Страница 205 из 219
Скептицизм Ричардсона начинал действовать ему на нервы. Они как будто поменялись ролями: теперь Ричардсон не верил в возможности собственной программы, а Таннер толкал его к новым достижениям.
— У меня все еще есть сомнения,— бесцветным голосом сообщил Ричардсон.— Да, мы использовали новые параллакс-фильтры. Но, боюсь, столкнулись с той же проблемой, что и французы с Дон Кихотом. Да и у нас было нечто подобное при разработке Холмса, Моисея и Цезаря. Данные слишком загрязнены мифами и домыслами. В нашем Сократе столько же выдуманного, сколько и реального; а может, его личность вообще целиком выдумана. Платон мог нафантазировать о нем все, что угодно,— таким же образом Конан Дойл сотворил Холмса. И, боюсь, мы получим что-то вторичное, безжизненное, без малейшего проблеска самостоятельных мыслей, которые нам хотелось бы получить.
— Но новые фильтры...
— Возможно. Возможно...
Таннер упрямо мотнул головой:
— Холмс и Дон Кихот — полностью выдуманные фигуры. Они существуют только в одном измерении, созданном авторами. Можно пробиться сквозь искажения и фантазии, внесенные через какое-то время читателями и комментаторами, но под ними обнаружится только вымышленный персонаж. Платон мог, по каким-то своим соображениям, многое о Сократе придумать — но и оставить многое от реального Сократа. Сократ-то на самом деле жил! Активно участвовал в общественной жизни Афин пятого века. И упоминается в произведениях многих других современников, не только в диалогах Платона. Что и дает нам тот самый параллакс, на который ты надеешься, не правда ли? Мы в состоянии представить Сократа не только с точки зрения одного автора.
— Возможно, так оно и есть. А может, и не так. С Моисеем у нас ничего не вышло. Он тоже выдуманная фигура?
— Кто может сказать? Тебе пришлось руководствоваться только Библией. Ну и тоннами комментариев к ней, если они хоть чего-то стоят. Как видишь, не так уж и много.
— А Цезарь? Ты же не скажешь, что никакого Цезаря на свете не было. Но то, что мы знаем о нем, несомненно, забито всякими выдумками. Когда мы его сотворили, у нас вышла карикатура, да и только. И думаю, помнишь, как быстро вся его речь скатилась к абсолютной тарабарщине.
— Это ничего не значит,— возразил Таннер.— Цезарь был одной из первых моделей. Сейчас ты гораздо больше знаешь о том, что делаешь. Думаю, с Сократом все пойдет как надо.
Таннер решил, что устойчивый пессимизм Ричардсона служит тому защитой, созданной, чтобы отгородиться от возможной новой неудачи. В конце концов, не Ричардсон выбирал
Сократа. Кроме того, от впервые использовал параллакс — последнее новшество в программе создания моделей.
Таннер взглянул на него. Ричардсон молчал.
— Давай, действуй,— сказал Таннер.— Вводи Писарро и дай им пообщаться. Тогда и поймем, что за Сократ у тебя получился.
Вдали снова завихрился воздух, и на перламутровом горизонте показалось маленькое темное пятнышко, словно какой-то изъян в ослепительной белизне.
«Еще один демон,— подумал Писарро.— А может, все тот же, американец, предпочитающий показывать только свою голову, без бороды и с короткими волосами».
Но когда демон приблизился, Писарро обнаружил, что это другой, невысокий и крепко сбитый, с широкими плечами и грудью. Незнакомец был почти лысым, но с бородой — густой и неухоженной. Выглядел он лет на шестьдесят — шестьдесят пять и внешность имел безобразную: глаза навыкате, приплюснутый нос с широкими ноздрями, а шея была так коротка, что непомерно большая голова росла, казалось, прямо из туловища. Вся его одежда состояла из тонкой рваной коричневой рубахи, а на ногах ничего не было.
— Эй ты,— позвал Писарро.— Ты! Демон! Ты тоже американец, демон?
— Извиняюсь. Ты сказал: «Афинянин»?
— Я сказал: «Американец». Тот, что был перед тобой. Ты тоже оттуда, демон? Из Америки?
Незнакомец пожал плечами:
— Нет. Думаю, не из Америки. Я из Афин.— В глазах демона мелькнули насмешка и любопытство.
— Грек? Ты — демон-грек?
— Я из Афин,— повторил безобразный старик.— Меня зовут Сократ, сын Софрониска. Я не знаю, кто такой грек, а потому вполне могу им оказаться. Но я так не думаю, разве что греком ты называешь жителя Афин.
Говорил он медленно, с трудом подбирая слова, словно тупоумный. Писарро приходилось иметь дело с такими людьми, и он знал по собственному опыту, что подчас они не так глупы, как прикидываются. С ними нужно держать ухо востро.
— К тому же я не демон, а простой смертный,— продолжал незнакомец.— Как видишь, очень простой.
Писарро фыркнул:
— Ты любишь играть словами, да?
— Друг мой, это не худшее развлечение,— сказал незнакомец и, непринужденно заложив руки за спину, начал спокойно раскачиваться на пятках, с улыбкой глядя вдаль.
— Ну? — нарушил молчание Таннер.— Разве это не Сократ? По-моему, самый настоящий Сократ.
Ричардсон поднял глаза и кивнул. Похоже, у него отлегло от сердца, и он повеселел.
— Должен признать, пока все идет хорошо. Он выгладит реальным и действительно самым настоящим Сократом.
— Именно.
— Вероятно, мы таки справились с проблемой информационного загрязнения, из-за которого не удались ранние модели. Сейчас такого искажения нет.
— А у него есть характер, да? Без всякого смущения подошел прямо к Писарро. Совсем не боится.
— Почему он должен бояться? — поинтересовался Ричардсон.
— А ты бы не боялся? Если бы очутился бог весть где, в каком-то необычном месте, не зная, где ты и как сюда угодил,— и вдруг увидел перед собой свирепого вояку типа Писарро, в латах и при шпаге...— Таннер покачал головой.— Хотя он, может, и не испугался. В конце концов, это Сократ, а Сократ не боялся ничего, кроме скуки.
— Писарро всего лишь модель. Не более чем программа.
— Слышал от тебя уже не раз. Но Сократ-то этого не знает.
— И то верно,— согласился Ричардсон и задумался.— Возможно, это и опасно.
Таннер недоуменно хмыкнул.
— Если наш Сократ похож на описанного Платоном,— начал пояснять Ричардсон,— а он просто обязан быть таким, то может нарваться на неприятности. А вдруг Писарро не по нраву придутся его словесные игры? Не примет он эти игры и, теоретически, может отреагировать весьма агрессивно.
Пораженный Таннер резко повернулся к Ричардсону:
— Ты хочешь сказать, что он способен прирезать Сократа?
— Кто знает? — ответил Ричардсон,— В реальном мире одна программа уж точно может уничтожить другую. А если то же самое касается и моделей? Для всех нас это совершенно новая область, Гарри. Включая тех, кто в камере.
Высокий седеющий мужчина сказал, нахмурившись:
— Ты говоришь, что ты афинянин, но не грек. Как прикажешь это понимать? Я мог бы спросить у Педро де Кандии, он грек, но не афинянин. Но его здесь нет. Так, может, ты просто глупец? Или меня считаешь глупцом.
— Я понятия не имею, кто ты. Может быть, ты бог?
— Бог?
— Да,— кивнул Сократ, невозмутимо разглядывая человека с суровым лицом и холодными глазами,— Может быть, ты Арес. У тебя свирепый, воинственный вид, и на тебе лага, но таких я раньше не видел. Думаю, это место настолько странное, что вполне может оказаться обителью богов и на тебе могут быть доспехи бога. Если ты Арес, то я приветствую тебя с должным почтением. Я Сократ из Афин, сын каменотеса.
— Ты несешь чепуху. Я не знаю твоего Ареса.
— Ты что, это же бог войны! Все это знают. Конечно, кроме варваров. Так значит, ты варвар? Должен отметить, говоришь ты, как они. Правда, я и сам говорю, как варвар, хотя всю жизнь говорил на языке эллинов. Действительно, тут какое-то загадочное место.
— И снова проблема с языком,— отметил Таннер. — Ты что, не сумел вложить в него правильный древнегреческий? Или они общаются на испанском?
— Писсаро полагает, что на испанском, а Сократ — что на греческом. И конечно, греческий неправильный. Мы не знаем, как звучал любой язык, когда не было звукозаписи. Можем только предполагать.