Страница 7 из 134
Согласно намеченному плану, в кубок, который Павлов преподнес Алексхану, старик Бильдыев незаметно добавил сколько-то капель экстракта макового сока. После того, как Алексхан осушил поданный ему кубок, его неудержимо потянуло ко сну. Он даже не добрался до своего шалаша, заснув прямо у костра. В тот момент никто не придал этому никакого значения, полагая, что он либо слишком устал, либо к алкогольным напиткам непривычен.
Ближе к полночи Бильдыев и шаманка Айдан на выбранной ими поляне неподалеку от лагеря разложили два костра. Павлов и сын Бильдыева Нурлан на носилках перенесли туда спящего гермафродита.
Айдан взяла в левую руку бубен, украшенный разноцветными узорами и увешанный амулетами из кости, в правую – деревянную колотушку, что-то протяжно пропела и трижды ударила колотушкой по туго натянутой коже.
– Духа шибко сильного к себе зовет. Когда он придет, тебе страшно будет. К лодке своей шагай, Лисичке живот надувай, назад не смотри. Нурлан дрова будет рубить, а мой в костер дрова кидать,– сказал Бильдыев, осторожно взяв Павлова за локоть.
Павлов решил старику не перечить и отправился в лагерь, но по дороге не удержался, остановился, прислушался и оглянулся.
– И… Иее…Иес…,– издалека доносились до него окончания протяжных звуков ритуальной песни Айдан и глухие удары бубна.
Он сделал несколько шагов вперед, и неожиданно упал. Несколько минут спустя, повторилось то же самое: он споткнулся буквально на ровном месте. После этого, не оглядываясь, он добрался до лагеря, перекликнулся условным паролем с часовыми и отправился на галеру. Поднявшись по сходням, он поговорил с вахтенным матросом и остановился подле пирамидального шатра, в котором расположились его бывшие наложницы. Прислушавшись, он различил не только женские, но и мужские голоса, и откинул полог, прикрывающий вход.
В шатре он застал капитана Тараса и боцмана Корейка, которые развалились у камелька на мягких парчовых подушках. Увидев своего начальника, мужчины вскочили, и капитан Тарас заплетающимся языком стал докладывать о том, что "за время отсутствия их высочества присутствия ничего подозрительного не наблюдалось". Павлов нагнулся, поднял с пола кожаную флягу, открыл, понюхал и выплеснул остатки вина темно-рубинового цвета с ярким ароматом специй и лесных ягод на капитана Тараса. Тот все понял правильно, и попросил разрешения выброситься за борт. Павлов сказал, что не возражает, после чего капитан Тарас и боцман Корейка, ползком, на четвереньках, с позором, выбрались на палубу.
Павлов пожелал девушкам спокойной ночи, и собрался было выйти, но они единогласно потребовали, чтобы он, хоть ненадолго, остался вместе с ними. Делать нечего: он присел на подушку, на которой незадолго до него сидел капитан Тарас. Девушки стащили с него сапоги и, обнажив бюсты, придвинулись к нему на небезопасное расстояние.
– Это даже не искушение святого Антония, а черт знает что! – подумал Павлов, и, нащупав за пазухой тугой кошелек с серебряными монетами, объявил:
– Девки! Не шалить! Вот вам монеты! Разделите их пополам и все, что вам не хватает, купите на ярмарке.
– Нам злата-серебра не надо! Мы хотим любви и уважения! – пискнула красавица Полина, но ее уже никто не слушал: – кошелек пошел по рукам, возбуждая бывших наложниц своей тяжестью и звоном.
Павлов натянул сапоги и быстро ретировался в направлении своей каюты. Открыв дверь, он сразу же при входе споткнулся обо что-то мягкое, нагнулся и обнаружил дочерей Бильдыева Иниру и Чайку, мирно сопевших на полу в своих меховых спальных мешках. На кровати, как того и следовало ожидать, почивала Лисичка, которая, как только он прилег, придвинулась к нему и, опахнув его лицо горячим дыханием, заключила его в свои объятия.
…Он проснулся незадолго до рассвета, оделся и вышел на палубу. Утренние сумерки окутали спящую землю. Под фок-мачтой, скрестив ноги по-татарски, сидел Бильдыев и курил глиняную трубку. Рядом с ним, свернувшись калачиком на куске мятой парусины, устроилась старуха-шаманка и что-то спросонья бормотала.
– Баба у Айдан получилась. Смешная, однако…,– зевая, пробормотал Бильдыев.
– Где он, то есть она?– забеспокоился Павлов.
– Дрова рубит, злая шибко,– улыбаясь, объяснил Бильдыев и показал в сторону берега.
Алексхана Павлов застал у костра – тот устанавливал на треноге большой медный чайник и своим обычным хрипловатым голосом переругивался с шеф-поваром Рутением. Внешне гермафродит также нисколько не изменился. Те же вьющиеся каштановые волосы, большие карие глаза, вздернутый носик и полные чувственные губы.
– Привет, Алекс! И тебе Рутений желаю доброго утра и удачного дня!– приветствовал их Павлов.
При виде Павлова Алексхан густо покраснел и отвернулся.
– Алекс, подойди ко мне,– попросил Павлов, но тот не послушался и, путаясь в полах длинного платья из блестящей тафты и фая (шелка с двойным переплетением), побежал в лес. В три прыжка Павлов догнал Алексхана, схватил за плечи и рванул к себе.
– Что они с тобой сделали? Покажи!– строго приказал он.
Алексхан испуганно замотал головой, но затем, преодолев страх и смущение, подхватил подол платья и задрал выше бедер. Так и есть, пенис исчез! О том, что он когда-то существовал, напоминал холмик скопления жировой ткани, которая, вероятно, должна была со временем рассосаться. Но и интимных женских мест приятные черты Павлов не обнаружил – ни визуально, ни на ощупь. У Алексии, как теперь следовало называть гермафродита, была "костянка", то есть недоразвитый женский орган с инфантильными половыми губами. Такую девушку в Империи джурджени, даже если она прекрасна лицом и образована, не только бы ни в какой гарем не взяли, но шансов выйти замуж не было никаких.
Глядя на Алексию со смесью жалости и отвращения, Павлов объявил ей, что отныне она никогда больше не наденет мужского платья, не будет заниматься мужской работой, и что вскоре основной ее обязанностью станет обучение дочери Верховного вождя орландов Ириски языку и письменности джурджени.
– Я лучше утоплюсь! – захныкала Алексия.
– Цыц! Будешь мне перечить, выдам замуж за Бильдыева!– пригрозил он ей и приказал немедленно отправляться в его каюту, будить гостей и заниматься приборкой помещения.
II
На Красные Камни Павлов и его спутники прибыли только под вечер, так как идти против течения при слабом порывистом ветре можно было лишь с малой скоростью. Только команда гребцов сушила весла, наслаждаясь отдыхом, как новый поворот румбом вынуждал срочно убирать паруса, хватать весла и грести, грести, чтобы галеру не выбросило на мель. Поскольку гребцы совсем выбились из сил, Павлов приказал встать на якорную стоянку не у Главного причала, как он договаривался со своим будущим тестем, а у Перламутровой башни. Пока члены экипажа переодевались в праздничные одежды и готовились к высадке на берег, к галере на маленькой лодке-ялике подошел встревоженный старший сын Верховного вождя Кочубей.
Выяснив, в чем причина опоздания, Кочубей попросил немного подождать, и, примерно через час вернулся назад, но уже не на ялике, а на ладье Верховного вождя и предложил принять на борт "самых прекрасных помощников". Ими оказались пятнадцать девушек из отряда старших учениц под командованием Урсулы-воительницы.
Заметив, что Урсула тоже собирается сесть за весла, Павлов жестами пригласил ее к себе на капитанский мостик. Она очень удивилась, но приглашение приняла. Таким образом, через четыре года они снова встретились, хотя узнать своего милого друга в красавце джурджени в блистающих золотом доспехах она, разумеется, не могла. Так и подмывало Павлова заговорить с ней на языке орландов, но он изо всех сил сдерживался, употребляя вместо слов жесты и мимику.