Железная звезда

— Никогда не рассматривал свои путешествия с такой стороны. Я бегу навстречу.

— Навстречу чему?

— Бесконечному множеству миров. Навстречу бессчетным впечатлениям.

— Ну, это чересчур. Неужели одного мира недостаточно?

— Нет, недостаточно.

— У вас бесконечное множество миров. Однако же вы пришли именно сюда, ко мне. Предположим, я единственная, кого вы знаете в этом ином, непривычном для вас мире. Но зачем вообще было идти сюда? В чем смысл ваших блужданий, если вы ищете знакомое? Если вам всего лишь нужно вернуться к своей Элизабет, то зачем было ее покидать в том, первом мире? Так ли вы счастливы с ней, как говорите?

— Я могу быть с ней счастлив, но все же хочу обладать ею в разных мирах.

— Вы кажетесь одержимым.

— Нет. Не более, чем Фауст. Я считаю поиск образом жизни. Не поиск чего-то, а просто поиск. Я не могу остановиться. Остановиться — значит умереть, Элизабет. Возьмите Фауста, который двигался вперед и вперед, дошел до самой Елены Троянской, изведал все, что можно, но всегда искал что-то новое. И когда Фауст наконец воскликнул: «Вот оно, вот то, что я искал, и здесь я хочу остановиться», Мефистофель выиграл.

— Но это был для Фауста момент высшего счастья.

— Верно. Но когда он достиг его, то проиграл свою душу дьяволу, помните?

— Итак, вы идете вперед и вперед, из одного мира в другой, ищете сами не знаете что, просто — ищете и не можете остановиться. И еще говорите, что не одержимы.

Кэмерон отрицательно покачал головой:

— У машин нет выбора. У животных нет выбора. А я — свободный человек и действую по собственной воле. Я странствую не потому, что надо, а потому, что сам того хочу.

— Или думаете, что хотите.

— Меня ведут чувства, а не расчеты и четкие планы.

— Звучит как хорошо продуманное обоснование.

Кэмерона уязвили эти слова, и он перевел взгляд на свой пустой стакан. Элизабет жестом показала, что он может налит» еще вина.

— Извините.— Ее тон немного смягчился.

— Как бы то ни было, я заглянул в библиотеку и нашел вас в телефонном справочнике. В моем мире вы жили здесь же, до того как мы поженились.— Он замялся.— А можно вас спросить?..

— О чем?

— Вы не замужем?

— Нет. Я одна. И не жалуюсь.

— Вы всегда были независимы.

— Вы говорите так, будто хорошо меня знаете.

— Я женат на вас уже семь лет.

— Нет. Не на мне. Вовсе не на мне. Вы вообще меня не знаете.

Он кивнул:

— Вы правы. Я на самом деле не знаю вас, Элизабет, как бы ни говорил себе, что знаю. Но хочу узнать. Меня тянет к вам так же сильно, как тянуло к другой Элизабет в тот день, в горах. Что может быть лучше начала, когда два незнакомых человек| тянутся друг к другу, когда между ними проскакивает искра.

Он помолчал и осторожно спросил:

— Можно остаться у вас на ночь?

— Нет.

Почему-то он не удивился.

— Когда-то вы мне ответили иначе...

— Не я. Другая.

— Простите. Мне сложно отделять вас от нее, Элизабет. Но прошу, не прогоняйте меня. Я пришел из такой дали, чтобы быть с вами...

— Вы пришли без приглашения. Да и я чувствую себя с вами как-то неловко... Зная, что вы все время думаете о ней, сравниваете нас, ищете различие, сходство...

— Почему вы так решили?

— Потому что знаю.

— Не слишком-то веская причина для того, чтобы меня прогнать.

— Тогда вот вам другая.— Ее глаза озорно блеснули.— Я никогда не связываюсь с женатыми.

Она поддразнивала его. Он засмеялся, уверенный, что она готова уступить.

— Элизабет, это самый надуманный довод, какой я только слышал!

— Да? Но я чувствую какое-то особое родство с вашей женой. Я всей душой за нее. Зачем мне помогать вам ее обманывать?

— Обманывать? Какое старомодное слово! Думаете, она против? Она и не ожидает от меня целомудренного поведения в этих странствиях. И будет польщена и рада, когда узнает, что я вас тут разыскал. Ей будет страшно интересно услышать обо всем, что между нами произошло. Ну как ее может обидеть то, что я был с вами, если вы и она...

— И тем не менее я хочу, чтобы вы ушли. Будьте добры.

— Но вы не назвали ни одной убедительной причины...

— А этого и не нужно.

— Я люблю вас. Я хочу провести с вами ночь.

— Вы любите женщину, похожую на меня. Я постоянно об этом твержу. Так или иначе, я вас не люблю. Вы мне не нравитесь. К сожалению.

— Да? Ей нравлюсь, а вам... нет... Понимаю. И какой же я, по-вашему? Некрасивый? Властный? Отталкивающий?

— Вы возмутитель спокойствия. Немного пугающий. Слишком настойчивый, слишком зацикленный. Быть может, даже опасный. Не мой тип. Да и я, наверное, не ваш. Не забывайте, я не та Элизабет, которую вы встретили у горного озера. Может, в противном случае я была бы счастливее, но я не она. И больше сюда не приходите. Прощайте.

Вперед.

Вокруг сияли башни и возвышались ажурные мосты, и город был похож на яркую фантазию. Высоко над головой Кэмерона проплывали блестящие пузыри — этот беззвучный транспорт перевозил двух-трех пассажиров, сидящих в расслабленных, полных изящности позах. Обнаженные юноши и девушки с телами цвета бронзы лежали у фонтанов, из которых бил» в небо бирюзово-алая пена. Гигантские орхидеи с тропическим сладострастием обвивали стены исполинских отелей. Мелкие механические птички со сладким щебетом мелькали в теплом воздухе, как золотистые пули. С крыш самых высоких зданий доносилась музыка помрачнее: остинато нарастающих басов, обрамляющих настойчивый рокот.

Этот мир был по крайней мере лет на двести старше мира Кэмерона. Здесь вряд ли удастся стать не то что проникателем, но даже туристом. Единственная доступная роль — это роль дикаря, этакого Джемми Баттона[25], оказавшегося в Лондоне. И какая же, в конце концов, постигла его участь? Отнюдь не счастливая.

«Патагония! Патагония! Этот билет больше не годится здесь.,,

В небе плясали разноцветные лучи: красные, зеленые, голубые — они распускались, как цветы, и проливались на город причудливыми узорами.

Кэмерон улыбнулся. Нет, его не ошеломит это зрелище, пусть оно и похлеще, чем мир полугусеничных машин. Он беззаботно расположился в небольшом парке, который с двух сторон обтекали бесшумные потоки уличного транспорта. Это был типичный «английский парк», поросший зубчатыми оранжев» ми папоротниками и колючими башнями кактусов. Тут и там, держась за руки, прогуливались парочки. Они то предлагали друг другу сделать глоток из блестящих запотевших зеленых бутылок, похожих на цилиндры из отполированного нефриту то изящно помахивали перед губами партнера гроздьями черного винограда; партнер игриво улыбался, вытягивал шею внезапно хватал приманку губами. А потом они весело смеялись, обнимались и падали в густую влажную траву, которой тут же начинала колыхаться и тихонько бренчать.

Это место ему нравилось. Он бродил по парку, думая о Элизабет, думая о молодости... И наконец вышел к извилистом) ручью. Перевернутые отражения самых высоких городских башен казались в нем иголками. Кэмерон опустился на колени, чтобы напиться. Вода была прохладной, сладкой, терпкой, почти как молодое вино. Но едва он сделал глоток, как из рыхлой земли выскочило какое-то устройство, состоящее из пяти тонких металлических колонок. На трех из них во все стороны торчали видеосенсоры, одна была оснащена решеткой, а на пятой мигали разноцветные огни. Из-за решетки послышались непонятные слова, и тон был явно угрожающим. Кэмерон догадался, что перед ним полицейский робот, требующий предъявить удостоверение личности.

— Извините,— сказал он.— Я не понимаю, что вы говорите.

Тут же прямо из деревьев, из-под дна ручья, из гущи папоротников выскочили и другие механизмы.

— Все в порядке,— успокоил их Кэмерон.— Я не замышлял ничего дурного. Просто дайте мне выучить язык, и обещаю, что стану полезным обществу.

25

Житель Огненной Земли, захваченный в заложники во время картографирования острова в XIX веке и привезенный в Англию. (Примеч. перев.)