Страница 5 из 136
— Красивая девушка, ничего не скажешь, — отмечаю я почему-то шепотом.
Прокурор соглашается со мной и высказывает предположение:
— Наверное, рисовал с модели на занятиях в институте…
Но Поварэ, обнаруживший эту папку, другого мнения:
— А почему бы ей не быть его знакомой? Или даже его девушкой?..
Лишь молоденький лейтенантик помалкивает — это и понятно: едва ли ему доводилось уже участвовать в расследовании подобных дел, вот он и помалкивает, мотает себе на ус. Если ему вообще по душе наше ремесло, конечно.
Я смотрю на часы — скоро одиннадцать. Велю Поварэ положить папку туда, где он ее нашел. Что же, можно и уйти с места происшествия. И тут неожиданно я вновь замечаю электрический провод, подключенный одним концом в розетку, в то время как второй его конец… Я ищу глазами поблизости какой-нибудь электроприбор, который бы объяснил назначение провода, но ничего не нахожу. Обращаю внимание остальных на это обстоятельство:
— От чего этот провод?
— От обогревателя, — предполагает прокурор. Поварэ и тут с ним не согласен:
— Непохоже, провод обогревателя потолще… Я поворачиваюсь к лейтенанту и взглядом приглашаю его высказать свою точку зрения.
— Скорее всего, от магнитофона или проигрывателя. Мне тоже кажется, что это ближе всего к истине. Лейтенант осмелел и излагает подробнее свою гипотезу:
— Все здесь, на этом чердаке, модерновое, в молодежном стиле, что ли… Вся обстановка напоминает мансарды, как их изображают в кино. И только не хватает магнитофона, проигрывателя или на худой конец транзистора…
— Вот именно, — соглашаюсь я, — но где же он? Провод-то здесь, даже подключен к сети!
Мое согласие льстит лейтенанту, и он продолжает, как на занятиях в училище:
— Тут можно сделать три предположения, товарищ капитан. Первое: решив покончить жизнь самоубийством, потерпевший подарил магнитофон какому-нибудь приятелю или девушке… Второе: может, это был не его магнитофон, он просто одолжил его у кого-нибудь и перед смертью решил вернуть. И третье: магнитофон изъяли.
— То есть украли, — считает своим долгом уточнить Поварэ.
Лейтенант утвердительно кивает.
А я едва удерживаюсь, чтоб не рассмеяться над его неопытностью: «Если это так, то при любом из трех этих вариантов почему провод-то остался подключенным к сети?!»— но мне не хочется огорчать молодого собрата по профессии, и я, правда не очень уверенно, предполагаю четвертую возможность:
— Или продал его…
Поварэ и тут не упускает случая высказаться:
— Но тогда почему без провода?!
Прокурор смотрит на часы и решительно прерывает нашу дискуссию:
— Коллеги, поздний час! Не знаю, как вас, а меня ждут дома. Протокол составим завтра.
Он прав. Мы направляемся к выходу, В дверях я напоминаю:
— Труп был обнаружен Лукрецией Будеску. Если я не ошибаюсь, она обычно убирала комнату студента. Стало быть, она может нам объяснить, куда исчез магнитофон.
— Завтра, завтра! — настаивает прокурор. — Ей надо прийти в себя, вы забыли, что она потеряла сознание? Выходите, я опечатаю дверь.
Переступаем порог. На лестничной площадке тесно, и, чтобы прокурор мог опечатать дверь, Поварэ и лейтенант вынуждены спуститься на несколько ступенек. Лестница освещена все той же тусклой лампочкой. Рядом с дверью на чердак я замечаю еще одну — это уборная.
Прокурор знает свое дело, через минуту-другую дверь опечатана. Он облегченно вздыхает и торопит нас:
— Все! Спускайтесь, товарищи!
На лестнице — никого. Тишина. Кажется, весь дом спит. На самом же деле все жильцы свесились с подоконников и ждут, пока отъедут от ворот обе служебные машины.
Над городом нависли тучи. Ночная темень стала еще непрогляднее. Холодно, пахнет близким дождем. Пожимая мне руку, прокурор напоминает:
— Созвонимся утром, условимся о часе, когда продолжим следствие. Согласны? Спокойной ночи.
Он садится в свой серый «трабант» и трогается с места с грохотом гоночного мотоцикла. Так недолго поднять на ноги и всю улицу. Прощается со мной и лейтенант, говоря, что должен уйти, так как ему сегодня дежурить по отделению. Он отправляется пешком — до отделения милиции рукой подать. Сержант Баноне открывает мне дверцу машины. Я сажусь рядом с ним, Поварэ устраивается на заднем сиденье.
— Куда? — справляется сержант.
— Куда подальше, — отмахиваюсь я устало рукой и берусь за трубку телефона. Полковник Донеа должен быть еще у себя в кабинете. Так и есть. Докладываю ему. Он спрашивает, согласен ли я взяться за это дело.
Ну до чего же вежлив и чуток мой начальник! Сперва он разыскивает меня с милицией, уводит от невесты, чтобы потом меня же спрашивать, согласен ли я взяться за это дело!..
— Ну, раз я уже вошел в курс…
— Да будет воля твоя! — благословляет меня полковник. — Ну а теперь самое время всем нам разойтись по домам!
— Здравия желаю!
Водитель, который тоже слышал приказ шефа, нажимает вовсю на газ. Домой, домой… Сама эта мысль так покойна и уютна, что я чувствую, как веки мои слипаются сами собою.
3
Каждый раз поутру мама спрашивает меня, хорошо ли мне спалось, и я отвечаю ей одно и то же:
— Да, мам, и мне снился замечательный сон!
— Ну и слава богу! — радуется она, хоть я и вижу, что ее беспокоит, к добру ли то, что мне приснилось.
Дело в том, что, хоть я и произвожу впечатление человека легкомысленного, на самом деле я жутко положительная и серьезная личность с железной самодисциплиной и несгибаемой волей. Вот по какой причине, как бы я ни был возбужден событиями дня, ничто на свете не в силах помешать мне уснуть мертвым сном. Сплю я крепко и беспробудно, что и дарит мне с первой же минуты пробуждения прекрасное настроение, на зависть всем моим сослуживцам.
Ровно в шесть двадцать, когда я упражняюсь с эспандером, мама сообщает мне, что завтрак уже на столе, а сама собирается на рынок. Затем следует обычное нравоучение:
— Если не придешь обедать, непременно позвони мне! Не позвонишь — уши надеру!
— Все будет в полном порядке, мама! — кричу я ей из спальни, растягивая изо всех сил пружины эспандера.
Без четверти семь я звоню Лили. Она тоже, вроде меня, ранняя пташка. Знаю наперед, что она скажет, но не отступать же мне?!
— Это ты?.. — Она умолкает, чтобы тут же ринуться в атаку. — Ливиу, так дольше продолжаться не может!
Но эта ее декларация, объявленная не без пафоса, не застает меня врасплох. Я знаю, как мне защититься и обернуть обстоятельства в свою пользу. Будто и не услыхав ее слов, восклицаю с ужасом в голосе:
— Лили, если бы ты знала, что мне приснилось!.. Ее живо интересует все, что я вижу во сне, и всякий раз она требует, чтобы я подробно изложил ей свой сон, дабы она могла тут же его истолковать. Несмотря на мои протесты, она с помощью Фрейда и Адлера находит в любом моем сне тревожный смысл. И вот тут-то мне и надо не упустить момент, чтобы, прерывая сложнейшие толкования подсознательных символов, переменить пластинку и воскликнуть со страстью и тоской:
— Я так по тебе соскучился!
— И я, Ливиу! — вынуждена она признаться.
— Я забегу к тебе повидаться!
— Конечно, Ливиу!
— Чао, любимая!
— Чао!
И все дела. Я утихомирил ее. И у меня самого камень с души свалился. Надолго ли — неизвестно. Да это и неважно. Потому что эта наша игра будет бесконечно повторяться с небольшими отклонениями в ту или иную сторону. Важно то, что я начинаю день со спокойной душой.
Поварэ ждет меня в нашем кабинете. Стоя у окна, он курит и сосредоточенно изучает доступную для обозрения часть улицы Каля Викторией, ограниченную улицами Доамней и Липскань.
— Как спалось? — любопытствует он.
— Мертвецки, — успокаиваю его и для убедительности формулирую очередной афоризм: — Что бы с ним ни случилось, милиционер обязан иметь спокойный и глубокий сон.
Не очень-то убежденный моими умозаключениями, Поварэ указывает мне кивком на дверь кабинета полковника Донеа, присовокупляя: