Страница 9 из 109
— Включи, пожалуйста, проигрыватель.
Вновь зазвучала музыка. Лепра уже знал ее наизусть. Он отмечал ноты, почти не думая, восхищаясь простым и ясным искусством Фожера. Никто не споет эту мелодию, но он сам, позже, подыщет слова, которые передадут все чувства композитора. «Это твой долг!» — в голове звучали последние слова Фожера. Ненависть вновь проснулась в нем. Он быстро дописал ноты и схватил пластинку.
— Позволь мне это сделать. Мы должны обезопасить себя.
Диск прогнулся, но сломать его было нелегко. Лепра пришлось разбить его каблуком на каменной плите перед камином. Он даже не слышал, как зазвонил телефон. Ева, словно сомнамбула, пересекла комнату и сняла трубку, и ее лицо вытянулось:
— Сейчас приеду, — сказала она.
— Что там еще?
— Мелио получил по почте пакет. Хочет нам его показать.
IV
Серж Мелио, раскрыв объятия, пошел навстречу Еве.
— Извините меня, дорогая, что я осмелился вас побеспокоить, но я просто потрясен… Садитесь, прошу вас… Вы тоже, мосье Лепра.
Чувствовалось, что он растерян, возбужден, даже как–то странно весел. Он показал на свой стол, где лежал бумажный пакет, обрывки веревки и свернутый лист нотной бумаги.
— Я получил это с четырехчасовой почтой, — сказал он. — Просто невероятно!
Он нацепил массивные очки в черепаховой оправе, почти полностью скрывавшие его лицо, и развернул листок.
— Это песня, — сказал он. — А ее автор… впрочем, нет… смотрите сами.
Он протянул Еве партитуру и из вежливости обратился к Лепра:
— Тут столько поэзии, профессиональности, такое мастерство… Слова донельзя простые, и однако… А название: «Я от тебя без ума»! Это обращено к каждой женщине, к каждому мужчине: «Я от тебя без ума». Влюбляешься в нее сразу, стоит только услышать…
Он наблюдал за Евой краешком глаза, ожидая движения, вздоха. Ева протянула листок Лепра.
— Это последняя песня моего мужа, — сказала она.
Лепра узнал небрежный тяжелый почерк Фожера — ему не надо было читать партитуру. Это была та же песня. Фожер решил послать Мелио не пластинку, а рукопись с текстом трех куплетов.
— Можете представить себе мое изумление, когда я распечатал пакет, — сказал Мелио. — Это было так неожиданно…
Лепра положил листок на стол. Мелио смотрел на Еву. Лепра, не говоря ни слова, перевернул пакет. Тот же вид, тот же цвет. Адрес написан печатными буквами. То же почтовое отделение. Лепра вновь сел, делая вид, что слушает Мелио.
— Что вы думаете об этой песне, господин Лепра?
— Замечательная песня.
— Замечательная! Да это лучшая его песня, вы понимаете?! Невероятно. У нее будет оглушительный успех, можете мне поверить.
— Нет, — сказала Ева, — у нее не будет оглушительного успеха, потому что вы ее не издадите.
— Я не…
Мелио снял очки, нервно протер стекла уголком носового платка. Он взглянул на Еву с какой–то злостью.
— Знаете, моя дорогая, я что–то не вполне понимаю…
— Я полагаю, — резко сказала Ева, — вы не собираетесь эксплуатировать смерть моего мужа?
— Эксплуатировать? — воскликнул Мелио. — Эксплуатировать? Причем тут это! Наоборот. Это будет ему памятью. В эту песню он вложил лучшее, что в нем было. У меня нет никакого права… Нет, эта песня уже принадлежит публике.
— Подумайте все–таки.
— Я уже подумал.
Ева силилась сохранять хладнокровие, но на ее лице так ясно читались презрение и ненависть, что Лепра, опасаясь взрыва, поспешил сменить тему.
— Господин Мелио, — сказал он, — вы знаете, кто послал вам этот пакет?
Мелио недобро взглянул на него.
— Нет, не знаю. Сначала я подумал, что послала сама мадам Фожер. Но поскольку она мне ничего не сказала… А потом, какая разница? Главное, что его песня у меня. Может, Брунштейн послал или другой приятель Фожера…
Он сел за стол, скрестил руки и снова превратился в наводящего страх делового человека.
— Мадам, я был лучшим другом вашего мужа и остаюсь его издателем. У меня есть контракт, дающий мне право на все его произведения. Я имею право и на эту песню тоже. Как друг я обязан ее издать. Поставьте себя на мое место… Давайте отрешимся на минуту от наших чувств… Дайте мне договорить… Есть ли причина, серьезная причина, которая помешает мне выпустить эту песню?.. Я согласен, что трагическая смерть Фожера тоже внесет свой вклад в этот успех. Такова уж публика. Я тут не властен. Но я готов отречься от всех своих прав, если вы считаете, что я хочу нажиться на смерти вашего мужа.
Он ждал ответа, возражения, потом покачал головой:
— Допустим, что Фожер жив… Он посылает мне песню. Я ее издаю, вы исполняете ее. Да, а что вы хотите, такова наша профессия. Он пишет песни, я их печатаю, вы поете. Вы сами, кстати, утром сказали мне, что хотите петь, и вы правы.
— Я не буду больше петь, — сказала Ева.
Лепра понял, что она приняла это решение внезапно, чтобы досадить Мелио. И она это решение уже не переменит. Мелио, наверное, подумал то же самое, ибо умоляюще протянул к ней руки.
— Не отказывайте вашему мужу в этой последней радости. Я не прошу вас исполнять ее на сцене. То, что я прошу, гораздо легче: запишите ее на пластинку.
— Нет.
— Вы внимательно прочли текст? Вы понимаете, насколько он согласуется с вашим темпераментом? Песня написана специально для вас.
Мелио с завидной легкостью подбежал к роялю и сыграл первые такты. Потом повернулся к ним вполоборота и подбородком указал на партитуру.
— Следите… следите…
Они слушали с особым вниманием, припоминая слова, которые прочли только что, и все глубже проникали в них, по мере того как мелодия под пальцами Мелио становилась все трогательнее. «Я от тебя без ума!» — теперь рефрен звучал упреком, почти обвинением. Фожер указывал на них обоих. Это было невыносимо. А Мелио восторженно, не сознавая, какую боль он им причиняет, желая подчеркнуть прелесть этой песни, повторял пассажи, наполненные наибольшей нежностью, доходя иногда до еле слышных аккордов и бросая время от времени через плечо:
— Ну что, красиво? Я предрекаю вам триумф… Бедный Фожер! Как бы он был счастлив!
Он опустил руки и взволнованно обернулся к ним.
— Так как же?
— Нет, — жестко сказала Ева.
— Господин Лепра, — взмолился Мелио, — скажите что–нибудь. Может, вам больше повезет.
— Я отвечаю за свои решения! — отрезала Ева.
— Ладно, — сказал Мелио. — Значит, я отдам ее кому–нибудь другому.
Ева презрительно усмехнулась.
— Славно сказано. Покончим с этим… Вы имеете в виду Флоранс Брунштейн, не так ли?
Мелио взглянул на Лепра, словно призывая его в свидетели.
— Может быть и Флоранс.
Ева взяла сумку, перчатки и встала.
— Ей–то все едино, но вас, господин Мелио, я считала деликатным человеком.
— Вы пожалеете об этих словам, мадам, — сказал Мелио.
Ева пересекла кабинет и остановилась возле двери. Лепра проследовал за ней.
— Вы, разумеется, собираетесь выпустить песню как можно скорее?
— Я подпишу контракт завтра. Ее исполнят на гала–вечере на радио. Я ничего не упущу, чтобы обеспечить успех.
Ева вышла, поджав губы. Мелио удержал Лепра за рукав.
— Я крайне огорчен, — выдохнул он. — Попробуйте что–нибудь сделать. — И он закрыл за ними дверь, тихо, словно входил в комнату больного.
Она остановилась на улице Камбон, спиной к витринам. Лепра, шедший сзади, пытался найти какие–то слова утешения. Ему передавались ярость и тревога Евы, он чувствовал себя усталым, износившимся, старым и никчемным. Когда–то, играя в кафе, он был счастливее, пусть у него и не было никакой надежды прорваться. Он ничего не ждал тогда. Радовался любой ерунде — прогулкам, встречам, любил сыграть для себя, просто так, пассаж из Моцарта. Он ждал большой любви. И получил ее!
На этот раз Ева сама взяла его под руку и улыбнулась. Он снова расслабился. Жизненная сила и властность этой женщины всегда удивляли его, ведь он считал себя фаталистом.