Страница 65 из 70
Вкуснотища.
«Глаза пустоты» называется, может, еще кто помнит…
А Севочка мне сразу понравился, умненький такой мальчик, любознательный.
Впрочем, за счастье знать лично своего читателя, как оказалось, иногда приходится и платить.
Произошло это летом, в самую жару. В Питер как раз приехал знакомый психолог из Москвы, и мы с ним закатились в ресторан.
Сидим, только рыбу жареную принесли – звонок. Срываясь на плач и истерический смех, звонит мама Всеволода.
– Сынуля укололся какой-то дрянью, ясное дело, плохие мальчишки подсунули, и теперь гуляет по крышам.
Мысленно прикидываю, где эти крыши и где я. На одном метро только минут сорок и до метро еще двадцать, если каблуки в расчет брать. Ни по каким раскладам, если парень реально решится с крыши сигануть, поймать я его уже не успею. Что делать?
И тут перед глазами всплывает жилплощадь моего фэна и его родителей. Двухэтажная роскошная квартирища, причем второй этаж – мансарда с выходом на крышу. Вот он откуда полез!
– А вы трубку ему передать можете? – спрашиваю перепуганную насмерть маму и думаю о лежащей на тарелке рыбе, тихом, прохладном зале, приятной компании… Словом, обо всем том, что теперь придется отменить.
Слышатся торопливые шаги, скрип передвигаемой мебели, голоса. Наконец Всеволод берет трубку.
– Значит так, – перехожу в немедленное наступление, – я сейчас отдыхаю. Усвоил? В ресторане с человеком, голодная как черт. Быстро к тебе приехать все равно не смогу, а на каблуках и в своем лучшем костюме, по крышам, ясно дело, лазить не стану. Поэтому, если хочешь со мной поговорить – возвращайся в квартиру и жди. Поем, свои дела сделаю – заеду. Если нет, могу проинструктировать, как прыгать. Делаешь шаг вперед, потом еще, пока…
Короче говоря, захочешь полетать, делай это без меня. Я потом подъеду и вместе с твоей мамой поплачу. А решишь ждать – спускайся в свою комнату и сиди там.
– Ладно, буду ждать, – Севка по-детски хлюпает носом, связь прерывается.
Ну, разумеется, сидеть на месте и ждать, пока тинейджер на себя руки наложит, не получилось. Пытаясь успокоиться и убедить собеседника, что торопиться некуда, я кое-как проглотила пару кусочков и поспешила распрощаться.
В квартире Всеволода я оказалась часа через полтора после разговора по телефону.
– Он в своей комнате. Сказал, что героина у него еще много. Я хожу под дверью, слушаю, как бы не заснул... – заговорщическим шепотом сообщает мама. Обычно она аккуратненькая, похожая на маленькую ласточку. Но сейчас ее лицо сделалось совершенно серым, волосы утратили блеск и выглядели так, точно поседели.
– Отвали! – возникший из темноты прихожей Всеволод грубо оттолкнул мать и, взяв меня за плечо, чуть ли не силой втащил в комнату. Лицо «самоубийцы» было драматически печальным, рукав на левой руке показательно завернут наверх. На сгибе красовалось несколько красноватых точек.
«И тут Остапа понесло». Я бросила взгляд на бледное, распухшее от слез, постаревшее лицо Севкиной мамы, соотнесла с его демонстративными действиями, затем вспомнила, как Севин папа с гордостью рассказывал о своем желании устроить единственного сына в лучший институт за границей…
Я размахнулась и со всей силы залепила Севке такую оплеуху, от которой он, здоровый лосенок, не удержался на ногах и повалился на дверь своей комнаты, растянувшись за порогом. Не слушая воплей Севиной мамы, я влетела в помещение вслед за «павшим героем» и, закрыв за собой дверь, со всей дури двинула ему ногой по ягодице.
В туфлях на высоких каблуках получилось не очень, но парня, кажется, проняло.
Сева сел на пол и, не стесняясь, зарыдал. Когда же закончились слезы, он начал свой немудреный рассказ. Как оказалось, идея ширануться героином пришла к нему недели две назад, но в престижной школе элементарно не нашлось такой гадости. К тому же паренек боялся, что по неопытности может передознуться и либо умрет, либо не сумеет контролировать себя и взаправду нырнет с крыши либо совершит что-нибудь в том же духе. Поэтому он расковырял себе руки маминой булавкой, после чего устроил представление.
Он не хотел ехать за границу, но опасался, что отец в этом случае откажется переписывать на него машину, лишит денег.
У богатых свои причуды. Вот и Севка решил, что, узнав о его «пристрастии», родители побоятся расставаться с дорогим сынулей и будут и дальше держать его при себе.
В общем, все то хорошо, что хорошо кончается.
На прощание я пригрозила Всеволоду, что независимо от того, что будет сулить мне его мама, я не стану больше приезжать на помощь к наркоману, и Севка дал слово, что больше не станет даже думать о наркотиках.
Да, говно я психолог, побила ребенка… побила чужого ребенка… побила чужого ребенка на глазах у родителей! А если бы они меня за это в милицию сдали? Но результат все же радует.
А вообще, что же это за самомнение у ребенка выработается, ежели к нему будут являться «по вызову» писатели, актеры, режиссеры и политики? А ведь будут! Добренькая мамочка вызовет, папочка вызов оплатит.
А ведь можно было проще – старый солдатский ремень и никакой наркоты и суицида!..
По одежке встречают
Гастроли – это, конечно, хорошо, но и дома нужно что-то делать. В идеале, продолжать танцевать, чтобы не потерять форму.
Танцевать где угодно, чтобы не исчезал священный трепет, чтобы не сорваться с божественного крючка…
После Японии я выглядела что надо. Дорогой джинсовый комбинезон с голой спиной, туфли на каблуках, кожаная курточка, сумка «Версаче» в руках. Правда, мог подвести возраст. Но тут уж никуда не денешься, паспорт по-любому придется показывать.
Прихожу на кастинг, помню: отбирали танцовщиц на какую-то выставку в «Ленэкспо». Крошечная комнатушка, битком набитая народом. В углу между двух вешалок заваленный бумагами стол администраторши. Девушки лет двадцати, все с ногами от ушей, нарощенными ногтями и ресницами, с гелиевыми грудями суетятся на отрезке между зеркалами и столом несчастной тетки, чье лицо находится аккурат на уровне задниц толкущихся рядом с нею див.
Ну что делать? Проталкиваюсь к столу, называю фамилию, народ давит со всех сторон. Девицы явно давно уже здесь скучают, устали и теперь их хоть поганой метлой гони – ни за что не выйдут, пока работу не получат.
Снимаю с плеча сумочку, ставлю ее на стол, вешаю на свободный крючок курточку и тут только встречаюсь глазами с удивленными голубыми, сильно увеличенными линзами очков глазами администраторши. А та то возводит очи на меня, то с не меньшим удивлением опускает взгляд на стоящую перед ней сумочку. Ой, блин, это же я, не заметив, прямо на ее стол поставила!
– Простите, – полный уважения и непонятного раболепия взгляд снизу вверх, – но мы не можем вам столько платить, – взгляд на мою сумку!
– А сколько можете? – не теряюсь я, опускаясь на спешно освобожденный мне кем-то стул напротив администратора.
Удивительное дело. В тот день я получила работу, вообще минуя всякий кастинг. Причина – дорогущая сумка, послужившая для меня пропуском в мир гламура.
Увидев ее, тетка решила, что если я способна заработать на такое, стало быть, не подведу ее и на выставке.
К слову сказать, сумку подарили мне на свадьбу. Не на мою, на свадьбу моей подруги Линды, которая состоялась в Японии. Жених торговал через Интернет продукцией «Версаче», вот и преподнес мне подарок. На самом деле – ничего особенного, бывают сумочки и изящнее, и красивее, а тут только за марку…
Как я потеряла мужа
До этого события я не верила в простую и старую как мир истину о неравных браках. Ведь браки творятся на небесах, а значит, какая разница, сколько у тебя денег, насколько ты продвинут в том или ином направлении, знаменит или неизвестен, если все решает любовь. Любовь, перед которой все равны.