Наледь

— Сколько с меня? — Яромир полез в задний карман, где лежали мелкие деньги, опасаясь, однако, что с таким обслуживанием и качеством питания может потребоваться и кошелек, с купюрами покрупнее.

Вместо ответа симпатичный парень-буфетчик в свою очередь задал праздный в любопытстве вопрос:

— Вы у нас проездом будете, из познавательного зуда, так сказать? Или, может, по какому делу?

— По делу, — не желая, здесь и сейчас, вдаваться в подробности, хмуро процедил сквозь зубы Яромир. Но сразу пожалел об этом. Если он собрался остаться надолго в городке, нужно быть полюбезнее с его туземными обитателями. Тем более, прием ему буфетчик оказал вроде бы радушный. — Я, видите ли… Я не очень сам в курсе… Не могли бы вы подсказать, кстати, где в вашем городе находится управление кирпичного завода?

— А-а-а, я отчего-то так и думал, — буфетчик заулыбался Яромиру прямо как старому приятелю. — В кассу — три пятьдесят. Меня, если угодно, зовут Костик. А вас?

— Яромир. Сокращенно не знаю как. Никто не называл. Всегда Яромир и точка. — Он в свою очередь представился, затем полез в карман штанов. Надо же, три пятьдесят! Да теперь подобной дешевизны днем с огнем не сыщешь! Разве в буфете Государственной Думы. Только, если… Постой, постой! Яромир на всякий случай переспросил: — А чего три пятьдесят?

— Три рубля пятьдесят копеек. Чего же еще? — изумился неподдельно Костик. — Не английских же фунтов. — Одной рукой он принял у Яромира четыре монеты по рублю, другой одновременно выдал положенную сдачу в пятьдесят копеек несусветной мелочью. — Берите, берите все. У нас чаевые не положены. Без копейки нет рубля, знаете ли. Копейка, копейка, глядишь, и налей-ка, — балагурил буфетчик, пока Яромир собирал с влажной протертой столешницы ускользавшие из пальцев монетки. Заодно Костик его наставлял: — Если вам в управление, так ступайте прямо на площадь. Она у нас одна. Имени Канцурова. Прямо по дороге и ступайте. Никуда не сворачивайте.

— Имени кого? — переспросил Яромир. О деятеле с подобной фамилией он никогда в жизни не слыхал. Ладно бы еще имени Ленина или Гарибальди, как во всех нормальных малокалиберных городах.

— Неважно. После узнаете. Местная знаменитость. Был… — туманно поведал ему буфетчик Костик. — Сейчас идите. Как раз вовремя.

— Да куда идти? И к кому? Нельзя ли поподробнее? — попросил Яромир, медяки он уж собрал в карман.

— Нельзя. Однако на месте все непременно узнаете, — повторил Костик, улыбнулся на прощание и ловким оборотом скрылся за расписным деревом-ивой. Запахи сразу же исчезли вслед за ним. Чудеса!

Яромиру ничего другого не оставалось, как выйти вон.

Площадь имени загадочного деятеля Канцурова являла тот еще видок. Нет, не подумайте дурного, все было чинно и благопристойно, порядок услаждал бы и предвзятый взор. Каменные древние урны, равно и плевательницы, отнюдь не извергали наружу бумажный и табачный мусор, наоборот, вообще не содержали в себе даже намека на отходы, Яромир специально заглянул. Стало быть, дворники в городишке трудились старательные.

Асфальтовое покрытие, хоть и в изрядных трещинах, проросших кое-где вездесущим сорняком, казалось в своей чистоте словно выстиранным недавно и выставленным теперь для просушки. Бордюр, отделявший площадь от пешеходного тротуара, тоже не имел изъянов или отсутствующих частей. Худо было другое. В свое время Яромир немало поколесил по разнообразным городам и весям как страны родной, так и прилегающих к ней сопредельных постсоветских территорий, в частности украинских и белорусских. На окраинные поселения, в качестве районных центров, имевших городской статус, он насмотрелся предовольно. Но вот такого нигде не видал. Хоть комиксы рисуй и думай при этом, что хочешь.

Перво-наперво, изумительным фактом выглядело категорическое отсутствие в центре площади даже намека на традиционный скульптурный памятник, или, уж коли снесен, на остатки его пребывания в виде монолитного постамента. Не было ни прохлаждающегося в вальяжной позе Великого Вождя Революции, ни его чудом выживших соратников, ни пришедших следом и сделавшихся сильнее учителя. Нейтральный покойник Маркс, как и его диалектико-материалистический компаньон Энгельс, в свою очередь, не заполняли внушительными фигурами идеологической пустоты. Впрочем, изображение пресловутого деятеля Канцурова Яромир тоже нигде не обнаружил, а хотелось бы посмотреть, кто таков. Зато кое-что на площади имелось, и нельзя сказать, чтобы это кое-что не поражало взгляд.

Во главе всего площадного архитектурного ансамбля возвышалось двухэтажное строение строгих классических очертаний, с дорическим ордером, с фронтоном, украшенным скульптурами на мифологический сюжет: Яромир заметил и фризы с вычурными барельефами, тут же парочка симметричных, неуклюже вытесанных львов устроилась по обе стороны парадного входа. Штукатурка цвета морской волны радовала глаз. Вот только… Здание это, согласно традициям стиля в целом, предполагало для равновесия два крыла, левое и правое, однако ничего подобного так и не было выстроено и, кажется, даже не запланировано изначально. Отчего особняк приобретал явный оттенок гротескной недоделанности, отягощенной глумливым вызовом окружающему пространству. И все же главная нелепость заключалась отнюдь не в нем. Прямо на стройных колоннах гордого фасада висели подряд несколько уведомительных громоздких транспарантов, державшихся бог весть на чем. Не гвоздями же их приколачивали, в самом деле? Общим числом их было три. Первый и наиболее крупный из них гласил: «Муниципалитет. Городской и прилежащих территорий». Второй, поменьше, сообщал: «Выборная палата. Верхнее и нижнее отделения». Третий, самый скромный размером, однако, что называется «вырви глаз» из-за ядрено-помидорного цвета, уведомлял: «Кирпичный завод. Управление по кадрам».

Перед многофункционально-общественным творением неизвестного зодчего, немного наискосок, где в старину, видимо, предполагался каретный подъезд, нагло красовалась самая настоящая деревенская завалинка, и сразу за ней — плетень, с горшками, лаптями и ослепительно белыми онучами, развешанными колоритно по дрекольям.

На завалинке сидел всамделишний мужик, в подпоясанном синим кушаком армяке или тулупе, Яромир не имел точного понятия, подобное одеяние вспомнилось ему по гравюрным иллюстрациям к описанию старомосковского быта за авторством профессора Забелина. Голову мужика украшал развязанный мерлушковый треух, живо вызвавший в воображении комичные ассоциации с мультипликационным героем фильма «Падал прошлогодний снег». Хотя здешний мужик выглядел посолиднее… Впрочем, и не вполне мужик. Борода, конечно, была. Только вовсе не старообрядчески окладистая и вольно пышная, а совсем наоборот. Аккуратная такая бороденка, разве в дорогих салонах мастера изобретают пижонам, фасонная, или, как говаривали в дореволюционные времена, — «стрикулистская». На сочном, выдающемся носу псевдомужика красовалось натуральнейшее пенсне, возможно, что и в золотой оправе, костюмеры «Мосфильма» бы позавидовали. Мужик щелкал лениво семечки, собирая лушпеюшки в изящную, чистую ладошку, иногда вздыхал и щурился на облака, не изыдет ли дождь и не покажется ли красно солнышко?

Яромир решил воспользоваться удобным случаем, подошел. Вокруг все равно не наблюдалось ни единой другой человеческой души, а куда лучше было сперва расспросить праздного аборигена, прежде чем вступать в недра подозрительно тревожного и, на первый взгляд, мало дружелюбного особняка.

— Здравствуйте. Извините, что вторгаюсь в вашу приватность… — начал было вступление Яромир, но сразу же его не вполне воспитанно перебили:

— Чего-сь? Ты по-русски выражайся, мил человек. Надо ж, вату какую-то удумал. Я, любезный, слышу покамест хорошо. Тьфу, тьфу! — Мужик в пенсне размашисто перекрестился, перестал лузгать семечки, уставился обиженным взором на собственные сверкавшие ослепительно, наверное хромовые, сапоги.

У Яромира снова пробудилось чувство, что его нехорошо и нарочно разыгрывают. Все этот ряженный под пейзанина тип понимал распрекрасно, и слово «приватный» было ему, несомненно, знакомо. А вот же, неизвестно зачем выдрючивался. Однако сказал «а», не мешкай с «б». Яромир, поборов в себе возникшую неловкость, приступил к существу дела.