Страница 6 из 136
— Не забудь и с ним поделиться мыслями насчет сна. Он-то со вчерашнего не уходил домой.
Это для меня не новость. Мы все уже привыкли к бессонным ночам нашего начальника. Стучусь в обитую кожей дверь, переступаю порог. Застаю полковника за изучением толстенного досье. Поварэ не соврал, полковник действительно не покидал своего кабинета. Всю ночь напролет он читал донесения и протоколы, составленные его подчиненными. Прочитанное он кладет по левую руку. Там их набралось штук десять. Справа — уже ни одного.
— Ах, это ты, старина! — обрадовался он мне. — Садись…
По нему не скажешь, что он не спал всю ночь, наоборот, кажется, что он готов со свежими силами начать новый день. Сажусь. Он глядит на меня, моргая.
— Каковы твои планы на сегодня?
Вопрос не застает меня врасплох. Докладываю:
— Доктор Патрике обещал дать мне с утра результаты вскрытия. От этого зависит и направление следствия. Я собирался побеседовать для начала с Лукрецией Будеску, домработницей, которая обнаружила труп Кристиана Лукача.
— Действуй, — соглашается со мной шеф. — Моя помощь нужна?
Некоторые начальники задают этот вопрос чисто риторически. Полковник Донеа — человек совсем другого сорта. Он находит время, чтобы тебе помочь, естественно, если эта помощь действительно необходима.
— Мы ничего не знаем о родителях студента. Только то, что они живут в Лугоже. Я хотел бы прежде всего узнать о них все, что можно.
Шеф берет со стола записную книжку и ручку и выжидающе смотрит на меня. Я диктую ему:
— Кристиан Лукач, сын Валентины и Чичероне Лукач…
— И это все?
— Пока больше ничего. Дело, кажется, довольно простое. Я уже докладывал: все зависит от результатов вскрытия.
— Поварэ тебе не нужен?
— Пока нет. — Очень бы мне хотелось добавить: «Вот машина бы мне не помешала, весь день придется быть в бегах…», но я не стал его об этом просить.
— Держи меня в курсе. Я позвоню в Лугож.
На том он и ставит точку, вновь зарывшись носом в какое-то досье и папрочь уже позабыв обо мне. Я могу выйти из кабинета хоть на цыпочках, хоть хлопнуть изо всех сил дверью — все равно он не услышит… Поразительная личность! Работает за десятерых, и хоть бы что! Вероятнее всего, внутри у него находится некий механизм со множеством кнопок и рычажков. Повернешь один рычажок — включается общение с окружающими. Повернешь другой — полное отключение.
Неизвестно, чем больше обогревается наш кабинет — батареями отопления или сигаретным дымом. Поварэ дожидается меня в той же позе у окна. У него и своих забот по горло, но не сойти мне с этого места, если он не горит желанием участвовать в следствии по делу о самоубийстве.
— Я пошел в прокуратуру, оттуда — на улицу Икоаней. Если ты мне понадобишься, я позвоню.
— К Григорашу не забудь зайти, — напоминает он мне. — Я-то уже забегал к нему. В ампуле и вправду был морфий.
На меня нападает от волнения кашель. Это ведь не просто незначащая деталь, это обстоятельство сразу меняет все дело! Было ли самоубийство совершено под воздействием наркотика? Где Лукач достал морфий? И наконец, если он себе его впрыснул, то куда девался шприц?!
Словно услыхав мои мысли, Поварэ сообщает:
— Григораш обнаружил на ампуле едва различимые отпечатки пальцев, но не придал им значения.
— Это твое заключение или Григораша?
— Мое.
Вот в этом-то и заключается главное различие между мной и капитаном Поварэ. Он вовсе не обделен опытом или же увлеченностью своей профессией, но больно уж скоро и легко решает, имеет или не имеет тот или иной факт значение в ходе следствия. На мой взгляд, на первой стадии следствия любой факт имеет важное значение. Это как на скачках: перед началом все лошади выстроены в одну линию па старте, а потом, на дистанции, выяснится, какая из них резвее.
Я соединяюсь по телефону с прокурором. Судя по тону, он прямо-таки вне себя от счастья, что я сам поспешил с утра пораньше ему позвонить. Уж не знаю отчего, но его радость очень напоминает мне радость торговца, которому удалось ловко сбыть с рук не имеющий спроса, лежалый товар.
— Есть какие-нибудь новости от Патрике?
— Пока нет, но к десяти непременно будут, — заверяет меня прокурор. — Хотя кое-что он мне уже все-таки сообщил…
— Что именно? — заинтригован я.
— Он обнаружил в трупе большую дозу морфия.
— Что ж, это только подтверждает наши подозрения насчет ампулы.
— Все, стало быть, прояснилось, — заключает Бериндей. — Самоубийство. Закрываем дело.
Оптимизм прокурора меня прямо-таки выводит из себя. Даже если принять его точку зрения, на моей совести остается проблема морфия. Где его раздобыл Кристиан Лука?? Бериндей-то в отличие от меня имеет все основания радоваться.
— Я все же заеду к вам в прокуратуру, — сообщаю ему. — Надо поглядеть ваши вчерашние заметки. Оттуда поедем вместе на улицу Икоаней. Можете прислать за мной машину. Паши все в разъезде.
— Сейчас пошлю «москвич». Через десять минут он будет у вас, на Доброджяну-Геря.
Ну и тип этот прокурор Бериндей! Чтобы только поскорее избавиться от дела Кристиана Лукача, он готов отдать в мое распоряжение все автохозяйство прокуратуры!
Кладу трубку на рычаг. Поварэ словно воды в рот набрал — листает какие-то документы и делает вид, что с головой погружен в это занятие. Сообщаю ему, что ухожу. Он кивает в ответ, не поднимая глаз от бумаг.
Поварэ много выше меня ростом и шире в плечах, у него белое, полное лицо с начинающим отрастать вторым подбородком и светлые волосы, отчего он похож на скандинава, злоупотребляющего пивом.
— Пока! — прощается он со мной, и в его голосе я слышу обиду. За что только ему обижаться на меня?
Прежде чем выйти из здания угрозыска, я захожу в отдел, где находятся и лаборатории Грнгораша. Я застаю его за столом, покрытым множеством цветных фотографий, словно бы он собрался раскладывать пасьянс. Я узнаю их — это те, что он нащелкал вчера на чердаке Кристиана Лукача.
— Тут все, — сообщает мне Григораш. — Всего одиннадцать. Неплохо получились.
Одиннадцать снимков, разложенные в определенной последовательности, воссоздают атмосферу мансарды и совершившейся в ней драмы. На одном из снимков я нахожу провод, не подсоединенный ни к какому электроприбору. Ничего не скажешь, Григораш знает свое дело. А вот на этом снимке — Кристиан Лукач, 24 года… Через месяц он окончил бы институт.
Григораш угадывает мои мысли:
— Не понимаю, как может молодой человек решиться на самоубийство… Молодость сама по себе — непримиримый враг смерти!
Хоть я и не любитель философствовать по поводу уголовных дел, но Григораша я всегда слушаю с вниманием. В его рассуждениях частенько можно услышать что-нибудь очень важное, что выпало из круга твоих собственных размышлений.
— Вот, к примеру, Кристиан Лукач, — разглагольствует Григораш. — Нетрудно убедиться, что он был явно талантлив. Да и какие заботы у него могли быть? Какого рода?.. Его комната, вещи, которыми он пользовался, говорят о нем как о человеке уравновешенном. И вдруг…
— А может, вовсе не вдруг? — перебиваю я его, глядя на одну из фотографий. — Ампула! Ты забыл о наркотике! До него надо докатиться, а это вдруг не делается.
Григораш меряет меня взглядом с головы до пят и вновь принимается перебирать снимки.
— Гляди, — предупреждает он меня, — с этой ампулой ты еще поломаешь себе голову!
К чему это он меня подталкивает? Майор Григораш слов на ветер не бросает. Сама специальность приучила его все обдумывать, все взвешивать, прежде чем прийти к какому-либо выводу, особенно если этот вывод не опирается на достаточное количество фактов.
— Прежде всего меня интересует заключение экспертов, — уточняю я свои намерения. — Если они подтвердят, что Лукач был наркоманом и систематически прибегал вот к таким ампулам, значит, ему нужны были большие деньги, чтобы их доставать. И вот еще что: у него должен был быть дома шприц. Где этот шприц? Почему мы его не нашли?