Современный японский детектив

По сути, эта связь и не требовала от Ниими никаких жертв. Все было весьма просто: он украл чужую жену и наслаждался ее прекрасным телом, только и всего. Так, может быть, сейчас им двигало желание искупить свою вину перед Фумиэ? Но это было так не похоже на Ниими. Это противоречило всему его образу жизни, его привычке рассчитывать каждый свой шаг. Можно сколько угодно называть их отношения безнравственными, но они взрослые люди и поступали так по взаимному согласию. Просто они делали то, что им хотелось. Кроме того, Фумиэ работала в баре, а там заигрывание с посетителями входит в профессиональные обязанности. Когда муж разрешает жене заниматься такой работой, он должен быть готов к возможным последствиям.

Оямада не просил его ни о чем, а он до самой Америки добрался, чтобы узнать о Фумиэ хоть что-нибудь. Как ни верти, а он крупно рискует. Если узнает жена, скандала не миновать, да и доверие начальства он потеряет. В общем, хорошего ждать не приходится. И все-таки он пустился в путь, до самого Нью-Йорка добрался. Нет, Ниими решительно не мог понять, что с ним творится. Однако ему казалось, что именно сейчас он более всего верен себе.

Он родился в семье, принадлежащей к хорошо обеспеченным средним слоям общества, служебная карьера поставила его в ряды элиты, но с течением времени у Ниими возникло впечатление, что он теряет себя. Он всегда был гордостью семьи, родители возлагали па него большие надежды. Ниими превзошел их ожидания: учеба в привилегированном институте, служба на первоклассном предприятии, его теперешняя должность, особое расположение начальства… Если задуматься, его жизнь была беспрерывной борьбой за то, чтобы оправдать возлагавшиеся на него надежды. До сих пор он всегда оправдывал чьи-то расчеты. Что же, и дальше так будет продолжаться? Ведь это жизнь не для себя, для других. Заслужить чье-то расположение, оправдать чье-то доверие, а между тем карабкаться все вверх и вверх… Что ждет его в конце пути? Ниими никогда над этим не задумывался. Он был твердо увереп, что идет дорогой, избранной им самим. Эту уверенность поколебала Фумиэ. Ниими не хотел безоглядно отдаваться ее любви. Да и как он мог, под грузом бесчисленных забот и обязанностей, позволить себе вообще отдаться любви?

Но эта властная радость тела и души, которую он испытывал, когда был вместе с Фумиэ, и эта опустошенность, когда ее пе было рядом, выворачивали наизнанку его сорокалетний здравый смысл. Ему казалось, что он всегда живший для кого-то другого, только теперь, впервые за все годы, живет своей собственной истинной жизнью. Однако, любя Фумиэ, он не утратил пи своей расчетливости, ни чувства самосохранения, хотя зпал, что эта любовь всерьез. Вряд ли ему еще когда-нибудь посчастливится встретить такую любовь.

Что проку бездумно предаваться радостям любви, искать в них одно лишь наслаждение? Счастье не может быть полным, если человек не отдается чувству без остатка. Это он узнал благодаря Фумиэ. Она подарила Ниими сладость любви и ее горечь, и несмотря на то, что им приходилось считаться с грузом обязательств, она сумела открыть ему радость настоящей жизни, жизни для себя. И вот теперь она исчезла. Ииими должен сделать все, что в его силах, чтобы найти Фумиэ. Казалось, к нему перешли и ее страсть, и ее упорство.

Самолет нрибыл в Нью-Йорк в половине десятого утра. Аэропорт Кеннеди был забит, и около получаса им не давали посадки. Самолет кружил над городом. Сквозь туман и дым неясные очертания небоскребов казались скелетом гигантского животного, агонизирующего в испарениях бесчисленных машин. Море было черно от копоти. Такая же картина открывалась взгляду путешественника, пролетающего над Токийским заливом, над задымленным индустриальным районом Токио — Иокогама.

Наконец настал их черед, и самолет пошел на посадку. После долгого ожидания в воздухе посадка показалась какой-то уж очень быстрой.

Со всеми формальностями было покончено еще в Анкаре. Багажа у него не было. И он налегке покинул аэропорт. Поймал такси, направлявшееся в город. Прежде всего необходимо было заехать в гостиницу, где остановился Кёхэй, выяснить, там ли он еще. В зависимости от этого сложится план дальнейших действий. Времени у Ниими в обрез. За один-два дня дело с Кёхэем нредстояло довести до конца.

Поболтавшись по городу, Кёхэй и Митико вернулись в гостиницу. И ходили-то совсем недолго, а устали ужасно.

Рядом с телефоном на ночном столике зажглась красная лампочка. Это означало, что у портье есть к ним какое-то дело.

Вот скотина! Издевается! — разозлился Кёхэй и поднял телефонную трубку, но слова словно застряли у него в горле. Когда Кёхэй злился, скудное знание английского и вовсе покидало его.

Наверно, опять ключ понадобился… — сказала Митико.

Всякий раз, когда они отправлялись в город, им было лень идти к портье, чтобы отдать ключ от номера. И они уносили его с собой. Но может быть на этот раз портье им хочет что-то передать?

Странно, вроде у нас-в Нью-Йорке никого знакомых нет, — покачала головой Митико.

Небось за номер пора платить.

Нет, мы заплатили вперед.

Ты что, думаешь, к нам кто-то приходил?

Да ничего я не думаю! Ты лучше сам пораскинь мозгами, что это может быть.

А вдруг кто-нибудь из ребят приехал нас проведать?..

Разве ты кому-нибудь оставлял адрес гостиницы?

Нет.

Кто же тогда может приехать!

Послушай, Митико, сходи узнай, что там.

Я? Не пойду, не хочется.

— Ну я тебя прошу. Ты и по-английски лучше говоришь, и вообще женщинам легче с мужиками разговаривать.

— Ладно, схожу. На твои деньги живу, ничего не поделаешь.

С тех пор как они поселились в Нью-Йорке, Кёхэй совершенно упал духом. Объясниться он не мог и по возможности избегал общения с посторонними. Ели они в кафе самообслуживания, а покупки делали в супермаркетах. Когда же уйти от разговора было невозможно, Кёхэй предоставлял объясняться Митико. Митико знала английский не лучше Кёхэя. Но она, пе стесняясь, жестикулировала во всю и кое-как добивалась понимания. Вообще Митико быстро освоилась в Нью-Йорке и пе робела перед американцами. Но чем свободнее чувствовала себя Митико, тем больше съеживался Кёхэй. Дошло до того, что он не мог договориться с таксистом. «Я у тебя как поводырь», — смеялась Митико, удивляясь сама еебе.

Зная, что Кёхэя посылать бесполезно, Митико, не мешкая, отправилась к портье. А Кёхэй решил пока что принять душ. Он не придавал значения «вызову» — так, ошибка или какое-нибудь распоряжение гостиничной администрации… Он как раз выходил из ванной, когда вернулась Митико. Она была бледна.

— Что с тобой? У тебя такое лицо, точно ты с привидением встретилась.

Кёхэй испугался. Он заметил, что Митико вся дрожит.

Да я и встретилась с привидением.

Чего ты мне голову морочишь! Говори наконец, что случилось! И не трясись так… — прикрикнул Кёхэй на подружку.

На, смотри.

Митико сунула Кёхэю какой-то предмет. Он глянул и похолодел.

Э-это…

Да-да. Не забыл небось! Медвежонок, твой медвежонок.

В самом деле, это был медвежонок, талисман Кёхая, который бесследно исчез в ту ночь, когда он задавил женщину. Кёхэй узнал его с первого взгляда.

Где ты его взяла?

У портье.

Кто принес?

Не знаю. Портье говорит, с час назад приходил японец, попросил передать и ушел.

А кому передать — мне? Может, еще кому?

Ну что ты говоришь! Это же твой медвежонок. Кому же его передавать, как не тебе?

А японец какой? Сколько лет, как выглядит, портье ничего не говорил?

Нет, он его не запомнил. Гостиница большая, он всех посетителей запомнить не может. Потом, говорят, для американцев японцы все на одно лицо.

Ну кто же его принес? И зачем?

Почем я знаю!

Митико, скажи, что делать?

Не спрашивай меня, я ничего не знаю.

— Митико, мне страшно. Ясно, кто-то нас выследил. Кёхэя трясло так же, как только что Митико. Он едва держался на ногах.

Кёхэй, успокойся! Ну подумаешь, кто-то прислал тебе медвежонка… Может быть, тут ничего особенного и нет.