Страница 6 из 17
- Муж укоротил ей язык, чтоб не болтала. И ушел с пророком, - перевел адъютант: благодаря доставшимся от предков каплям дара разума он понимал всегда и всех. - Все мужчины ушли. Молодых женщин забрали. Остальных кого убили, кого покалечили - мстили за обиды. Всю еду забрали, скотину увели. Про детей забыли.
Женщина закивала, тряся пегими патлами. Осмысленно глянула на Фрая, затем на дом, показала рукой вниз.
- Осмотрите подвалы, - скомандовал он солдатам.
Вскоре около него сгрудились перепуганные, голодные дети и женщины. А около часовни Светлой, на маленьком кладбище среди цветущих катальп, солдаты закапывали тела - среди них попадались и совсем маленькие.
Фрай слушал сбивчивые рассказы и проклинал собственную беспомощность. Как бы он ни хотел, но помочь этим несчастным был не в силах. Армия должна идти дальше, чтобы остановить бедствие. Все, что он может, это отдать телегу из обоза, чтобы женщины с детьми доехали до монастыря Светлой под Луазом и там нашли помощь, излечение и приют.
- ...все поверили! Наваждение, истинно наваждение, - сбивчиво рассказывала женщина с подвязанной тряпками рукой. - Как заговорил, глазами своими страшными засверкал, так и все, заморочиииил... - на последнем слове она заскулила.
- Белые балахоны убивать на месте! Не слушать. Не позволять говорить, - передали по рядам распоряжение генерала, едва полк оставил позади деревню.
В следующих Фрай не останавливался. Отряжал небольшой отряд, обозную телегу - и вел полк дальше. За час до заката вышли из леса: в трехстах саженях темнели городские стены.
К удивлению Фрая, мятежники не заперли ворота и не выставили стражу - вместо солдат у ворот толпились веселые горожане вперемешку с селянами, орали славу пророку и пили пиво. Пустые бочки валялись тут же, под стеной, а на телеге с полными сидел бритый мужик в белом балахоне и наливал всем желающим. На явление полка пехоты пьянчужки отреагировали нестройным ором "слава пророку" и подбрасыванием шапок и кружек.
- Командуй боевое построение, - велел Фрай.
Адъютант только крякнул: целый день марша, солдаты устали, но медлить нельзя. Развернулся к строю и заорал команду.
- Генерал Флом! - донеслось до Фрая со стороны, противоположной городу. - Срочное донесение!
Фрай обернулся: от деревьев отделился человек в форме городской стражи, и, сильно припадая на левую ногу, сделала несколько шагов к генералу. Обветренное лицо, военная выправка, остриженные под шлем волосы - на подставного фанатика он не походил.
- Отставить, - вполголоса скомандовал Фрай готовым стрелять арбалетчикам.
Запыхавшийся стражник доковылял до Флома, отдал честь.
- Сержант Кельядос. Разрешите доложить!
- Генерал, вы сейчас отличная мишень для арбалетчиков вон в той рощице, - влез адъютант.
Фрай кинул короткий взгляд на островок деревьев на холме близ дороги, хмыкнул и спрыгнул с лошади: теперь между ним и рощей оказался сержант. А в самого сержанта целились полдюжины стрелков генерала.
- Докладывай.
- Сегодня, в два часа пополудни, город Тиспе сдался бунтовщикам. Бургомистр присоединился к банде, судья повешен, мытари распяты на главной площади. Весь личный состав городской стражи во главе с лейтенантом сошел с ума и тоже присоединился к мятежникам.
- Не в полном. Вы, сержант, остались верны долгу.
- Так точно, генерал! - Глаза сержанта странно блеснули. - Я верен долгу и короне! Слава Пророку!
Фрай хотел выхватить шпагу, но рука не послушалась. Показалось, что кончился воздух: нечем было вздохнуть. Лишь через миг он опустил глаза на торчащий между ребер нож и удивился: почему не больно?.. Последним, что он увидел, был пронзенный сразу тремя болтами предатель и панически выпученные глаза адъютанта.
Глава 2. Дорога менестреля
Хилл бие Кройце, Стриж
436 год, 24 день Тёрна (неделю спустя)
Суард
В лавке музыкальных инструментов маэстро Клайвера было прохладно, сумрачно и пусто - чудесно прохладно и пусто, особенно по сравнению с жарой и столпотворением на площади Единорога. Но, увы, оставаться в лавке было никак невозможно.
Хилл бие Кройце по прозванию Стриж, единственный ученик маэстро, одернул полотняную рубаху, по-карумайски повязал серый платок, пряча выдающие северное происхождение соломенные волосы, потрогал непривычную серьгу: тусклое серебряное кольцо. Подпрыгнул, проверяя, не звенит ли в поясе или котомке. Погладил по гладкой деке красавицу-гитару. "До свиданья, моя прекрасная Шера", - шепнул ей, укладывая на моховой бархат. Вместо Черной Шеры взял со стены самую дешевую гитару, бережно обернул чехлом, повесил за спину.
- До свиданья, Сатифа, - кивнул экономке, глядящей на его сборы из открытой двери в комнаты.
Та осенила его на прощанье Светлым окружьем и, пряча беспокойство, отвернулась.
Дверь лавки закрылась за Стрижом, проскрипев пять нот песенки о веселой вдове. Послеполуденное солнце тут же заставило его сощуриться и пожалеть об оставленной дома невесомой рубахе дорогого сашмирского хлопка. Натянув платок пониже на лоб, он направился к постоялому двору с харчевней "У доброго мельника". На углу, в тени дома, сидела прямо на брусчатке чумазая тетка в обносках.
- Милок, подай калеке на пропитание, - проныла она, выставляя напоказ вывернутую под странным углом, синюшную ногу. - Полдинга за-ради Светлой!
- Обнаглела совсем, - укоризненно покачал головой Стриж.
Тетка, разглядев знакомые синие глаза, пробурчала что-то нецензурное, вскочила и бодро побежала прочь. Стриж, ухмыльнувшись, продолжил путь.
Через несколько минут он отворил тяжелую дверь харчевни и замер на пороге, рассеяно моргая и оглядываясь. Прохладный зал с низким сводчатым потолком, едва освещенный четырьмя узкими окошками, был полон мастеровыми и приезжими артистами - вот уже лет сто все жонглеры, менестрели, барды и прочие акробаты предпочитали Мельника всем другим постоялым дворам.
Четверка артистов, с которыми Стриж так удачно познакомился не далее чем позавчера, расположилась за дальним столом, в уголке. Стриж увидел их сразу, едва вошел, но продолжал растеряно озираться. Наконец, его заметила высокая, полногрудая девица с тяжелыми каштановыми косами: фокусница Павена.
- Эй, Стриж! - Она помахала рукой. - Иди сюда!
Стриж радостно улыбнулся, делая вид, что только сейчас ее приметил, протиснулся между неподъемных дубовых столов и снял с плеча гитару и котомку.
- Светлого дня, - поздоровался он.
- Светлого, - отозвались тонкие, курчавые и очень смуглые брат с сестрой: жонглеры-акробаты родом из Сашмира.
- Куда-то собрался? - спросил усатый, коренастый мужчина, старший в труппе: глотатель огня и метатель ножей.
- Да так... Вот, подумал, неплохо бы снова увидеться, - пожал плечами Стриж и тут же сел на лавку рядом с фокусницей. - Здравствуй, укротительница полосатых. А где твой великий артист?
Он поцеловал фокуснице руку, глянул в глаза, напоминая о единственной жаркой ночи - если бы обстоятельства не переменились, она бы так и осталась единственной. Павена порозовела еще больше, засияла.
- Великий дрыхнет в своей шляпе. - Она кивнула наверх, подразумевая комнаты на третьем этаже и шляпу, из которой вынимала мехового артиста на представлении, и оглядела Стрижа. - Какой ужасный платок. Ты уезжаешь?
- Ну... - протянул Стриж. - Вообще-то, да.
Он смущенно опустил взгляд - с видом кота, застигнутого над сметаной. Краем глаза он следил за реакцией циркачей. Старший, Генью, насторожился. Акробаты смотрели на него с доверчивым любопытством. Павена - с надеждой.
- Ты поедешь с нами? - решилась она напомнить о своем предложении, сделанном той самой ночью. - Нам очень нужен музыкант.