Страница 19 из 21
— Кому «нам»?
Поручик сделал вид, что не слышал вопроса.
У входа в отель «Дофин» Кромов вылез из такси.
— Шестой номер, — подсказал поручик, — я сейчас за вами.
Та же лестница, тот же полутемный коридор. Алексей Алексеевич постучался. Никто не ответил. Кромов толкнул дверь, вошел. В комнате никого. Вдруг кто-то захлопнул дверь за ним.
— Вадим, — Кромов дернул ручку, — что за глупые шутки?
— Полковник граф Кромов, — негромко сказал по-русски из-за двери низкий, тяжелый голос, — не пытайтесь выйти. Это в ваших же интересах. Выслушайте нас.
Алексей Алексеевич стоял у двери, прижавшись к стене, не зная, что предпринять.
Голос продолжал:
— Мы давно следим за каждым вашим шагом. И не доверяем вам. Поэтому не хотим, чтобы вы знали нас в лицо. Нам известно, что вы, отклонив все сделанные вам выгодные предложения, тем не менее самовольно сохранили за собой полномочия и архив военного атташе. Вы до сих пор используете ваши многолетние связи, чтобы аннулировать договоры по военным заказам с французскими фирмами. Нравится вам это или нет, но Россию здесь представляем мы. И мы добились у французского правительства ареста всех вверенных вам сумм военного кредита. Но вы упредили нас и успели перевести деньги на свой личный счет. Версия, что вы собираетесь беззаботно существовать на эти средства, отпадает. Из этих денег вы не истратили ни сантима. У вас какие-то другие цели. Допустим, что вы, не желая подвергать себя риску, рассчитываете передать средства законному правительству России, когда мы силой оружия покончим с большевиками. Но тогда непонятно, почему вы до сих пор не передали деньги Белому движению. Здесь нет логики. Или вы ждете нашего поражения, чтобы воспользоваться деньгами? Не дождетесь. Полковник Горчаков — ваш близкий друг. Он выполнял кое-какие наши поручения, был в красной Москве. Потом дезертировал из Добрармии. Не исключено, что в Москве его завербовала большевистская ЧК. Он скрывался от нас и встречался в Париже только с вами. На вас падает тяжелое подозрение. Вы можете доказать свою лояльность, только передав нам архив, все договорные права и наличные средства. Этим вы сохраните не только свою жизнь, но обеспечите себе безбедное существование. Мы дадим вам твердые гарантии, и до конца ваших дней вам не придется торговать на рынке и позорить мундир русского офицера. В Крыму барон Врангель формирует новую армию. У вас есть еще время подумать, но не пробуйте увильнуть, вы не дождетесь от нас ни помощи, ни пощады. Условный знак для нас — трехцветный российский флажок в окне вашего жилища. И последнее. Полковник Горчаков покончил с собой. Вы меня слышите?
Кромов не ответил.
— Через пять минут можете выйти. Раньше не рекомендуем.
Алексей Алексеевич сполз по стене на пол. Он задыхался.
Потом вскочил, стал бешено барабанить кулаками в дверь.
Дверь распахнулась.
Женщина с высокой прической испуганно смотрела на него:
— Мосье?
Он промчался по коридору, по лестнице, выскочил на улицу Улица была пуста.
Дорога шла между двумя прудами, через плотину, усаженную редкими деревцами. Дождь, моросящий весь день, не прекратился и к вечеру. Наоборот — припустил сильнее. Вокруг, насколько хватало глаз, не было ни души.
Алексей Алексеевич шагал по плотине. По дороге к нему приблудился мокрый пес и теперь неотступно следовал за Кромовым. Человек останавливался, и пес останавливался, сохраняя небольшую безопасную дистанцию. Когда человек протягивал руку, пес отскакивал и ждал. Кромов продолжил путь, и пес снова брел за ним.
Алексей Алексеевич, обычно ступавший твердо, по-военному, теперь шел неуверенно. Он крепко выпил, ему хотелось с кем-нибудь поговорить по душам, услышать в ответ родную дружескую речь. Но, увы, это стало невозможным. И поэтому Кромов обрадовался обществу пса и хотел установить добрые отношения.
Так они вошли в городок и добрались до крыльца дома на огородном участке. Пес присел на дорожке и наблюдал, как Алексей Алексеевич отпирал нехитрый дверной замок.
— Пойдем, — позвал Кромов пса, — надо же обсушиться, привести в порядок амуницию.
Пес не шевельнулся, Кромов вошел в дом, оставив дверь открытой. Зажег лампу. Пес медленно, осторожно взошел на крыльцо, двинулся дальше в комнату.
Кромов не обращал на него внимания. Сбросил промокшее пальто, шляпу, пиджак. Надел сухую куртку.
Вынул из кармана пальто бутылку арманьяка. Поставил на стол рюмку. Посмотрел на пса. Пес лег и положил морду на лапы. Кромов достал вторую рюмку и поставил на стол.
Прошел мимо пса, закрыл дверь.
Пес только ухом повел слегка.
Кромов вернулся к столу, отрезал кусок сыра, поманил собаку:
— Иди сюда.
Пес завилял хвостом и подошел.
— Садись. — Алексей Алексеевич похлопал по старому креслу.
Пес подумал и прыгнул в кресло. Кромов дал ему сыр. Пес мгновенно проглотил и облизнулся.
Алексей Алексеевич разделил сыр пополам и положил на стол перед псом, рядом с рюмкой. Пес деликатно взял, стал есть. Кромов наполнил рюмки.
— Будь здоров, — чокнулся с рюмкой на столе.
Пес смотрел на него, склонив голову набок.
— Не понимаешь. Извини. А вотр санте! — И выпил рюмку.
Протянул руку к фотографии, которую положил на стол, когда пришел поручик. Из рамки на него смотрела Наталья Владимировна Тарханова.
— Извините, — сказал ей Кромов, — я пьян. — И поставил фотографию на стол.
— Как тебя зовут? — спросил он.
Пес заерзал в кресле.
— У нас бы тебя назвали Полкан. Нет, для Полкана ты мелковат, а потом мы не можем быть с тобой в одном чине. А для Шарика ты тощий больно. Я тебя буду звать Дружок. Хорошо?
Кромов закурил и тяжело задумался.
— Полагаешь, я нейтрал? — с пьяной серьезностью Алексей Алексеевич спросил пса. — Ни богу свечка ни черту кочерга? Ошибаешься… Я всю жизнь презирал нейтралов! Так-то вот, Дружок мой лопоухий…
Лампа горела, хотя за окном уже было утро. Дождь кончился. Кромов спал, укрытый курткой. Пес пристроился в ногах кровати. Наталья Владимировна смотрела на них из рамки портрета.
XVIII
Наталья Владимировна
Наталья Владимировна держала в опущенных руках свой портрет и смотрела на спящего Кромова, в ногах которого пристроился вислоухий пес. Пес давно следил за ней одним глазом. Он видел, как она вошла, как взяла со стола портрет. Судя по ее уверенным, спокойным движениям, она имела на все это право, и пес на всякий случай слабо повиливал хвостом.
Алексей Алексеевич застонал, повернулся на спину и открыл глаза. Некоторое время он смотрел на Наталью Владимировну, потом закрыл глаза и отвернулся к стене. Пес спрыгнул с кровати.
Наталья Владимировна не знала, что подумать.
— Алексей Алексеевич, — страдальчески вздохнула она.
Кромов стремительно вскочил с кровати, словно его подбросило пружиной. Пес схоронился под стол и оттуда залаял.
Теперь Кромов смотрел на свою гостью, не понимая, снится это ему или нет.
Наталья Владимировна только сейчас подумала, что, возможно, поступила поспешно, появившись здесь. Она растерялась, но старалась совладать с собой, и голос ее потому прозвучал излишне сухо.
— Алексей Алексеевич, — сказала она. — Я съехала с квартиры и распродала все свои вещи. Оставила только самое необходимое.
Она пошла к выходу. Кромов, как лунатик, двинулся за ней.
Она распахнула дверь.
У калитки, занимая всю ширину улочки, возвышаясь чуть ли не вровень с его домиком, вытянувшись до участка папаши Ланглуа, стоял огромный фургон.
Рабочие вытаскивали из него белый рояль.
Приступ безудержного смеха бросил Кромова на перила крыльца. Слезы выступили на глазах.
Пес бешено лаял, прыгая вокруг них.
Кромов едва сладил с этим приступом, когда она спросила:
— Вы не прогоните меня?
Хохоча как сумасшедший, он опустился перед ней на колени.
XIX
Май 1923 года. У ворот Русского кладбища
Строгий православный крест, облицованный белым мрамором. Внизу, на табличке, выбита надпись: «Софья Сергеевна Кромова» — и даты рождения и смерти.