Железная звезда

— А, ну да, они могут себе позволить смеяться, чего уж там! Легко быть храбрым и шутить со смертью, зная, что никогда не умрешь. Ах, как это с их стороны изящно! Но почему ты должна быть единственной, кто постареет и умрет? Да и потом, вряд ли они будут смеяться. Напрасно ты их считаешь злыми. Может, поверхностные, недалекие, но не злые. Они будут рады, что ты нашла выход и спаслась. Во всяком случае, они больше не будут испытывать из-за тебя чувство вины, это их примирит. Ты сможешь...

— Хватит!

Она встала, подошла к перилам и загляделась в море. Чарльз подошел к ней. Красные паруса в бухте, солнечные блики на граните маяка, дворцы Птолемеев, белеющие на фоне неба. Он положил руку ей на плечо. Гайойя поначалу дернулась, словно пытаясь увернуться и уйти, но все-таки осталась.

— Ну, раз такие дела, есть другой вариант,— сказал Филлипс.— Если ты не пойдешь к проектантам, к ним пойду я. Скажу, перепрограммируйте меня. Настройте меня так, чтобы я старел с той же скоростью, что и Гайойя. К тому же это будет более аутентично — ведь я создан исполнять роль человека из двадцатого столетия. Мало-помалу мое лицо покроется морщинами, волосы поседеют, мне с каждым годом будет все трудней передвигаться... Мы постареем вместе, Гайойя. К черту твоих бессмертных друзей. Нам хватит нас самих. Друзья нам будут не нужны.

Она внезапно повернулась к нему лицом. Глаза от ужаса широко раскрыты.

— Ты это серьезно, Чарльз?

— Конечно.

— Нет,— пробормотала она.— Нет. Все, что ты сегодня наговорил,— жуткая ересь. Ты сам-то это понимаешь?

Он протянул руку и легонько стиснул ее пальцы своими.

— Я просто хочу найти возможность остаться вместе с...

— Ни слова больше! — выпалила она.— Прошу тебя.— Резко, словно обжегшись, она высвободила пальцы и спрягала руку за спину. И хотя между их лицами было всего лишь несколько дюймов, казалось, между ними пролегла пропасть. С минуту они неотрывно глядели друг другу в глаза, затем Гайойя шагнула в сторону, обошла Чарльза и покинула дворик.

Остолбенев, Филлипс смотрел, как она удаляется по мраморному коридору, скрываясь из глаз. Было бы глупо пускаться в погоню. Он ее потерял — это ясно и обсуждению не подлежит. Он вселил в нее ужас. Так зачем терзать ее дальше? Вдруг Чарльз осознал, что бежит через залы гостиницы, а потом по извилистой садовой тропинке, углубляясь в прохладную рощу Панеиума. Ему показалось, что Гайойя стоит на портике Ад-рианова дворца, но, заскочив туда, он застал в пустующих каменных палатах лишь эхо. Он спросил у эфемера, подметавшего ступени:

— Ты не видел, сюда женщина не заходила?

Ответом был тупой угрюмый взгляд.

Филлипс выругался и ринулся в город.

— Гайойя,— кричал он.— Подожди! Вернись!

Может, она зашла в библиотеку? Он промчался мимо библиотекарей, что-то укоризненно бормотавших, пронесся между стеллажей и, выглядывая из-за кучи свитков, стал таращиться в темный коридор. «Гайойя? Гайойя!» Просто свинство вести себя так в этом тихом месте. Впрочем, в данный момент ему на это было наплевать.

Выскочив из боковой двери, он спустился к гавани. Маяк! Им овладел ужас. Она, возможно, уже в ста шагах выше по пандусу и вот-вот выйдет на балкон, а с него бросится вниз, в море! Раскидывая туристов и эфемеров, словно они всего лишь чучела или манекены, он влетел внутрь. Поспешил наверх и лез без передышки, хотя его синтетические легкие молили о пощаде, а гениально спроектированное сердце выскакивало из груди. На первом же балконе он вроде бы мельком заметил ее, но лишь напрасно обежал по кругу весь маяк. Вперед, наверх! Вот он в сигнальной камере — Гайойи нет. Неужели спрыгнула? Или спустилась по другому пандусу, пока он мчался вверх по этому? Чарльз бросился к перилам и глянул вниз, вглядываясь в подходы к маяку, осматривая прибрежные скалы, дамбу. Нет.

«Она где-то здесь, и я обязательно ее найду. Не успокоюсь, пока не найду».

Он бросился вниз по пандусу, выкрикивая ее имя. Спустившись, помчался в центр города. Куда теперь? В храм Посейдона? В гробницу Клеопатры?

Так и стоял в раздумьях посреди улицы Канопус, едва удерживаясь на ногах, как вдруг услышал ее голос:

— Чарльз?

— Ты где?

— Здесь, рядом.

Казалось, она возникла ниоткуда. Лицо не раскраснелось, нет признаков испарины. Неужели он по всему городу гонялся за фантомом?

Гайойя подошла к нему, взяла за руку и мягко, с нежностью произнесла:

— Ты это серьезно? Действительно попросишь их запрограммировать тебя на старение?

— Да, если больше ничего не остается.

— Но то, что остается, Чарльз, ужасно.

— Неужели?

— Ужаснее некуда, Чарльз.

— Ужаснее, чем старость? Чем смерть?

— Не знаю,— ответила она.— Думаю, нет. В одном лишь я уверена: я не хочу, чтобы ты старел.

— Но мне ведь не придется. Верно? — спросил он, неотрывно глядя ей в глаза.

— Да, верно,— ответила она.— Тебе не придется. Никто из нас не постареет.

Филлипс улыбнулся, помолчал.

— Пора нам сваливать отсюда,— сказал он.— Курс на Византий, да, Гайойя? Явимся к открытию. Там будут все твои друзья. Расскажем им, что ты решила сделать. Они выяснят, как это устроить. Наверняка кто-нибудь знает, как это все осуществить.

— Звучит так странно,— сказала Гайойя.— Превратиться в... в гостя? Гостить в своем же мире?

— Ты ведь всегда была здесь гостьей.

— В каком-то смысле — да. Зато, по крайней мере, я реальна.

— То есть я — нет?

— А что, разве реален?

— Да. Столь же реален, как и ты. Я поначалу непомерно огорчился, когда вдруг выяснил, кто я таков. Понадобилось время, чтоб все переосмыслить. И когда я летел сюда из Мохенджо, я вдруг понял, что со мной все в порядке — я воспринимаю вещи, я формирую идеи, я делаю умозаключения. Я отлично спроектирован, Гайойя. Я не вижу существенной разницы между бытием в своем нынешнем виде и бытием во плоти. Ведь я реально существую. Я мыслю, чувствую, испытываю радость и грусть. Я настолько реален, насколько мне это нужно. И ты будешь реальна. Ты не перестанешь быть Гайойей, понимаешь? Просто отбросишь это тело, сыгравшее с тобой такую злую шутку.— Он погладил ее щеку.— Все уже сказано до нас, давным-давно:

— Это та самая поэма? — спросила она.

— Да, та самая поэма. Древняя, но все еще не забытая поэма.

— Дочитай, Чарльз.

Он продолжил:

— До чего красиво. А что это значит?

— Это значит, что необязательно быть смертным. Что мы можем себе позволить соединиться с вечностью искусственным путем, что мы можем преобразиться, что мы можем развоплотиться. Йейтс, конечно, имел в виду вовсе не то, что я... Признаться, он бы даже не понял, о чем мы тут с тобой рассуждаем... Но подтекст тот же. Живи, Гайойя! Со мной! — Он повернулся к ней и увидел, как на ее впалых щеках заиграл румянец.— Ведь все, что я сказал, имеет смысл, не так ли? Ты попытаешься, да? Создатели гостей смогут переделать и тебя. Верно? Как ты считаешь, смогут? Гайойя?

Она еле заметно кивнула.

— Думаю, да... Довольно необычно. Но, думаю, это возможно. А почему бы и нет, Чарльз? Почему бы и нет?

— Да,— сказал он.— Почему бы и нет?

Утром они наняли в гавани лодку — утлую плоскодонку с кроваво-красными бортами. Кормчий — эфемер с бандитской физиономией — так улыбнулся им, что трудно было устоять. Филлипс из-под козырька ладони глядел в морскую даль. Казалось, он вот-вот увидит огромный город, раскинувшийся на семи холмах,— Константинов Новый Рим у Золотого Рога: громадный купол Айя-Софии, мрачные стены цитадели, дворцы и храмы, ипподром, а над всем этим — триумфального и лучезарного, покрытого мозаикой Христа.