Страница 8 из 16
Нашу экспедицию собирали в путь, зная — может потребоваться отремонтировать всё, что угодно. Поэтому в инструментах недостатка нет. Даже работая в скафандре, я сумел снять внешние панели с МСМ, чтобы добраться до шести баков с гидразином. Я разместил их в тени ровера, чтобы они ненароком не перегрелись. Рядом с Домом тени больше, там попрохладнее, но — к чёрту! Если они решат взлететь на воздух, пусть лучше подорвут ровер, а не моё жилище.
Затем я снял реактор. На это потребовались определённые усилия. В конце концов я его вытащил, хоть он и разломился пополам. По счастью, мне не нужна настоящая топливная реакция. Я серьёзно: мне ни в коем разе не нужна настоящая топливная реакция!
Я занёс в Дом и гидразин, и химический реактор. Перед этим подумал, не лучше ли будет заносить баки с гидразином по одному, дабы снизить риск. Но простейшие прикидки ясно показали: даже одного такого бака хватит, чтобы разнести Дом на куски… так почему не занести их все?
На баках имеются клапаны, которые можно открыть вручную. Не уверен на все сто, что знаю их назначение. Определённо, не предполагалось, что мы ими воспользуемся. Думаю, они нужны были для того, чтобы сбрасывать давление во время многочисленных проверок — после того, как их сделали, и перед заправкой. Впрочем, какова бы ни была причина, главное: я могу их открыть. Всё, что нужно — гаечный ключ.
Я позаимствовал у регенератора воды запасной шланг. Затем оторванным от костюма куском ткани (прости, Йоханссен!) прикрепил шланг к выходному отверстию бака. Гидразин — жидкость, так что остаётся только направить её в реактор. Или, скорее, теперь уже в «миску» реактора, рядом с которой поместил термопару.
Между тем, топливная установка МВМ продолжает трудиться. Я уже занёс внутрь один баллон углекислого газа и выпустил его в воздух, после чего вернул баллон обратно.
Больше нет предлогов, чтобы увиливать. Пора создавать воду.
Если найдёте обугленные остатки Дома, знайте: я в чём-то ошибся. Я скопировал журнал на бортовые компьютеры обоих роверов — так он сохранится с большей вероятностью.
Ну, а теперь…
Что же, я не погиб.
Первым делом я надел подкладку моего скафандра. Не сам скафандр, который слишком неуклюжий и объёмистый, а только то, что одевают под него — включая перчатки и ботинки. Затем нацепил кислородную маску, позаимствованную из аптечки — и очки из химического оборудования Вогеля. Теперь почти всё тело было закрыто, и вдыхал я консервированный воздух.
Почему? Да потому что гидразин очень опасен. Если я слишком активно буду им дышать, заработаю серьёзные проблемы с лёгкими. Если он попадёт на кожу — у меня останутся химические ожоги до конца дней. Эти риски я намеревался исключить.
Я откручивал клапан до тех пор, пока не услышал журчание гидразина. Я позволил упасть в иридиевый тазик одной капле.
Она без лишнего драматизма зашипела и исчезла.
Эй, именно это мне и нужно! Я только что провёл разложение на водород и азот. Ура!
Если чего у меня здесь в избытке, так это пакетов. Они не слишком отличаются от кухонных пакетов для мусора (хотя я уверен — из-за того, что это NASA, они стоят 50 тысяч баксов).
Должность нашего командира Льюис совмещала с работой геолога. Она намеревалась собирать образцы камней и грунта со всей окрестности базы, в радиусе 10 км. Из-за жёстких ограничений по весу она планировала собрать столько образцов, сколько сможет, и потом отобрать самые интересные 50 кг для отправки на Землю. Пакеты предназначались, чтобы хранить и помечать образцы. Некоторые из них не могут вместить ничего крупнее пары сэндвичей, другие сгодились бы для того, чтобы собирать в них скошенную траву и опавшие листья.
Ещё у меня есть скотч. Самый обыкновенный, такой можно купить в любом хозяйственном магазине. Похоже, даже NASA не может улучшить скотч.
Я разрезал несколько самых больших пакетов и скрепил скотчем, чтобы получить что-то вроде палатки. На самом деле, это больше смахивало на супер-пакет. Им я накрыл весь стол, на который поставил безумную гидразиновую установку. Под него я что-то подложил, чтобы не дать пластику соприкоснуться с иридиевой миской. По счастью, пакеты прозрачные, и мне видно, что под ними происходит.
Затем я принёс в жертву один из скафандров: мне нужен был шланг для воздуха. У меня полно запасных скафандров. В общей сложности семь: по одному на каждого члена команды, плюс один запасной. Я не возражаю против того, чтобы один из них пустить в расход.
В верхней части тента я прорезал отверстие, к которому на скотч прилепил воздуховод. Довольно герметично, как мне кажется.
Второй конец воздуховода я подвесил под потолком на новых отрезках ткани с костюма Йоханссен. При этом постарался, чтобы сами обрезки держались подальше от выходного отверстия шланга. Теперь у меня получилась небольшая труба. Толщина шланга — около одного сантиметра. Надеюсь, отверстие достаточное.
После реакции водород будет горячим, он будет стремиться вверх. Я подставил ему трубу, чтобы поджигать его на выходе.
Затем мне пришлось изобрести огонь.
Агентство хорошо постаралось, чтобы здесь ничего не могло гореть. Всё сделано из металла или негорючего пластика, а костюмы — из синтетики. Мне нужно было нечто такое, что может поддерживать пламя — что-то наподобие маленькой горелки. У меня нет опыта в создании водородных горелок, я не могу сделать устойчивое водородное пламя, которое меня не убьёт. Здесь ошибиться нельзя.
Порывшись в личных вещах команды (в конце концов, если им нужна приватность, не следовало оставлять на Марсе одновременно и меня, и свои вещи), я нашёл что мне нужно.
Мартинес — истовый католик. Я это знал. Но вот чего я не знал, — он взял с собой маленький деревянный крестик. Уверен, NASA крепко поругалось с ним на этот счёт, но я знаю и Мартинеса — он упрямый сукин сын.
Плоскогубцами и отвёрткой я расколол его святыню на длинные щепки. Думаю, если Бог есть, Он примет во внимание моё отчаянное положение и будет не против.
Если уничтожение единственного имеющегося символа религии оставит меня беззащитным перед марсианскими вампирами, что же — я пойду на этот риск.
Чтобы создать искру, у меня полно проволоки и батарей. Но нельзя просто поджечь дерево от маленькой искорки. Поэтому я содрал с местных пальм кору, взял палочку и принялся тереть их друг о друга, чтобы…
Да ладно, шучу. Я направил на щепку поток кислорода и пустил разряд. Она вспыхнула, словно спичка.
Зажав в руке миниатюрную горелку, я начал мало-помалу пускать гидразин. Попадая на иридий, он шипел и испарялся. Довольно скоро я начал замечать вспышки пламени, исходящие из трубы.
Главный параметр, который мне нужно было наблюдать — температура. Разложение гидразина чрезвычайно экзотермично. Поэтому я проводил реакцию очень осторожно, внимательно наблюдая за показаниями термопары.
Самое главное — процесс пошёл!
Объём каждого бака гидразина — чуть больше 50 л, чего достаточно для получения 100 л воды. Производство O2 движется медленно, но я весь в нетерпении — поэтому собираюсь израсходовать половину запасов кислорода. Короче говоря, я остановлюсь, когда опустошу бак наполовину — и тогда у меня будет 50 л воды!
Что же, я убил на это кучу времени. Всю ночь занимался разложением гидразина, и вот — дело сделано!
Наверняка я мог справиться и быстрее, но всё же предпочёл не спешить: когда поджигаешь в закрытом помещении компоненты ракетного топлива, стоит вести себя осторожнее.
Ох, сегодня в Доме просто джунгли. Здесь почти 30RC и до ужаса влажно. Я только что выбросил в воздух огромное количество тепла и 50 л воды.
Пока я занимался получением воды, Дому пришлось примерить на себя роль мамочки трудного подростка. Он пополнял уходящий кислород, а регенератор воды до сих пытается снизить влажность до более-менее сносных значений. С теплом ничего поделать нельзя: кондиционера здесь нет. Марс — холодная планета. Мы не планировали, что нам придётся как-то утилизировать излишек тепла.