Две жемчужные нити

В зале наступила тишина, напряженная и холодная. Никто даже не кашлянул, когда Олеся шла на свое место. Все были в растерянности и недоумении. Как можно отказаться от столь высокого и почетного звания бригаде, которая первой из самых отсталых в их Новограде завоевала право называться коммунистической?

Анатолий Иванович объявил короткий перерыв.

Капитан Корзун сидел в самом конце зала. Когда Олеся стала спускаться с трибуны, он вдруг вспомнил, как она хотела расцеловать Вербу, а теперь вот так его ошарашила, что тому пришлось объявить перерыв. «Шальная она, да и все тут. Семь пятниц у девки на неделе. Только то и знает, что варить воду!»

Искра же почему-то подумала совсем некстати: «Какой же у нее парень, если она такая ладная и боевая? Ох, и хорош, наверное… И уж наверняка моряк».

6

Искра шла искать переправу через бухту. Возле мрачного серого здания несколько человек о чем-то горячо спорили. О чем это они, да еще посреди улицы? Девушка остановилась и стала прислушиваться.

— А не рановато ли? — сердито покашливал седенький маленький старикашка. — Вот и этой ночью на Мачтовой горе кто-то бельишко стащил. Вместе с прищепками.

— Подумаешь, бельишко. Ты, батя, отстал, — иронически цедил сквозь зубы не по годам сутулый парень.

— Бельишко, бельишко, — вмешалась краснощекая женщина. — Вон на той стороне люди замки на ворота стали вешать. Запираются на ночь.

— Эх, рановато затеял это дело Анатолий Иванович, хоть он теперь и первый секретарь…

— Глупости! Когда-нибудь надо же с этим кончать! Царского орла с короной сбросили, контру в море скинули, а тюрьма осталась. Ее еще царь строил… Так испугался матросов, что вон какую отгрохал… Броненосца «Потемкина» боялся.

— Ой, смотрите, смотрите, как бы потом затылки не пришлось чесать.

Искра внимательно огляделась. Унылое здание и впрямь походило на тюрьму. На железных воротах белела какая-то бумажка. Девушка обошла споривших людей и подошла поближе. Это было объявление о том, что заводу точных приборов требуются токари, слесари, инженеры, оптики, мотористы и крановщики. Что они, чудаки, о тюрьме разговорились, когда тут люди на работу нужны…

В это время ворота распахнулись, и из них вышел одноглазый человек в мятой одежде, с котомкой за плечами. Он был небрит и заметно бледен. Опасливо озираясь, одноглазый шмыгнул через дорогу на другую сторону улицы и уже через минуту скрылся за углом.

«Да это же на самом деле тюрьма», — только теперь поняла Искра и, вспомнив одноглазого, вздохнула: вот еще одна станет счастливой… У него, наверное, есть девушка или жена. А может, уже и детьми обзавелся… И они обрадуются, увидев отца. Только она, Искра, все одна. Не видать ее любимого и не слыхать о нем. А что, если его нет тут, в Новограде? Уехал? Но ведь последнее письмо пришло отсюда. Он не мог так скоро уехать, даже если бы его перевели в другой город. Он бы хоть намекнул ей об этом в письме. Вот такая девичья судьба. Ему одна дорога, а ей, как в песне поется, в другую сторону. Но не в этом беда. Когда-нибудь да встретятся. Самое страшное, если он себе другую найдет, а ее бросит, разлюбив. И горе в том, что об этом она узнает слишком поздно и ничем помочь себе не сможет. Если бы она раньше узнала — может, еще и бросилась бы на помощь. А теперь реви не реви. Грызи сердце. Так уж повелось, всем людям известно, они давно трезвонят, а ты ничего не подозреваешь, не догадываешься. А когда хватишься, счастье твое уж упало в огонь, уж догорает, как последнее полешко на пожаре. Это, наверное, даже потяжелее, чем перешагнуть впервые через порог тюрьмы. Единственное спасение тогда — время. Жестокое и неумолимое время, которое уходит и уходит безвозвратно и приносит забвение.

«Да что это я расхныкалась? Со мной ведь такой беды не случилось. И не случится. А, чтоб ему! — сердилась в мыслях Искра. — Чтобы какой-то там заключенный заставил меня грустить. Ха-ха. Сам себе навредил, натворил преступлений, пусть и несет наказание… Таких нечего жалеть… Да и какое мне до него дело? Взрослый уже. Пусть сам за себя и держит ответ. Если всех жалеть и сочувствовать, так скоро и ноги протянешь от забот и усталости… Для этого есть власть, профсоюзы, общественные суды… Пусть разбираются. У меня и своих забот по горло… Все-таки правду говорят люди, что своя рубаха ближе к телу».

Искра, горько вздохнув, побрела назад к центру, в отдел кадров комбината, где должна была встретиться с сухопутным моряком Марчуком.

Девушка скользила равнодушным взглядом по лицам людей, сидящих на скамьях, расставленных вдоль аллеи. В одном из них она узнала одноглазого. Он весело разговаривал с каким-то дядькой в пестрой кепке и с трубкой в зубах. И не скажешь, что одноглазый только что вышел из тюрьмы и должен спешить домой. Вот тебе и обманчивое первое впечатление, которому поддалась Искра там, у тюрьмы, взглянув на одноглазого. Вот и пожалела ирода, а он и не думает лететь на всех парусах к родному дому… Какие они все-таки, эти мужчины! Все, видать, одним миром мазаны…

Не верь им, девушка, остерегайся каждого. Смотри внимательно, потому что потом будешь горько каяться… Вишь, заливается, словно со свадьбы идет.

Мимо них прошел какой-то мужчина, и оба они почему-то сразу умолкли. А тот даже не посмотрел на них. Шел, задумчиво склонив голову, время от времени посматривая на бухту и море, словно кого-нибудь дожидался оттуда… Так и ушел прочь, тихий, спокойный. Стал спускаться по крутым ступеням, которые вели к морю. И одноглазый снова захохотал, слушая сидящего рядом с ним человека. Но тут с ними поравнялась седая женщина, она шла, вся согнувшись под тяжестью двух больших стопок книг. Одноглазый со своим собеседником мигом бросились к ней, схватили книги. Искра чуть не вскрикнула от возмущения. Вот уж хулиганье, но они и не думали убегать, как ей показалось, а пошли рядом с женщиной к крутой лестнице, по которой только что спустился мужчина, вызвавший у них страх.

«Напрасно я на людей нападаю, — промелькнуло в голове Искры. — Так и тянет меня сплеча рубить… А тут лучше бы подождать, спокойно все взвесить и рассмотреть…»

Искра и не заметила, как пришла на комбинат. И теперь этот занудливый дядька гудит и гудит у нее над ухом. Мол, если бы не он, бригада ни за что на свете не приняла бы ее, не захотела бы даже говорить. А так он все устроил — у него ведь авторитет. Теперь Искра должна благодарить его денно и нощно. Пусть и тетке напишет, каким уважением он тут пользуется — капитан второго ранга в запасе, вечный холостяк Марчук. Напишет? Искра промолчала. О чем, собственно, писать? Ведь Марчук лишь проводил ее в проходную и передал хмурой и молчаливой Олесе Тиховод.

Искра сразу узнала ее, как только та появилась в солнечном проеме темноватой проходной. А Олеся, наверное, не узнала Искру. Они стояли в узком проходе рядом с потертым железным турникетом, через который пробегали ткачи, выбрасывая вперед руку с пропуском перед вахтером. Если уж на то пошло, так девушки могли бы так встретиться и без Марчука, и нечего ему набивать себе цену. Он же решил еще и Олесю уколоть, чтобы показать свое превосходство. Хмыкнул и забубнил:

— Ай-яй-яй! Дочка! И зачем тебе нужно было выскакивать с этим буфетом на такую высокую трибуну? И свой авторитет подорвала, и дирекции хлопот… Надо было бы посоветоваться в парткоме, согласовать тезисы… Ведь не маленькая… А теперь сама виновата!..

Олеся вспыхнула, уголки ярких губ задрожали. Еле сдерживалась. Только стиснула кулачки и холодно бросила:

— Я права! Слышите? Я права!..

— Права? — ехидно прищурился Марчук. — А кто же не прав?

— Вы! — вдруг зло выкрикнула Олеся. — Вот такие, как вы! Все, кто пуговицы драит каждый день мелом и сапоги чистит, чтоб только мундир блестел. А под мундиром пусть все гниет. Вам все равно. Лишь бы честь мундира. Вызубрили одно на всю жизнь: «Есть! Так точно! Никак нет!» И хотите с этим прожить всю жизнь. Не выйдет! Не те времена!..