда Николай Николаевич добился для возлюбленной перевода в Ригу, дожидаясь лучших времен, когда они могли бы вновь соединиться. И такие времена настали в 1876 году — Николай Николаевич из-за начавшейся подготовки к войне с турками был назначен командующим Бессарабской армией со штабом в Кишиневе, и вскоре туда же была «сослана» из Риги его возлюбленная.

А Константин Николаевич сам стал жертвой неверности и порочных склонностей своей жены великой княгини Александры Иосифовны, которую он вынужден был отправить за границу. «Говорили, что поводом к изгнанию Александры Иосифовны были излишне нежные отношения ее к бывшей ее фрейлине Анненковой. «Невероятности» такого рода случались с Александрой Иосифовной и за границей. Обыватели швейцарского города Веве рассказывают, что великая княгиня Александра Иосифовна во время своего проживания там в пансионе «Эрмитаж» имела «недоразумение» с двумя матерями девочек 14 и 16 лет и что матери этих девочек получили от нее по 8 и 10 тысяч франков, чтобы не давать дальнейшего следствия этим скандальным «недоразумениям». По утверждению князя С. Д. Урусова, Александра Иосифовна была весьма неравнодушна и к мужчинам и даже доводила адъютантов своего мужа до истощения.

История сохранила и ее роман с великим музыкантом Иоганном Штраусом, когда он в 1856 году был приглашен в Россию и в вокзале Павловска дирижировал концертами. Александра Иосифовна, как и многие другие, до такой степени была им очарована, что даже вышила Штраусу его подтяжки. Это чувство она сохранила к великому композитору на всю жизнь, выписав его в Петербург на очень непродолжительное время, когда он был уже стариком.

Сын Константина Николаевича и Александры Иосифовны — великий князь Николай Константинович — стал героем первой по-настоящему скандальной истории в Доме Романовых. Он по неопытности и по неосторожности дал вначале увлечь себя, а потом сам искренне увлекся заезжей авантюристкой, американкой Фанни Лир.

Эта хорошенькая молоденькая женщина, с детства мечтавшая о прекрасном принце, познакомилась с великим князем на маскараде в оперном театре. Николай Константинович был молод, хорош собой, высок ростом, а кроме того, ему очень подходил кавалергардский мундир. С бала они поехали в ресторан, затем в гостиницу к Фанни, где утром американка подписалась под таким документом, написанным собственноручно великим князем: «Клянусь всем, что есть для меня священнейшего в мире, никогда и ни с кем не говорить и не видеться без дозволения моего августейшего повелителя. Обязуюсь верно, как благородная американка, соблюдать это клятвенное обещание и объявляю себя, душою и телом, рабою русского великого князя. Фанни Лир».

Через несколько дней Николай Константинович привез Фанни во дворец своего отца, где в его собственные апартаменты был отдельный ход, и спрятал свою любовницу у себя. Так, меняя Петербург на Павловск, прожили они в мелких ссорах и большой любви до 1872 года, когда уехали в Вену в сопровождении врача, адъютанта и пяти слуг. В Вене Фанни уличила своего возлюбленного в неверности и уехала в Париж, но вскоре вернулась, получив от Николая Константиновича письмо, полное раскаяния.

По возвращении в Петербург сопровождавший влюбленных врач донес обо всем царю, и Александр II решил отправить племянника в Хиву для участия в завоевании Средней Азии. Николай Константинович, перед тем как отправиться на войну, уехал в Ниццу, где лечилась его мать, и оттуда 29 января 1873 года прислал Фанни такое письмо: «Милая моя женушка, тяжело мне без тебя: ты стала для меня необходимостью, и я, кажется, умер бы от более долгой разлуки с тобой. Вообрази себе контраст;

в среду в Петербурге зима и снег, а в воскресенье в Ницце — жара, апельсины и фиалки. Таким представляется мне наш переход от земной юдоли к небу. Желаю только, чтобы в ожидающих нас райских садах ты была всегда со мною и никто не мог бы нас разлучить».





А еще через две недели он уже был в Петербурге и 15 февраля повел Фанни для прощания в Петропавловский собор. Там он становился на колени перед каждой гробницей и беззвучно молился. Наконец оказался он и у гробницы Петра Великого. Здесь снял он свой нательный крестик и отдал его Фанни, еще раз попросив у нее слова ждать его…

Хивинский поход завершился 29 мая капитуляцией столицы ханства перед войсками Кауфмана. После этого Николай Константинович, прослуживший в действующей армии менее трех месяцев, уехал в Петербург.

Вернувшись из Хивы, он по решению семьи должен был жениться. Николаю Константиновичу купили дворец и стали активно искать подходящую невесту, как вдруг случилось непредвиденное и совершенно невероятное происшествие: у матери Николая Константиновича пропала икона в богатом окладе с драгоценными камнями. О пропаже заявили в полицию, и следствие вышло на Николая Константиновича. Он сознался, был объявлен сумасшедшим и сослан в Туркестан, где и оставался до конца своих дней. Его расстреляли в 1919 году в Ташкенте после установления там советской власти.

Так и вошла эта семья в год 1876-й, когда из-за событий на Балканах по всей России, а в Москве и Петербурге особенно, разгорелся пожар таких страстей, каких страна не видела с 1812 года.

Новелла 12

Гидра террора поднимает голову

Мало кто мог оказать Александру II искреннюю поддержку, мало на кого он мог опереться, не опасаясь, что чувства преданности не продиктованы корыстью, лицемерием или карьеризмом. Лишь Катеньке Долгоруковой он доверял безусловно.

Из-за неудачи Конгресса в 1878 году авторитет царя упал, и в это время Александр испытывал, как никогда, потребность в сочувствии и нежности. Появившийся в Петербурге тремя годами позже французский дипломат Морис Палеолог так описывал состояние Александра в конце 1878 года: «Порой им овладевала тяжелая меланхолия, доходившая до глубокого отчаяния. Власть его более не интересовала. Все то, что он пытался осуществить, кончалось неудачей. Никто из других монархов не желал более его счастья своему народу, он уничтожил рабство, отменил телесные наказания, установил суд присяжных, провел во всех областях управления мудрые и либеральные реформы. В отличие от других царей он никогда не стремился к кровавым лаврам славы. Сколько усилий потратил он, чтобы избежать турецкой войны, навязываемой ему его народом! И после ее окончания он предотвратил новое военное столкновение… Что получил он в награду за все это? Со всех концов России поступали к нему донесения губернаторов, сообщавших, что народ, обманутый в своих чаяниях, во всем винил царя. А полицейские донесения сообщали об угрожающем росте революционного брожения. Смятенной душой он невольно стремился к единственному человеку, пожертвовавшему для него своей честью, светскими удовольствиями и успехами, — к человеку, думавшему об его счастье и окружавшему его знаками страстного обожания».