Пугачев Победитель

Значит вы, государь мой, дерзаете открыто заявить, что одобряете действия беглого казака Пугачева, поднявшего бунт против законной своей государыни?

Студент замялся. Потом, приободрившись, заявил:

Нет, так нельзя.» То есть, зачем так говорить? Что сие значит — «одобряю» или «не одобряю»? Но нам приходится рассуждать о том, что происходит. А происходит подобная древнеримским, гражданская распря. С одной стороны выступают плебеи, сиречь попу- лус, то есть, народ. А с другой — оптиматы. И со стороны плебеев имеется выдвинутый народною толпою вождь, как бы новый Мариус.»

Это вы Емельке-то Пугачеву отводите роль Ма- риуса, победителя кимвров и тевтонов? — засмеялся Левшин.— Ну, знаете, государь мой... Каких же кимвров и тевтонов победил сей новый ваш Мариус из беглых казаков?

Позвольте. Так нельзя! Ежели начинать правильную дискуссию...

О, господи! До дискуссий ли теперь?! — вскипел Левшин.

Тишенька!—умоляющим голосом прошептал отец Сергий.

Позвольте мне имель честь сказать несколько слов,— скромно вступился Штейнер.— Я позволял себе иметь такую мысль: так как мятеж принималь опасный размер и это задевает интересы всех честных граждан, то правительство должно немедленно принять экстренные меры. То есть, я размышляю так: за неимением возможности прислать сюда немедленно регулярный армия,— надо командировать сюда хотя бы только отборные официрен. Тогда все честные бюргеры, которые молоды, должны составлять милицию. Да, да, бюргерскую милицию.

Мысль правильная! — одобрил Левшин.— Но правительственная машина работает медленно. Местное население должно, не дожидаясь указки от правительства, само стать на защиту государства. Я имею полномочия приступить к устройству партизанских отрядов. В других провинциях партизанские отряды уже действуют...

У нас тоже есть отряд помещика Ченцова,— вставил Штейнер.— Но он вел себя довольно странно..

Левшин поморщился.

Я имею полномочия! — сказал он.— Действую по поручению полковника Михельсона. У меня имеется важная задача, с которой я справиться мог бы, если бы в моем отряде было лишних пятьдесят, шестьдесят человек. Человек пять ко мне уже присоединились. Оружие найдется: я заберу то, что найду здесь, по дороге.

Весьма преотлично! — одобрил Штейнер.

Но мне нужны люди. Дайте мне людей!

То есть, как понимать? — испуганно осведомился Штейнер.

Вот вы! — обратился Левшин к студенту.— Вам лет двадцать пять. Из вас мог бы выйти отменный солдат»

Я?—удивился Бабушкин.—С какой стати? Я по убеждениям отрицаю войну.

Вы отрицаете войну?

Отрицаю. Даже в Священном Писании сказано: поднявший меч от меча и погибнет. А я не желаю... Да, я совсем не желаю погибать.

Ну, а ты что думаешь, парень?—обратился Левшин к высунувшемуся из-за спины студента причетнику.

Тот забулькал и опять спрятался за студента.

Как иерей Бога Вышняго...—начал тенорком отец Сергий.

Левшин нетерпеливо махнул рукой.

Ну, с тебя, отче, взятки гладки!—засмеялся он с горечью.— Вон, пузо-то ты отрастил, иерей Бога Вышняго».

Причетник взвизгнул и оборвался.

Сегодня суббота. Всенощная будет? — осведомился Левшин у священника.

Полагается...

Предлагаю тебе, батюшка, сказать проповедь!

После всенощной? Не в обычай! Обыкновенно произносим поучение после обедна..

Не до соблюдения обычаев теперь! Слушай, отец святой! Произнесешь проповедь...

По тетрадочке — могу.

Можешь и без тетрадочки. Обратишься к прихожанам. Скажешь им о затруднительных временах.» Призовешь к исполнению обязанностей перед государством...

У меня сего в тетрадочке нет! — всполошился отец Сергий.— Как же так — от себя? Я без тетрадочки не осилю.

Да неужели же у тебя простого живого слова не найдется? Разве трудно сказать, что вот, мол, опасность грозит всем, что с опасностью надо бороться. Ну, скажешь насчет присяги, что ли._ Взовешь к совести. Ну, придумай же что-нибудь..

Без тетрадочки?

Без тетрадочки!

Предписаний на сей предмет от властей духовных не имею..

Обойдешься и без предписаний. В селе сколько жителей?

Человек до тысячи! — отозвался студент.

Все крепостные.

В заречной части человек триста вольных.

Обратишься к ним: пускай хоть пяток парней дадут. Вбей им в головы, что это для их же блага. Ежели Емелька, не приведи господи, одержит верх, вашему Курганскому тоже не сдобровать. Пугачевцы не шутят.. Уже огромный край разорен, словно мор прошел..

Кто-то задергал снаружи ручку двери.

Кто там? — крикнул Левшин.

Это я. Наговорились? — прозвучал голос Лихачева.— Отвори!

Ну, я вас, люди добрые, больше не задерживаю!

Гости встали, как по команде.

Имею честь кланяться, господин ротмистр! — вымолвил учтиво садовник. Остальные торопливо кланялись.

Когда они ушли, в комнату влетел красивый белый с рыжими подпалинами борзой Угоняй — любимый пес молодого Лихачева, а следом вошел и сам Юрий Николаевич.

Ну что?

Ерунда! — ответил угрюмо ротмистр.— Тут студент этот... В философские размышления пустился..

Штафирка! — презрительно засмеялся Лихачев.— А я, брат, маленькую разведочку по женской части произвел. У князя дворни — видимо-невидимо. В одной швейной мастерской штук двадцать девчонок. Есть хорошенькие, шельмочки. Я с одной перемигнулся. Ксюшей кличут. Шустрая-

Взял опять книжку в сафьяновом переплете, принялся перелистывать, улегшись на диван. Угоняй лег на пол у дивана, положил умную голову на вытянутые передние лапы и смотрел лучистыми карими глазами на хозяина.

В комнату вошел старик Анемподист. Он привел с собою такого же старого повара Тита. Тит стал дребезжащим голосом докладывать, что он может приготовить на обед господам.

Тем временем отец Сергий, немец, садовник, причетник и студент шли, разговаривая, по пыльной дороге от обширного барского двора к стоявшему в четверти версты селу Курганскому.

Ему хорошо говорить—«прочитай проповедь»!— ворчал священник.— Легкое ли дело — без тетрадочки, так, от себя? Что я, староверческий начетчик, что ли? Как же это можно? Разве я вития?

Хорош гусь, нечего сказать!—в тон ему отзывался Тихон Бабушкин.—Становитесь, говорит, государь мой, под ружье! Это мне-то?! Да я, может, испытываю непреодолимое отвращение к крови. Да я даже с турками воевать не соглашусь: разве турки не такие же люди? Разве они меня чем обидели? А тут, на поди: воюй со своими же! Опять же, кричат много: пугачевцы такие, пугачевцы сякие. А я этому не верю!

Не веришь?—изумился причетник. И забулькал.

Конечно, не верю! Разве они — не такие же люди? Ну, с помещиками, действительно, может, расправляются круто. Да я разве помещик? Да у меня только той и земли, что под ногтями! Чего им со мною схватываться?

Но, молодой человек-

Оставьте, Карл Иваныч! — запальчиво выкрикнул студент.— Вы — иностранный житель. Разве вы что-нибудь понимаете?

Я ошень мало понималь! — поспешил согласиться немец.— Я только видель, что среди русский народ нет любви к порядку. Для русский народ нужен такой государь, как прусский Фридрих!

Они подходили уже к околице, когда мимо них прокатила запряженная сытою пузатою кобылкой телега. В телеге сидела молодая краснолицая баба в ярко-желтом с красными разводами платке, а кобылкой правил светловолосый парень лет двадцати. Поравнявшись с ними, парень придержал кобылку.

Чего тебе? — обратился к нему причетник.

Парень сдвинул набок шапку и вдруг звонко заржал. Баба в ответ рассыпалась серебристым смехом.

Чего ржешь?—допытывался причетник, давясь смехом.

А я тоже жеребячьей породы! — откликнулся парень. И опять заржал.

Дур-рак!—крикнул причетник.— Вот я тебя!

Парень притворился испуганным и погнал кобылку.

Телега влетела в околицу, оставляя за собою медленно рассеивавшееся облачко рыжей пыли.

Дражнится! — вымолвил причетник.