Страница 271 из 300
— А что тебя волнует? — спросил Дэвин тогда у принца.
Но Алессан ничего не ответил.
Высоко над палубой «Сокола» Дэвин ждал вместе с остальными, когда распахнутся двери дворца, и пытался унять биение сердца. Но это было трудно: возбуждение и радостное ожидание, которые в течение трех дней нарастали на острове, перешли все границы и стали почти ощутимыми, когда вышел сам Брандин и спокойно пошел вниз, к молу, с небольшой свитой, в которую входил один сгорбленный, лысеющий старик, одетый точно так же, как король.
— Шут Брандина, — объяснил висящий на снастях рядом с ним человек из Корте в ответ на вопрос Дэвина. — Что-то связанное с магией, как положено у них в Играте. Лучше нам этого не знать, — буркнул он.
Дэвин впервые смотрел на человека, который уничтожил Тигану, и пытался представить себе, что было бы, если бы у него сейчас оказался в руках лук и он бы стрелял так же искусно, как Алессан или Баэрд. Расстояние для стрельбы было большое, но не невозможное, вниз, через водное пространство, в одинокого, одетого в черное бородатого человека, стоящего у моря.
Рисуя себе полет этой стрелы в лучах утреннего солнца, он вспомнил другой разговор с Алессаном, у борта «Сокола» в ту ночь, когда они приплыли на Кьяру.
— Какой поворот событий был бы для нас желательным? — спросил тогда Дэвин.
Как раз перед их отплытием до пролива Корте дошли слухи, что большую часть Второй роты барбадиорских наемников Альберико теперь отвели назад из приграничных фортов и городов Феррата и двинули вместе с другими войсками в сторону Сенцио. При этом известии лицо Алессана побледнело, и в серых глазах внезапно вспыхнул жесткий блеск.
Почти как у его матери, подумал Дэвин, но ему и в голову не пришло сказать это вслух.
Тогда на корабле Алессан быстро повернулся к нему, услышав этот вопрос, потом снова перевел взгляд на море. Было уже очень поздно, почти рассвело. Никто из них не мог спать. Обе луны стояли над головой, а вода сверкала и искрилась в их смешанном сиянии.
— Какой поворот событий был бы для нас желательным? — повторил Алессан.
— Я не совсем уверен. Думаю, что знаю, но пока не уверен. Вот поэтому мы и плывем посмотреть на этот Прыжок.
Они прислушались к звукам, издаваемым кораблем в море ночью. Дэвин прочистил горло.
— А если она потерпит неудачу? — спросил он.
Алессан молчал так долго, что Дэвин уже решил, что тот не собирается отвечать. Потом он сказал очень тихо:
— Если женщина из Чертандо потерпит неудачу, то он пропал. Я в этом почти уверен.
Дэвин бросил на него быстрый взгляд.
— Ну, тогда это значит…
— Да, это значит многое. И одно — это то, что мы вернем себе имя. А другое — Альберико будет править Ладонью. Почти наверняка еще до конца года.
Дэвин пытался это осознать. «Если мы их уничтожим, то должны уничтожить обоих», — вспомнил он слова принца в охотничьем домике Сандрени, когда сам прятался на чердаке.
— А если ей удастся это сделать? — спросил он.
Алессан пожал плечами. В голубом и белом свете лун его профиль казался высеченным из мрамора, а не из плоти.
— Скажи мне сам. Сколько народа из провинций будет сражаться против Империи Барбадиор за короля, который вступил в брак с морями Ладони через женитьбу на морской невесте, родом с этого полуострова?
Дэвин задумался.
— Многие, — ответил он наконец. — Мне кажется, многие будут сражаться.
— Мне тоже так кажется, — согласился Алессан. — Тогда возникает следующий вопрос: кто победит? А следующий вопрос такой: можем ли мы как-нибудь повлиять на это?
— А мы можем?
Алессан взглянул на него и лукаво улыбнулся.
— Я всю жизнь прожил с верой в это. Очень скоро мы сможем проверить, так ли оно.
Тут Дэвин прекратил расспросы. От сияния двух лун было очень светло. Вскоре Алессан прикоснулся к его плечу и указал другой рукой вперед. Дэвин увидел высокую, темную массу земли, поднимающуюся вдали из моря.
— Кьяра, — сказал Алессан.
Вот так Дэвин впервые увидел этот остров.
— Ты тут уже бывал раньше? — тихо спросил он.
Алессан покачал головой, не отрывая глаз от темной горы на горизонте.
— Только во сне, — ответил он.
— Она идет! — закричал кто-то на верхней мачте корабля из Азоли, пришвартованного рядом с ними; этот крик был немедленно подхвачен и понесся от корабля к кораблю в гавани, превращаясь в нетерпеливый рев.
А затем стих, превратившись в сверхъестественную, леденящую тишину, когда массивные бронзовые двери дворца Кьяры широко распахнулись и в дверном проеме появилась женщина.
Даже когда она двинулась вперед, тишина продолжалась. Медленно шагая, она прошла среди заполнившей площадь толпы, почти, казалось, не заметив ее. Дэвин находился слишком далеко и не мог ясно разглядеть ее лицо, но неожиданно у него возникло впечатление красоты и благородства. Это церемония, сказал он себе; это только из-за того, где она находится. Он увидел позади нее Данолеона, который шагал среди других сопровождающих, выделяясь своим высоким ростом.
А затем, движимый каким-то инстинктом, он повернулся в сторону Брандина Игратского, стоящего на конце мола. Король находился к нему ближе и под выгодным углом. Он мог рассмотреть, как этот человек следит за приближением женщины. Его лицо было лишено какого бы то ни было выражения. Холодное как лед.
Он просчитывает ситуацию, подумал Дэвин. Прикидывает шансы. И все это использует — женщину, обряд, всех собравшихся здесь, охваченных страстями людей, — в чисто политических целях. Он понял, что презирает этого человека больше всего, и прежде всего ненавидит его за этот бесстрастный, бесчувственный взгляд, которым тот следит за приближением женщины, готовой рискнуть ради него жизнью. Пресвятая Триада, предполагалось, что он в нее влюблен!
Даже сгорбленный старик рядом с ним, как видел Дэвин, королевский шут, одетый точно так же, как Брандин, ломал руки, и на его лице ясно отражались тревога, волнение и озабоченность.
В отличие от него лицо короля Западной Ладони было застывшей, равнодушной маской. Дэвину даже расхотелось на него смотреть. Он снова повернулся к женщине, которая уже подошла гораздо ближе.
И теперь, так как она уже почти достигла края воды, он видел, что его первое впечатление было правильным, а его поспешное объяснение неверным: Дианора ди Чертандо, одетая в зеленые цвета моря для Прыжка за Кольцом, была самой красивой женщиной, какую он только видел в своей жизни.
«Какой поворот событий был бы для нас желательным?» — спросил он у Алессана три ночи назад, когда они плыли к острову.
Он все еще не знал ответа. Но он смотрел вниз, на женщину, которая уже подошла к морю, и его внезапно охватил страх и совершенно неожиданная жалость. Он крепко вцепился в канаты и стал смотреть со своего очень удобного места.
Дианора знала Брандина лучше, чем любой из живущих людей, это было ей необходимо, чтобы выжить, особенно вначале, чтобы говорить и делать правильные вещи в смертельно опасном месте. Затем, с течением лет, эта необходимость каким-то образом превратилась в нечто иное. В любовь, как ни больно, как ни горько было это признать. Она приехала сюда, чтобы убить, две змеи — ненависть и воспоминания — обвивали ее сердце. А вместо этого она в конце концов стала понимать его лучше, чем любой другой человек на свете, потому что никто на свете не значил для нее столько, сколько он.
И поэтому она чуть было не сломалась, когда, пройдя через скопище людей к молу, увидела, как яростно он сражается, стараясь не выдать своих чувств. Будто его душа пыталась найти выход в его взгляде, а он, рожденный властвовать, будучи тем, чем он был, ощущал необходимость удержать ее в себе, здесь, среди стольких людей.
Но от нее он не мог спрятать душу. Ей теперь даже не надо было смотреть на Руна, чтобы прочесть чувства Брандина. Он отсек себя от своего дома, от всего, что привязывало его к жизни, он находился здесь, среди чужого, покоренного им народа, просил его о помощи, нуждался в его доверии. Теперь она стала его линией жизни, его единственным мостом к Ладони, единственным звеном к любому будущему здесь или вообще где бы то ни было.