Страница 110 из 173
Вытянув руку, девушка коснулась ладони Найла.
— Извини.
Найл пожал плечами.
— Может, оно и к лучшему. Если пауки держат их заложницами, то, вероятно, не тронут. — Он намеренно сузил свое мышление, не давая проникнуть в него ядовитому страху. — Ты лучше расскажи, как тебе удалось бежать.
— Я как раз гуляла на лужайке с ребятишками, когда рвануло. Под ногами вдруг заходило ходуном, я подумала, что землетрясение. У нас однажды трясло в Дире, местами даже стены завалились. Поэтому я велела ребятишкам сесть на землю и не бояться. И тут пауки ошалели. Забегали, как чумные, не соображая, что делают. Один даже в реку залетел. Ты не знаешь, с чего бы?
— Знаю. Они общаются меж собой сигналами напрямую. Поэтому, когда худо одному, это чувствуют и остальные. Они ощущали предсмертные муки друг друга. Ну, а дальше что было?
— Дальше небо стало темным от дыма, ребятня закашляла. Окна детской все как есть полопались, но серьезно, похоже, никто не пострадал. А затем ушли служительницы — сели в лодки и перебрались за реку. Дыму все прибывало, я уж испугалась, что все позадохнутся. Потом велела детям идти за мной, и мы пошли. Никто даже слова не сказал, на улицах совсем пусто было. Мы взяли и двинулись в сторону холмов.
— И куда же вы рассчитываете попасть?
— Мне было все равно, лишь бы подальше от пауков. Вот мы шлишли и, наконец, попали в пригород. Через какое–то время дети устали и, само собой, есть захотели. К счастью, набрели мы на сад с яблоками и сливами, да еще ручей оказался поблизости, и там с час отдыхали. Тут кто–то из ребятишек мне и скажи, что видел паучий шар. Я подобралась к кустам, тихонько выглянула. Вижу, и вправду: шар, а в нем трое в желтой одежде. Я поняла, что это слуги жуков. Мы смотрели за шаром, пока тот не опустился куда–то за лес. Тогда я сказала ребятишкам, что пойдем полем, и мы дошли до самых деревьев. Тут все стали кричать, аукать, и те трое вышли и увидели нас. Они нас сюда и привели.
— Далеко добираться пришлось до города жуков?
— Не столько далеко, сколько долго. Мы же шли все время с оглядкой — а вдруг пауки? Их в полях оказалось полным–полно. Мы сначала думали, это нас разыскивают. С одним так вообще сшиблись чуть не лоб в лоб, когда тот неожиданно вылез из кустов, – а он на нас и не глянул. Я подумала: и что это с ним такое стряслось?
— А почему ты так подумала?
— Он брел нетвердо, будто сонный или раненый. Или просто очень устал.
Дверь приоткрылась, в комнату заглянула Селима.
— Ему, наверное, пора отдыхать.
— Иду, иду. — Дона светло улыбнулась Найлу и вышла.
Только теперь Найл почувствовал, как он устал. Попробовал было поразмыслить над рассказом Доны, но мысли плыли. Тем не менее от сознания, что с ней все в порядке, на душе становилось теплее. И, засыпая, он думал о ней.
Ему приснилось, что он летит над паучьим городом на шаре. В воздухе вилась гарь, видно было, как от квартала рабов поднимается дым.
Разрушения были поистине ужасающими: улица за улицей превращены в мусор. Ясно различалась окаймленная зелеными газонами площадь со зданием городского зала собраний, однако, само сооружение тоже рухнуло, стоять остались лишь две полуразрушенные стены. К югу, на месте казарм, теперь виднелось широкое водное пространство, соединенное с рекой широким, нечеткой формы, каналом. Подлетев ближе, Найл разглядел паучьи туши, плавающие в бурой воде брюхом кверху.
Пролетев над рекой, шар продрейфовал в нескольких метрах от Белой башни. В этой части города, судя по всему, основная часть зданий осталась невредимой, но на улицах повсюду виднелось битое стекло. Проплывая затем вблизи дворца Каззака, Найл свесился из мешка, пытаясь заглянуть в окна. Именно в этот момент его окликнул голос матери. Сложив ладони рупором, Найл прокричал:
— Я здесь! Где ты?
— Здесь, в спальне!
Голос был таким ясным, будто доносился с нескольких метров. Юноша, вздрогнув, очнулся и шалыми от сна глазами оглядел комнату, ожидая увидеть мать. Стоял полумрак, и комната была пуста.
Какой–то миг Найл был близок к тому, чтобы разрыдаться от нахлынувшего отчаяния и одиночества. И тут, вглядевшись в лиловый небосвод за окном, внезапно осознал ее присутствие.
Едва закрыв глаза и сосредоточась, он различил мать, сидящую, скрестив ноги, на полу дворцовой опочивальни; глаза закрыты.
Сознания матери и сына слились в контакте, и Найл почувствовал радость и облегчение, узнав из ее послания, что с родными все благополучно.
Но когда сам попытался отправить встречный сигнал, сосредоточенность поколебалась: мозг все еще находился наполовину в объятиях сна. Контакт был утерян, и Найл остался один.
Через несколько минут в дверь заглянул Доггинз.
— Ну как, получше?
— Намного, спасибо.
— До собрания дойдешь, ничего? У Найла опустилась душа.
— Как, еще одно собрание Совета?
— Нет, на этот раз только люди. Но мне, видимо, понадобится твоя поддержка.
— Моя поддержка? — переспросил Найл удивленно.
— Да, на нашей коллегии; навроде гражданского собрания. Ходит слух, что там попытаются протащить решение осудить мои действия.
— А это, что, сколько–нибудь серьезно?
— Еще бы. Могут приказать мне уничтожить жнецы.
— Какая блажь!
Доггинз не успел ответить — в дверь постучали. Вошла Селима, неся с собой лампу, залившую комнату необычайно ярким светом. Найл посмотрел на лампу с удивлением:
— Что это?
— Обыкновенный газовый фонарь. Своего рода семейная тайна. Изобретение моего деда, но использовать его нам никогда не разрешалось.
— Почему? Доггинз раздраженно передернул плечами.
— Раскоряки утверждают, что это механизм.
— Как он действует?
— Вот сюда заливается нефть, — Доггинз постучал по блестящему металлическому шарику возле основания фонаря. — Насосик гонит ее вверх по трубке, и она испаряется, ударяясь о керамическую сетку накаливания. На самом деле просто.
Найл широко раскрытыми глазами смотрел на фонарь. Интриговал не столько внешний вид устройства, сколько впечатление, что он уже полностью с ним знаком. И тут мгновенная вспышка интуиции дала ответ. Как и умение читать, это знание было вживлено ему в память Стигмастером.
В миг озарения Найл ощутил в себе множество других фрагментов знания, дремлющих в глубинах памяти; несколько секунд он чувствовал ошеломляющую раздвоенность, будто его собственная сущность была под вопросом.
Доггинз полез в ящик стола.
— Вот еще один образчик запретного знания. На кровать шлепнулась увесистая книга. Найл взглянул на обложку: «Принципы электроники».
— Почему запретного?
— Потому что все книги запрещены. Пункт двадцать второй Договора о примирении гласит: «Книгопечатание и книгочейство запрещается под страхом смерти». Потому книги по большей части хранятся в музеях, запертые в стеклянные ящики.
— Но ты же умеешь читать?
— А как же. Здесь все по большей части грамотны. Это секрет, передаваемый от отца к сыну. Но если пауки узнают, мы окажемся в беде. Двадцать лет назад случайно всплыло, что один из наших умеет читать — девяностолетний старик. Так ведь настояли на казни.
— И жуки пошли на это?
— А куда денешься? Ведь речь шла о положениях Договора.
Найл листал страницы книги, теряясь от обилия математических формул.
— Кто обучил тебя грамоте? — как бы между прочим спросил вдруг Доггинз.
Найлу потребовалась секунда, чтобы осмыслить вопрос. Затем он удивленно вскинул голову.
— А как ты догадался?
— Вон зрачки как движутся. Так кто тебя обучил?
— Машина, — ответил Найл, улыбнувшись. Доггинз зыркнул на него из–под опущенных бровей.
— Та самая, что подкинула тебе пищевые таблетки?
Найл засмеялся такой дотошности.
— Точно.
— А где она, твоя машина?
— В Белой башне.
У Доггинза расширились глаза.
— Ты серьезно? Найл кивнул.
— Ты что, там был?
— Да.
Лицо Доггинза внезапно побледнело.