Страница 2 из 12
— Что это за имя, Шейдра? Неужели больше никого не называют Мэри?
— Я хочу устроить тебе свидание с Шейдрой.
— Бессмысленно. Завтра мне отрезают яйца.
— Положи их в банку с наворачивающейся крышкой и приноси на свидание. Они помогут снять первоначальную неловкость. — И Руни вернулся к другому концу стойки, где трое посетителей вносили свою лепту в оплату обучения в колледже ещё не родившихся детей бармена.
Несколько минут Тим убеждал себя, что, кроме пива и претцелей, ему ничего не нужно. Для этого пришлось нарисовать Шейдру слоноподобной дамой с одной бровью и торчащими из носа волосами.
Как обычно, таверна его успокаивала. Для того чтобы снять накопившееся за день напряжение, ему даже не требовалось пиво: хватало только присутствия в этом зале, хотя Тим и не мог объяснить, почему так происходит.
В воздухе стояли запахи свежего пива, сосисок, полировочного воска. Из маленькой кухни тянуло ароматом жарящихся гамбургеров и лука.
Смесь приятных запахов, подсвеченный циферблат настенных часов с логотипом «Бадвайзера», мягкие тени, окутывавшие его, шёпот пар в кабинках за его спиной, бессмертный голос Пэтси Клайн льющийся из музыкального автомата, были столь знакомы и близки, что в сравнении с таверной его собственный дом казался чужой страной.
Возможно, таверна нравилась ему больше дома ещё и потому, что являла собой островок незыблемости, постоянства. В этом быстро и непрерывно трансформирующемся мире «Зажжённая лампа» сопротивлялась мельчайшим переменам.
Тим ожидал, что уж здесь-то его не будут поджидать никакие сюрпризы, да и не хотел их. Значение новых впечатлений сильно преувеличивается. Попасть под автобус тоже относится к новым впечатлениям.
Он предпочитал знакомое, обыденное. Не стал бы подвергать себя риску свалиться с горы, потому что никогда бы на неё не полез.
Некоторые говорили, что ему не хватает тяги к приключениям. Тим не видел смысла объяснять им, что отважные экспедиции в экзотические земли и далёкие моря — сущая ерунда в сравнении с приключениями, которые дожидались в тех восьми дюймах, что разделяли его левое и правое ухо.
Скажи он такое, его посчитали бы дураком. Он был всего лишь каменщиком, клал кирпич на кирпич. И никто не ждал от него глубоких мыслей.
В эти дни большинство людей избегали думать, особенно думать о будущем. Мыслям они предпочитали слепые убеждения.
Другие обвиняли его в старомодности. В этом он с ними полностью соглашался.
Прошлое сияло созданной человечеством красотой, и тот, кто оглядывался, не оставался без награды. Тим уважал надежду, но слабо верил, что красоту можно будет найти и в неведомом будущем.
Тут в таверну вошёл мужчина, который сразу его заинтересовал. Высокий, пусть и не такой высокий, как Тим, крепко сложенный, но уступающий Тиму шириной плеч.
Заинтересовала Тима не внешность мужчины, а манера поведения. Вошёл он, как животное, по следу которого крадётся хищник, смотрел на дверь, пока она не закрылась, потом подозрительно оглядел зал, словно не веря, что таверна станет ему надёжным убежищем.
Когда незнакомец приблизился и сел за стойку, Тим уже смотрел на свой стакан с пивом, словно перед ним — священный сосуд, а он размышляет над тайным значением его содержимого. Такая поза демонстрировала, что он, в принципе, открыт для разговора, но не стремится к общению.
Если бы первые слова незнакомца предполагали, что тот — религиозный фанатик, человек, помешавшийся на политике или просто дурак, выражение лица Тима переменилось бы. Читаемое на нём раздумье уступило бы место едва подавляемому стремлению пустить в ход кулаки. В такой ситуации редко кто из его случайных соседей по барной стойке пытался второй раз наладить контакт.
— Тим предпочитал посидеть в этом храме в тишине, но и не отказывался от приятного разговора. И нужно отметить: достойные собеседники попадались довольно часто.
Если человек сам инициирует разговор, ему всегда сложно поставить последнюю точку. Но когда первым заговаривает другой, возможностей для окончания разговора куда как больше.
Тут подошёл и ещё не зачавший детей Руни.
— Что будем пить?
Незнакомец положил на стойку толстый конверт из плотной коричневой бумаги и накрыл его левой рукой.
— Может... пиво.
Руни ждал, вскинув брови.
— Да. Хорошо. Пиво.
— Из бочкового могу предложить «Бадвайзер», «Миллер-лайт» и «Хайнекен».
— Ясно. Что ж... тогда... полагаю... «Хайнекен».
Голос у незнакомца был тонкий и напряжённый,
как натянутая струна, слова слетали, как птицы с провода, с неровными интервалами.
К тому времени, когда Руни вернулся с пивом, незнакомец уже положил деньги на стойку.
— Сдачи не нужно.
Сие предполагало, что второго стакана не будет.
Руни прозвал Тима сосунком за его способность просидеть долгий вечер за двумя стаканами пива. Иногда Тим даже просил несколько кубиков льда, чтобы охладить содержимое стакана.
И пусть пил Тим мало, он знал, что первый глоток нужно делать сразу, когда пиво самое холодное, только что вылившееся из крана.
Как снайпер, обнаруживший цель, Тим сосредоточился на своём стакане с «Бадвайзером», но, как и всякого хорошего снайпера, его отличало хорошее периферийное зрение. И он видел, что незнакомец
так и не прикоснулся к поставленному перед ним стакану с «Хайнекеном».
Этот парень, похоже, не был завсегдатаем таверн и, несомненно, не хотел оказаться и в «Зажжённой лампе» в этот вечер, в этот час.
— Я пришёл раньше, — наконец выдавил тот из себя.
Тим не мог сразу сказать, нравится ли ему такое начало разговора.
— Наверное, каждому хочется прийти первым, чтобы оценить обстановку.
Вот это Тиму уже определённо не понравилось. От незнакомца шли нехорошие флюиды. Нет, ощущение, что рядом с ним оборотень, Тима не возникало, но появилось подозрение, что этот парень его утомит.
— Я выпрыгнул из самолёта с моим псом.
С другой стороны, наилучшие воспоминания оставляли разговоры за стойкой с эксцентричными людьми.
Настроение Тима улучшилось. Он повернулся к парашютисту.
— И как его звали?
— Кого?
— Пса.
— Ларри.
— Странное имя для собаки.
— Я назвал его в честь брата.
— И что подумал по этому поводу брат?
— Мой брат мёртв.
— Печально.
— Он умер давным-давно.
— Ларри понравилось спускаться с неба на парашюте?
— Ему не довелось. Он умер в шестнадцать лет.
— Я про пса Ларри.
— Да. Вроде бы да. Я заговорил об этом только потому, что желудок у меня скрутило в узлы, как и в момент нашего прыжка.
— Так у вас выдался плохой день? — Незнакомец нахмурился.
— А как вы думаете?
Тим кивнул:
— Плохой день.
— Вы — это он, не так ли? — продолжая хмуриться, спросил незнакомец.
Искусство разговора за барной стойкой — не исполнение на рояле произведения Моцарта. Это свободный стиль, джем-сейшн. Все построено на интуиции.
— Вы — это он? — вновь спросил незнакомец.
— Кем ещё я могу быть?
— Внешность у вас такая...ординарная.
— Я над этим работаю, — заверил его Тим.
Парашютист какие-то секунды пристально
всматривался в него. Потом отвёл глаза.
— Не могу представить себя на вашем месте.
— Это не кусок торта, — ответил Тим уже менее игриво и нахмурился, уловив нотку искренности в собственном голосе.
Незнакомец наконец-то взялся за стакан. Поднося ко рту, плесканул пиво на стойку, потом одним глотком ополовинил стакан.
— И потом, сейчас у меня такая фаза, — Тим объяснял это скорее себе, чем незнакомцу.
Со временем парашютист, конечно же, понял бы, что принял Тима не за того, кем он был на самом деле. А пока Тим решил и дальше дурить собеседнику голову. Хоть какое, но развлечение.
Незнакомец пододвинул конверт к Тиму.
— Половина здесь. Десять тысяч. Остальное — когда она уйдёт.
Произнеся последнее слово, незнакомец развернулся, соскользнул со стула и направился к двери.