Славный парень

Такие постоянно расширенные зрачки могли быть у слепца. Но киллер различал свет и тень, даже если и был слепцом во всём остальном.

— Берите деньги, — гнул своё Тим.

Эта улыбка.

— Здесь только половина денег.

— За ничегонеделание.

— Что-то я, однако, сделал.

Тим нахмурился.

— И что вы сделали?

— Показал вам, какой вы на самом деле.

— Да? И какой я?

— Человек с душой убийцы, но сердцем труса.

Киллер взял конверт, поднялся со стула и зашагал к двери.

Успешно выдав себя за мужчину с псом по кличке Ларри, сохранив на какое-то время жизнь женщины, чья фотография лежала теперь в нагрудном кармане, избежав стычки с киллером, которая могла бы произойти, если бы тот заподозрил неладное, Тиму следовало бы испытывать облегчение. А на деле у него перехватило горло, а сердце так раздулось, что он не мог вдохнуть полной грудью.

Возникло ощущение, что он медленно вращается на стуле. Головокружение грозило перейти в тошноту.

Тим осознал, что облегчение не пришло по очень простой причине: точка в этом инциденте ещё не поставлена. Ему не требовалась кофейная гуща, чтобы узнать своё будущее. На горизонте маячила беда.

Обычно он с первого взгляда на выложенный камнем двор или подъездную дорожку определял рисунок кладки: ложковая перевязка, диагональная, фламандская или какая другая. Дорогу, которая теперь открывалась перед ним, выложили хаосом. И он не мог сказать, куда она его приведёт.

Киллер уходил лёгкой походкой, какая могла быть у человека, которого не придавливала к земле совесть. Несколько мгновений, и он шагнул в объятия ночи.

Тим поспешил к двери, приоткрыл её, выглянул наружу.

Улыбающийся мужчина, чуть прикрытый солнцезащитным щитком, отражающим синюю неоновую вывеску таверны, сидел за рулём белого седана, припаркованного под углом к тротуару, и тасовал «колоду» сотенных.

Тим достал из нагрудного кармана мобильник.

Киллер опустил стекло, что-то положил на него, поднял, зажимая предмет между стеклом и рамкой.

Не отрывая взгляда от седана, Тим вслепую начал набирать 911.

Предметом, зажатым между стеклом и оконной рамкой, оказался съёмный маячок, который замигал, как только автомобиль задним ходом начал отъезжать от тротуара.

— Коп, — прошептал Тим и не стал второй раз нажимать на клавишу с цифрой 1.

Рискнул выйти из таверны, когда седан, встав параллельно тротуару, резко набрал скорость. Прочитал номерной знак над задним бампером быстро удаляющегося автомобиля.

Бетон тротуара вдруг превратился для Тима в поверхность пруда, которая не держала его веса.

Иногда подёнка, счастливо ускользнув от птиц и летучих мышей, становится добычей голодного окуня, поднявшегося из глубины.

Глава 3

Свет фонаря-дракона падал на металлический поручень и бетонные ступени. Бетон, когда он засыхал, выровняли рейкой, так что кое-где остались острые края, которые могли и поранить кожу, и порвать одежду.

Бетон, как и многое другое в жизни, не прощал слишком уж вольного обращения с собой.

Сработали дракона из меди, бока его по-прежнему сверкали, хотя кое-где появилась зелень. Свет выходил через четыре лакированные слюдяные панели.

В этом красноватом свете алюминиевая сетчатая дверь тоже приобретала цвет меди. За ней открытая внутренняя дверь вела на кухню, благоухающую ароматами корицы и крепкого кофе.

Мишель Руни, сидевшая за столом, подняла голову, повернулась к Тиму.

— Ты такой бесшумный, что я лишь почувствовала твой приход.

Он закрыл за собой сетчатую дверь.

— Я понимаю, о чём ты.

— Ночь снаружи затихла вокруг тебя, как затихают джунгли, когда по ним проходит человек.

— Никаких крокодилов я не видел, — ответил Тим и тут же подумал о мужчине, которому передал десять тысяч долларов.

Он сел напротив Мишель за стол из светло-синей пластмассы, всмотрелся в рисунок, над которым она работала.

Из музыкального автомата, расположенного неподалёку бара, доносился приглушённый, но всё равно прекрасный голос Мартины Макбрайд.

Поскольку рисунок Тим видел перевёрнутым, он не сразу понял, что это панорама силуэтов деревьев.

— И что из этого выйдет?

— Настольная лампа. Бронзовая, с цветным стеклом.

— Со временем ты станешь знаменитой, Мишель.

— Если бы я так думала, давно бы все бросила.

Он посмотрел на её левую кисть, лежащую ладонью вверх на столике у холодильника.

— Хочешь кофе? — спросила Мишель, указывая на кофеварку у плиты. — Только что заварила.

— Очень уж чёрный.

— Да кто в здравом уме хочет спать в такой час? Он налил себе кружку, вернулся к столу.

Как было и со многими другими стульями, ему показалось, что этот — из набора игрушечной мебели. Для миниатюрной Мишель точно такой же стул был даже великоват, а вот Тим чувствовал себя великаном, играющим на детской кухне.

Впрочем, таким восприятием он был обязан скорее не стульям, а самой Мишель. В её присутствии он казался себе большим, неуклюжим мальчуганом.

Она затачивала карандаш правой рукой, культёй левой прижимая к столу наждачную бумагу.

— Кофейный торт будет готов через десять минут. — Мишель мотнула головой в сторону духовки.

— Пахнет вкусно, но остаться я не могу.

— Только не притворяйся, будто у тебя появилась личная жизнь.

Тень заскользила по столу. Тим вскинул глаза. Жёлтая бабочка летала под бронзовыми газелями маленькой люстры работы Мишель.

— Залетела в дом, когда я держала дверь открытой, — объяснила Мишель. — Я пыталась её выгнать, но, похоже, она чувствует себя здесь как дома.

— А почему нет?

Под карандашом на листе бумаги появилась ветвь дерева.

— Как ты смог подняться по ступеням со всем этим? — спросила Мишель.

— С чем этим?

— Уж не знаю, что там тебя гнетёт.

Стол цветом напоминал бледное небо, и тень, казалось, скользила под поверхностью, дразня своей загадочностью.

— Какое-то время меня не будет.

— В каком смысле?

— Несколько недель, может, месяц.

— Не поняла.

— Есть одно дело, которым мне придётся заняться.

Бабочка нашла шесток и сложила крылья. Тень,

напоминающая подрагивающее тёмное отражение горящей свечи, разом исчезла, словно кто-то задул фитиль.

— Одно дело, — повторила Мишель, и карандаш застыл над бумагой.

Когда его взгляд переместился со стола на лицо женщины, он обнаружил, что она смотрит на него. Одинаково синими глазами.

— Если придёт человек с моим описанием, чтобы узнать имя и фамилию, просто скажи, что не знаешь мужчину с такими приметами.

— Какой человек?

— Любой. Кто бы ни пришёл. Лайм скажет: «Крупный парень на последнем стуле? Никогда раньше его не видел. Какой-то остряк. Сразу мне не понравился».

— Лайм знает, что все это значит?

Тим пожал плечами. Он сказал Лайму не больше того, что собирался сказать Мишель.

— Не так чтобы много. Дело касается женщины, вот и все.

— Этот человек, который придёт в таверну, почему он должен прийти и сюда?

— Может, не придёт. Но он, возможно, дотошный. Да и ты можешь оказаться в таверне, когда он заявится туда.

Левый глаз, искусственный, слепой, буравил его взглядом посильнее правого.

— Дело не в женщине.

— В женщине, уверяю тебя.

— Я думаю, у тебя беда.

— Не беда. Небольшое затруднение.

— Раньше никаких затруднений у тебя не возникало

Он посмотрел на бабочку и увидел, что она сидит на цепи, с которой свешивалась люстра, и её крылышки чуть подрагивают под потоками тёплого воздуха, поднимающегося от горящих ламп.

— У тебя нет права лезть в это одному, что бы это ни было.

— Ты раздуваешь из мухи слона, — заверил он её — У меня небольшие затруднения личного характера. Я с этим разберусь.

Они посидели в тишине: карандаш не шуршал по бумаге, из расположенного неподалёку бара не доносилась музыка, ни один звук ночи не проникал сквозь сетчатую дверь.